(Схоластиками в древности назывались риторы, законоведы, или вообще люди ученые)

Составленное монахом Раифским Даниилом, мужем честным и добродетельным.

Не могу сказать с достоверной точностью, в каком досто­памятном граде родился и воспитывался сей великий муж до исшествия своего на подвиг брани; а какой град ныне покоит и нетленной пищей питает сего дивного, это мне известно. Он пребывает ныне в том граде, о котором говорит велегласный Павел, взывая: наше житие на небесах есть (Флп. 3,20); невещественным чувством насыщается он блага, которым невозможно насытиться, и наслаждается невидимой добро­той, духовно утешается духовным (В слав. "умом единым радуясь о Уме мысленно созерцаемом"), получив воздаяния достойные подвигов, и почесть за труды, не трудно поне­сенные — тамошнее наследие; и навсегда соединившись с теми, которых нога ста на правоте (Пс. 25,12). Но как сей вещественный достиг невещественных сил и совокупился с ними, это я постараюсь изъяснить по возможности.

Будучи шестнадцати лет телесным возрастом, совершенст­вом же разума тысячелетен, сей блаженный принес себя само­го, как некую чистую и самопроизвольную жертву Великому Архиерею, и телом восшел на Синайскую, а душой на небес­ную гору; с тем, думаю, намерением, чтобы от видимого сего места иметь пользу и лучшее наставление к достижению не­видимого. И так, отсекши бессчетную дерзость отшельничеством, сей обладательницей наших мысленных отроковиц (То есть страстей), восприяв же благолепное смиренномудрие, он, при самом вступлении в подвиг, весьма благоразумно отогнал от себя обольстительное самоугодие и самоверие; ибо преклонил свою выю и вверил себя искуснейшему учителю, чтобы, при благо­надежном его руководстве, непогрешительно переплывать бурное море страстей. Умертвив себя таким образом, он имел в себе душу, как бы без разума и без воли, совершенно сво­бодную и от естественного свойства; а еще удивительнее то, что, обладая внешней мудростью он обучался небесной про­стоте. Дело православное! Ибо кичливость философии не со­вмещается со смирением. Потом по прошествии девятнадцати лет, предпослав к Небесному Царю своего учителя, как мо­литвенника и заступника, и сам он исходит на поприще без­молвия, нося сильные, на разорение твердынь, оружия — молитвы великого (своего отца); и избрав место удобное к подвигам уединения, в пяти стадиях от храма Господня (мес­то это называется Фола), он провел там сорок лет в неослаб­ных подвигах, всегда пылая горящею ревностью и огнем бо­жественным. Но кто может выразить словами и восхвалить сказанием труды его, там понесенные? И как явно предста­вить всякий труд его, который был тайным сеянием? Впро­чем, хотя через некоторые главные добродетели известимся о духовном богатстве сего блаженного мужа.

Он употреблял все роды пищи, без предосуждения разрешае­мые иноческому званию, но вкушал весьма мало, премудро со­крушая и через это, как я думаю, рог кичливости. Итак, малоедением угнетал он госпожу оную, то есть плоть, многого похот­ливо желающую, голодом вопия к ней: молчи, престань, тем же, что вкушал от всего понемногу, порабощал он мучительство сла­волюбия; а пустынножитием и удалением от людей утолил он пламень сей (то есть телесной) печи, так что он совсем испепелился и угас совершенно. Милостыней и скудностью во всем потребном мужественный сей подвижник мужественно избе­жал идолослужения, то есть сребролюбия (Кол. 3,5), от еже­часной смерти душевной, то есть от уныния и от расслабле­ния (и) восстановлял он душу, возбуждая ее памятью телес­ной смерти, как остном; а сплетение пристрастия и всяких чувственных помыслов разрешил невещественными узами святой печали. Мучительство гнева еще прежде было в нем умерщвлено мечем послушания; неисходным же уединением и всегдашним молчанием умертвил он пиявицу паутиного тщеславия. Что же скажу о той славной победе, которую сей добрый таинник одержал над осьмою отроковицей?

То есть гордостью, которая в числе главных восьми страстей есть восьмая.

Что ска­жу о крайнейшем очищении, которое сей Веселеил послуша­ния начал, а Владыка небесного Иерусалима, пришедши, совершил Своим присутствием; ибо без сего не может быть побежден дьявол с сообразным ему полчищем. Где помещу, в настоящем нашем плетении венца, источник слез его, (даро­вание не во многих обретающееся), которых тайное делателище и доныне остается, — это небольшая пещера, находящаяся у подошвы некоторой горы; она на столько отстояла от его келии и от всякого человеческого жилища, сколько нужно было для того, чтобы заградить слух от тщеславия; но к небесам она была близка рыданиями и взываниями, подобными тем, которые обыкновенно испускают пронзаемые ме­чами и прободаемые разженным железом, или лишаемые очей. Сна принимал он столько, сколько необходимо было, чтобы ум не повредился от бдения; а прежде сна много молился и сочинял книги; это упражнение служило ему единственным средством против уныния. Впрочем все течение жизни его была непрестанная молитва и пламенная любовь к Богу; ибо, день и ночь, воображая Его во светлости чистоты, как в зер­кале, он не хотел, или точнее сказать не мог насытиться.

Некто из монашествующих, именем Моисей, поревновав житию Иоанна, убедительно просил его, чтобы он принял его к себе в ученики и наставил на истинное любомудрие; подвигнув старцев на ходатайство, Моисей, через их прось­бы, убедил великого мужа принять себя. Некогда авва пове­лел сему Моисею переносить с одного места на другое зем­лю, которой требовало удобрение гряд для зелий: достигши указанного места, Моисей без лености исполнял повеление; но как в полдень настал чрезвычайный зной, (а тогда был последний летний месяц), то он уклонился под большой ка­мень, лег и уснул. Господь же, Который ничем не хочет опе­чалить рабов Своих, по обычаю Своему предупреждает угро­жавшее ему бедствие. Ибо великий старец, сидя в келии и размышляя о себе и о Боге, преклонился в тончайший сон и видит священнолепного мужа, который возбуждал его, и по­смеиваясь сну его, говорил: "Иоанн, как ты беспечно спишь, когда Моисей в опасности?" Вскочивши немедленно, Иоанн вооружился молитвой за ученика своего; и когда тот вечером возвратился, спрашивал его, не случилась ли с ним какая-нибудь беда или нечаянность? Ученик отвечал: огромный камень едва не раздавил меня, когда я спал под ним в пол­день; но мне показалось, будто ты зовешь меня, и я вдруг выскочил из того места. Отец же, поистине смиренномуд­рый, ничего из видения не открыл ученику; но тайными воп­лями и воздыханиями любви восхвалял благого Бога.

Сей преподобный был и образцом добродетелей и вра­чом, исцелявшим сокровенные язвы. Некто, по имени Исаакий, будучи весьма сильно угнетаем бесом плотской по­хоти и уже изнемогший духом, поспешил прибегнуть к сему великому и объявил ему свою брань словами, растворенны­ми рыданием. Дивный муж, удивляясь вере его, сказал: станем, друг, оба на молитву. И между тем, как молитва их кончилась, и страждущий еще лежал, повергшись ниц лицом, Бог исполнил волю раба Своего (Пс. 144, 19), дабы оправдать слово Давидово: и змей, мучимый биениями ис­тинной молитвы, убежал; а недужный, увидев, что изба­вился от недуга, с великим удивлением воссылал благода­рение Прославившему и прославленному.

Другие, напротив, подстрекаемые завистью, называли его (преподобного Иоанна) излишне говорливым и пустосло­вом. Но он вразумил их самым делом и показал всем, что вся может о укрепляющем всех Христе (Флп. 4,12); ибо молчал в течение целого года, так что порицатели его пре­вратились в просителей и говорили: заградили мы источ­ник приснотекущей пользы, ко вреду общего всех спасе­ния. Иоанн же, чуждый прекословий, послушался и снова начал держаться первого образа жизни.

Потом, все, удивляясь преуспеянию его во всех доброде­телях, как бы новоявленного Моисея, поневоле возвели его на игуменство братии и, возвысивши сей светильник на свещник начальства, добрые избиратели не погрешили; ибо Иоанн приблизился к таинственной горе, вшедши во мрак, куда не входят непосвященные; и возводимый по духов­ным степеням, принял богоначертанное законоположение и видение. Слову Божию отверз уста свои, привлек Духа, отринул слово, и из благого сокровища сердца своего изнес словеса благая. Он достиг конца видимого жития в на­ставлении новых Израильтян, т. е. иноков, тем одним от­личаясь от Моисея, что вошел в горний Иерусалим, а Мои­сей, не знаю как, не достиг земного.

Дух святых говорил его устами; свидетелями этому служат многие из тех, которые спаслись и доныне спасаются через него. Превосходным свидетелем премудрости сего премудро­го и подаваемого им спасения был новый оный Давид.

Полагают, что новым Давидом назван здесь вышеупомянутый Исаакий.

Сви­детелем того же был и добрый Иоанн, преподобный наш пас­тырь (Раифский игумен). Он и убедил сего нового боговидца усиленными своими просьбами, для пользы братий сойти по­мышлением с горы Синайской, и показать нам свои богописанные скрижали, в которых наружно содержится руководст­во деятельное, а внутренно — созерцательное.

Т. е. в Лествице внешние слова поучают деятельности, а внутренний духовный разум наставляет к видению.
Таким описа­нием покусился я в немногих словах заключить многое; ибо краткость слова имеет красоту и в искусстве витийства.

(Повествует один монах Синайский, который был, как и Даниил Раифский, современником преподобному Иоанну)

Некогда авва Мартирий пришел с аввой Иоанном к Анас­тасию Великому; и сей, взглянув на них, говорит авве Мартирию: "Скажи, авва Мартирий, откуда этот отрок, и кто постриг его?" Тот отвечал: "Он раб твой, отче, и я постриг его". Анастасий говорит ему: "О, авва Мартирий, кто бы подумал, что ты постриг игумена Синайского?" И святой муж не погрешил: по прошествии сорока лет, Иоанн сде­лан был нашим игуменом.

В другое время авва Мартирий, также взяв с собой Иоан­на, пошел к великому Иоанну Савваиту, пребывавшему тогда в пустыне Гуддийской. Увидев их, старец встал, на­лил воды, умыл ноги авве Иоанну и облобызал его руку; авве же Мартирию ног не умывал, и потом, когда ученик его Стефан спросил, почему он так поступил, отвечал ему: "Поверь мне, чадо, я не знаю, кто этот отрок; но я принял игумена Синайского и умыл ноги игумену".

В день пострижения аввы Иоанна, (а он постригся на двад­цатом году своей жизни), авва Стратегий предсказал о нем, что он будет некогда великой звездой.

В тот самый день, когда поставили Иоанна нашим игуме­ном, и когда сошлось к нам около шестисот посетителей и все они сидели, вкушая пищу, Иоанн видел мужа с коротки­ми волосами, одетого по-иудейски в плащаницу, который, как некий распорядитель, ходил повсюду и раздавал приказания поварам, экономам, келарям и прочим служителям. Когда те люди разошлись и служители сели за трапезу, искали сего повсюду, ходившего и раздававшего приказания, но нигде не нашли. Тогда раб Божий, преподобный отец наш Иоанн, го­ворит нам: "Оставьте его: господин Моисей ничего не сделал странного, послужив в своем месте".

Некогда в Палестинских странах было бездождие; авва Иоанн, по прошению тамошних жителей, помолился, и со­шел обильный дождь. И нет ничего тут невероятного: ибо волю боящихся Его сотворит Господь и молитву их услы­шит (Пс. 144,19).

Надобно знать, что Иоанн Лествичник имел родного брата, чудного авву Георгия, которого он еще при жизни своей поста­вил в Синае игуменом, сам любя безмолвие, которое и сначала уневестил себе сей премудрый. Когда же Моисей этот, препо­добный игумен наш Иоанн, отходил к Господу, тогда авва Геор­гий, брат его, стоял перед ним и говорил со слезами: "И так, ты оставляешь меня и отходишь; я молился, чтобы ты проводил меня, ибо я не возмогу без тебя, господине мой, руководить сею дружиною: но теперь мне должно проводить тебя". Авва Иоанн сказал ему на это: "Не скорби и не заботься; если буду иметь дерзновение ко Господу, то не оставлю тебя провести здесь и один год после меня". Что и сбылось; ибо в десятый месяц потом отошел и сей ко Господу.

Вышеестественному и равноангельному отцу отцов и пре­восходнейшему учителю грешный Раифский игумен желает радоваться о Господе.

Зная прежде всего беспрекословное твое о Господе послуша­ние, украшенное впрочем и всеми добродетелями, и в особен­ности там, где надлежит умножить данный тебе от Бога талант, мы убогие употребляем поистине убогое и недостаточное слово, припоминая сказанное в Писании: вопроси отца твоего, и воз­вестит тебе: старцы твоя, и рекут тебе (Втор. 32,7). И потому, припадая к тебе, как к общему всех отцу и старшему в подвиж­ничестве, сильнейшему в быстроумии и превосходнейшему учи­телю, сим писанием нашим молим тебя, о, глава добродетелей, преподай нам невежественным то, что ты видел в боговидении, как древний Моисей, и на той же горе; и изложи это в книге, как на богописанных скрижалях, в назидание новых Израиль­тян, т. е. людей новоисшедших из мысленного Египта и из моря житейского. И как ты в оном море, вместо жезла Богоглаголивым языком твоим, при содействии Божием, чудодействовал: то и ныне, не презирая нашего прошения, благоволи о Господе, для спасения нашего благорассудительно и неленостно начер­тать законы, свойственные и приличные монашескому житию; будучи поистине великим наставником всех начавших такое ан­гельское жительство. Не подумай, будто слова наши происхо­дят от лености или ласкательства: тебе, о священная глава, извест­но, что мы чужды таких действий; но в чем все уверены, что вне всякого сомнения, видимо всеми и о чем все свидетельству­ют, то и мы повторяем. И так надеемся о Господе скоро полу­чить и облобызать ожидаемые нами драгоценные, на скрижалях оных, начертания, которые могут служить непогрешительным наставлением для истинных последователей Христовых и, как лествица утвержденная даже до небесных врат (Быт. 28,12), возводить произволяющих, чтобы они безвредно, безбедственно и невозбранно проходили полчища духов злобы, миродержителей тьмы и князей воздушных. Ибо, если Иаков, пастырь бес­словесных овец, видел на лествице такое страшное видение, то тем более предводитель словесных агнцев, не только видением, но и делом и истиной может показать всем непогрешительный восход к Богу. Здравствуй о Господе, честнейший отче!

Получил я, воистину достойное высокого и бесстрастного жития твоего и чистого и смиренного твоего сердца, послан­ное тобой к нам нищим и убогим в добродетелях, честное твое писание, или лучше сказать, заповедь и повеление, превосхо­дящее нашу крепость. Так, это поистине тебе и твоей священ­ной душе свойственно просить поучительного слова и настав­ления у нас, необученных и невежественных делом и словом; ибо она привыкла всегда показывать нам в себе образец сми­ренномудрия. Впрочем скажу и я теперь, что если бы мы не боялись впасть в великую беду отвержением от себя святого ига послушания, матери всех добродетелей, то и не дерзнули бы безрассудно на предприятие, превосходящее нашу силу.

Тебе, дивный отче, следовало бы, спрашивая о таких предме­тах, научаться от мужей, хорошо познавших это; ибо мы нахо­димся еще в разряде учащихся. Но как богоносные отцы наши и тайноучители истинного познания определяют, что послуша­ние есть несомненная покорность повелевающим и в тех делах, которые превышают нашу силу: то мы, благочестиво презревши нашу немощь, смиренно покусились на труд, превосходящий нашу меру; хотя и не думаем принести тебе какую-нибудь поль­зу, или объяснить нечто такое, что и ты, священная глава, зна­ешь не меньше нас. Ибо не только я уверен, но и всякий, ду­маю, из здравомыслящих знает, что око ума твоего чисто от всякого земного и мрачного возмущения мрачных страстей, и невозбранно взирает на Божественный свет и озаряется им. Но, боясь смерти, рождающейся от преслушания, и как бы движи­мый сей боязнью на послушание, приступил я к исполнению всечестного повеления твоего со страхом и любовью, как ис­кренний послушник и непотребный раб превосходнейшего жи­вописца, и при скудном моем знании, и недостаточном выраже­нии, одним только чернилом, однообразно начертав живые сло­ва, представляю тебе, начальник учителей и чиноначальник, все это украсить, уяснить и, как исполнителю скрижалей и закона духовного, недостаточное восполнить. И не к тебе посылаю сей труд, нет, это было бы знаком крайнего неразумия, ибо ты си­лен о Господе не только иных, но и нас самих утверждать в божественных нравах и учениях, но к богозванной дружине братий, которые, вместе с нами, учатся у тебя, о избранный учи­тель! К ним-то, через тебя, начинаю сие слово; их и твоими молитвами, как бы некиими водами надежды будучи подъемлем, при всей тяжести невежества, простираю ветрило трости и со всяким молением предаю кормило слова нашего в руки доб­рому нашему сокормчему. Притом прошу всех читающих: если кто здесь усмотрит нечто полезное, то плод всего такого, как благоразумный, да приписывает великому наставнику нашему, а нам да просит воздаяния у Бога за сей слабый труд, не на бедность сочинения (поистине всякой неопытности исполненно­го), взирая, но принимая намерение приносящего, как вдовичье приношение; ибо Бог воздает награду не множеству даров и трудов, но множеству усердия.

1. Из всех созданных благим и преблагим и всеблагим Богом нашим и Царем, (ибо слово к рабам Божиим при­лично и начать от Бога), разумных и достоинством само­властия почтенных существ, одни суть други Его, другие истинные рабы, иные рабы непотребные, иные совсем чуж­ды Его, а другие, наконец, хоть и немощны, однако проти­вятся Ему. И други Его, о священный отче, как мы скудо­умные полагаем, суть собственно умные и бестелесные су­щества, Его окружающие; истинные рабы Его — все те, которые неленостно и неослабно исполняют волю Его, и те, которые хотя и удостоились крещения, но обетов, дан­ных при оном, не сохранили как должно. Под именем чуждых Бога и врагов Его следует разуметь неверных, или зловерных (еретиков); а противники Богу суть те, кои не только повеления Господня сами не приняли и отвергли, но и сильно вооружаются против исполняющих оное.

2. Каждое из сказанных состояний требует особенного и приличного слова; но для нас, невежд, в настоящем случае неполезно излагать это пространно. И так поспешим теперь исполнить повеление истинных рабов Божиих, которые бла­гочестиво нас понудили и верой своей убедили; в несомнен­ном послушании прострем недостойную нашу руку и, при­нявши трость слова от их же разума, омочим в темновидное, но светящееся смиренномудрие; и на гладких и чистых серд­цах их, как на некоторой бумаге, или лучше сказать, на ду­ховных скрижалях станем живописать Божественные слова, или вернее, Божественные семена, и начнем так:

3. Всех одаренных свободной волей Бог есть и жизнь, и спасение всех, верных и неверных, праведных и неправед­ных, благочестивых и нечестивых, бесстрастных и страстных, монахов и мирских, мудрых и простых, здравых и немощ­ных, юных и престарелых; так как все без изъятия пользуют­ся излиянием света, сиянием солнца и переменами воздуха: несть бо лицеприятие у Бога (Рим. 2,11).

4. Нечестивый есть разумное и смертное создание, про­извольно удаляющееся от жизни оной (Бога), и о Творце своем присносущем помышляющее, как о несуществующем. Законопреступник есть тот, кто закон Божий содержит по своему злоумию и думает веру в Бога совместить с ересью противной. Христианин есть тот, кто, сколько возможно человеку, подражает Христу словами, делами и помышле­ниями, право и непорочно веруя во Святую Троицу. Боголюбец есть тот, кто пользуется всем естественным и без­грешным и, по силе своей, старается делать добро. Воздержник тот, кто посреди искушений, сетей и молвы, всей силой ревнует подражать нравам свободного от всего тако­го. Монах есть тот, кто, будучи облечен в вещественное и бренное тело, подражает жизни и состоянию бесплотных. Монах есть тот, кто держится одних только Божиих словес и заповедей во всяком времени и месте, и деле. Монах есть всегдашнее понуждение естества и неослабное хранение чувств. Монах есть тот, у кого тело очищенное, чистые уста и ум просвещенный. Монах есть тот, кто, скорбя и болезнуя душой, всегда помятует и размышляет о смерти, и во сне, и во бдении. Отречение от мира есть произвольная ненависть к веществу, похваляемому мирскими, и отвержение естест­ва, для получения тех благ, которые превыше естества.

5. Все, усердно оставившие житейское, без сомнения, сде­лали это, или ради будущего царствия, или по множеству грехов своих, или из любви к Богу. Если же они не имели ни одного из сих намерений, то удаление их от мира было без­рассудное. Впрочем добрый наш Подвигоположник ожидает, каков будет конец их течения.

6. Исшедший из мира для того, чтобы избавиться от бре­мени грехов своих, да подражает тем, которые сидят над гро­бами вне города, и да не престает изливать теплые и горячие слезы, и да не прерывает безгласных рыданий сердца, до тех пор, пока и он не увидит Иисуса, пришедшего и отвалившего от сердца камень ожесточения, и ум наш, как Лазаря, от уз греховных разрешившего, и повелевшего слугам Своим, ан­гелам: разрешите его от страстей, и оставите его идти (Ин. 11,44), к блаженному бесстрастию. Если же не так, то (от удаления из мира) не будет ему никакой пользы.

7. Когда хотим выйти из Египта и бежать от Фараона, то и мы имеем необходимую нужду в некоем Моисее, т. е. ходатае к Богу и по Боге, который, стоя посреди деяния и видения, воздевал бы за нас руки к Богу, чтобы наставляемые им пере­шли море грехов и победили Амалика страстей. И так, прельстились те, которые, возложив упование на самих себя, сочли, что не имеют нужды ни в каком путеводителе; ибо исшедшие из Египта имели наставником Моисея, а избежав­шие из Содома — Ангела. И одни из них, т. е. исшедшие из Египта, подобны тем, которые с помощью врачей исцеляют душевные страсти; а другие подобны желающим совлечься нечистоты окаянного тела; потому они и требуют помощни­ка — Ангела, т. е. равноангельного мужа; ибо по гнилости ран потребен для нас и врач весьма искусный.

8. Покусившимся с телом взойти на небо, поистине по­требны крайнее понуждение и непрестанные скорби, осо­бенно в самом начале отречения, доколе сластолюбивый наш нрав и бесчувственное сердце истинным плачем не пре­творятся в боголюбие и чистоту. Ибо труд, поистине труд и большая сокровенная горесть неизбежны в сем подвиге, особенно для нерадивых, доколе ум наш, сей яростный и сластолюбивый пес, через простоту, глубокое безгневие и прилежание, не сделается целомудренным и люборассмотрительным. Впрочем будем благодушны, страстные и изне­могающие; немощь нашу и душевное бессилие несомненной верой, как десной рукой, представляя и исповедуя Христу, непременно получим помощь Его, даже сверх нашего до­стоинства, если только всегда будем низводить себя в глу­бину смиренномудрия.

9. Всем приступающим к сему подвигу, жестокому и тесно­му, но и легкому, должно знать, что они пришли ввергнуться в огонь, если только хотят, чтобы в них вселился невещест­венный огонь. Посему каждый да искушает себя, и потом уже от хлеба жития иноческого, который с горьким зельем, да ест, и от чаши сей, которая со слезами, да пьет: да не в суд себе воинствует. Если не всякий кто крестился спасется, то... умолчу о последующем.

10. Приходящие к сему подвигу должны всего отречься, все презреть, всему посмеяться, все отвергнуть, чтобы поло­жить им твердое основание. Благое же основание, трехсоставное или трехстолпное, составляют незлобие, пост и цело­мудрие. Все младенцы во Христе да начинают с этих добро­детелей, принимая в пример чувственных младенцев, у кото­рых никогда ничего нет злобного, ничего льстивого; нет у них ни алчности неутолимой, ни ненасытного чрева, ни телес­ного разжжения; оно появляется уже впоследствии, с возрас­том и может быть по умножении пищи.

11. Поистине достойно ненависти и бедственно, когда бо­рющийся, при самом вступлении в борьбу, ослабевает, по­казывая этим верный признак близкого своего побеждения. От твердого начала, без сомнения будет нам польза, если бы мы впоследствии и ослабели; ибо душа, бывшая прежде мужественной и ослабевши, воспоминанием преж­ней ревности, как острым орудием, бывает возбуждаема, посему многократно некоторые воздвигали себя таким об­разом (от расслабления).

12. Когда душа, предательствуя сама себя, погубит бла­женную и вожделенную теплоту, тогда пусть исследует при­лежно, по какой причине она ее лишилась; и на эту причи­ну да обратит весь труд свой и все прилежание; ибо преж­нюю теплоту нельзя иначе возвратить, как теми же дверь­ми, которыми она вышла.

13. Отрекшийся от мира из страха подобен фимиаму, кото­рый сперва благоухает, а после оканчивается дымом. Оста­вивший мир ради воздаяния подобен мельничному жернову, который всегда одинаково движется; а исшедший из мира по любви к Богу в самом начале приобретает огонь, который, быв ввержен в вещество, вскоре возжет сильный пожар.

14. Некоторые кладут в строении кирпич поверх камня; другие утвердили столбы на земле; а иные, пройдя неболь­шую часть пути и разогрев жилы и члены, потом шли быстрее. Разумеющий да разумеет, что значит это гадатель­ное слово.

15. Как позванные Богом и Царем, усердно устремимся в путь, дабы нам, маловременным на земле, в день смерти не явиться бесплодными и не погибнуть от голода. Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей. Возлюбим Господа хотя так, как любим и почитаем друзей; ибо я много раз видел людей, прогневавших Бога и нисколько о том не забо­тившихся, но те же самые, какой-нибудь малостью огорчив своих друзей, употребляли все искусство, выдумывали вся­кие способы, всячески изъявляли им свою скорбь и свое рас­каяние, и лично, и через иных, друзей и родственников, при­носили извинения, и посылали оскорбленным подарки, что­бы только возвратить прежнюю их любовь.

16. В самом начале отречения без сомнения с трудом, по­нуждением и горестью исполняем добродетели; но преуспев­ши, перестаем ощущать в них скорбь, или ощущаем, но мало; а когда плотское мудрование наше будет побеждено и плене­но усердием, тогда совершаем их уже со всякой радостью и ревностью, с вожделением и Божественным пламенем.

17. Сколько похвальны те, которые с самого начала со всей радостью и усердием совершают заповеди: столько дос­тойны жалости те, которые, долго пребывая в иноческом обучении, еще с трудом совершают, хотя и совершают, под­виги добродетелей.

18. Не будем презирать или осуждать и такие отречения, которые бывают по обстоятельствам; ибо я видел бывших в бегстве, которые, нечаянно встретившись с царем, против своего желания пошли вслед его, и вшедши с ним в чертог, воссели вместе с ним за трапезу. Видел я, что семя, нечаянно упавшее на землю, принесло изобильный и прекрасный плод; как и противное сему случается. Опять видел я человека, который пришел во врачебницу не за тем, чтобы лечиться, а по некоторой другой потребности: но, привлеченный и удер­жанный ласковым приемом врача, он освободился от мрака, лежавшего на его очах. Таким образом и невольное в некото­рых было тверже и надежнее, чем произвольное в других.

19. Никто не должен, выставляя тяжесть и множество гре­хов своих, называть себя недостойным монашеского обета, и ради своего сладострастия мнимо унижать себя, вымышляя извинения во грехах своих (Пс. 140,4); ибо где много гнилос­ти, там нужно и сильное врачевание, которое очистило бы скверну; а здоровые не поступают в больницу.

20. Если бы земной царь позвал нас, и пожелал бы нас поставить в служение перед лицом своим: мы не стали бы медлить, не извинялись бы, но оставив все, усердно поспеши­ли бы к нему. Будем же внимать себе, чтобы, когда Царь царствующих и Господь господствующих и Бог богов зовет нас к небесному сему чину, не отказываться по лености и малодушию, и на великом суде Его не явиться безответными. Может ходить и тот, кто связан узами житейских дел и попе­чений, но неудобно; ибо часто и те ходят, у которых желез­ные оковы на ногах: но они много претыкаются, и получают от этого язвы. Человек неженатый, а только делами связан­ный в мире, подобен имеющему оковы на одних руках; а потому, когда он ни пожелает, может невозбранно прибег­нуть к монашескому житию; женатый же подобен имеющему оковы и на руках и на ногах.

21. Некоторые люди, нерадиво живущие в мире, спросили меня, говоря: "Как мы, живя с женами и оплетаясь мирскими попечениями, можем подражать житию монашескому?" Я отвечал им: "Все доброе, что только можете делать, делайте; никого не укоряйте, не окрадывайте, никому не лгите, ни перед кем не возноситесь, ни к кому не имейте ненависти, не оставляйте церковных собраний, к нуждающимся будьте ми­лосердны, никого не соблазняйте, не касайтесь чужой части (В стар. переводе: Не прикасайтесь к чуждому ложу.), и будьте довольны женами вашими. Если так будете поступать, то недалеко будете от Царствия Небесного".

22. С радостью и страхом приступим к доброму сему под­вигу; не будем бояться врагов наших, ибо они взирают на лице нашей души, хотя сами и невидимы; и когда заметят, что оно изменилось от боязни, тогда сии коварные яростнее вооружаются против нас, зная, что мы устрашились. И так вооружимся против них благодушно; ибо с мужественным борцом никто бороться не смеет.

23. Господь, по особенному помыслу Своему, облегчил бра­ни для новоначальных, чтобы они при самом начале не возвра­тились тотчас же в мир. И так, радуйтесь всегда о Господе, все рабы Божии, видя в этом первый знак любви Господней к вам, и что Он Сам вас призвал. Впрочем знаем, что Бог часто и другим образом поступает; т. е. когда Он видит мужествен­ные души, то с самого начала попускает на них брани, желая их скоро увенчать. Но от живущих в мире Господь утаил неудобство, или лучше сказать удобство сего поприща; ибо если бы они это знали, то никто не отрекался бы от мира.

24. Усердно приноси Христу труды юности твоей, и возра­дуешься о богатстве бесстрастия в старости: ибо собираемое в юности питает и утешает изнемогших в старости. Юные! По­трудимся ревностно, потечем трезвенно; ибо смерть неизвест­на. Мы имеем врагов лукавых и злых, коварных, пронырли­вых, держащих огонь в руках и желающих сжечь храм Бо­жий тем самым пламенем, который в нем (Т. е. пламенем собственных его страстей.), врагов сильных и никогда не спящих, невещественных и невидимых. И так ни­кто из юных не должен слушать враждебных бесов, когда они внушают ему, говоря: "Не изнуряй своего тела, чтобы не впасть в болезнь и немощи". Ибо едва ли найдется кто-ни­будь, особенно в настоящем роде, решившийся умертвить свое тело, хотя иной и лишает себя многих и сладких явств; наме­рение же бесов в этом случае состоит в том, чтобы и самое вступление наше в подвиг сделать слабым и нерадивым, а потом и конец сообразным началу.

25. Желающие истинно работать Христу прежде всего да приложат старание, чтобы, при помощи духовных отцев и собственным рассуждением, избрать себе приличные места и образы жизни, пути и обучения: ибо не для всех полезно общежитие, по причине сластолюбия, и не все способны к безмолвию, по причине гнева; но каждому должно рас­сматривать, какой путь соответствует его качествам.

26. Все житие монашеское содержится в трех главных уст­роениях и образах подвига: или в подвижническом уедине­нии и отшельничестве; или в том, чтобы безмолвствовать с одним и, много, с двумя; или, наконец, в том, чтобы терпели­во пребывать в общежитии. Не уклонися, говорит Екклезиаст, ни на десно, ниже на шуе (Притч. 4,27), но путем цар­ским иди. Средний из этих образов жизни многим прили­чен; — ибо тот же Екклесиаст говорит: горе единому, ибо если он падет в уныние (Еккл. 4,10), или в сонливость, или в леность, или в отчаяние, то нет человека воздвигнути его. А идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их, сказал Господь (Мф. 18,20).

27. Итак, кто есть инок верный и мудрый? Кто горячность свою сохранил неугасимой, и даже до конца жизни своей не переставал всякий день прилагать огнь к огню, горячность к горячности, усердие к усердию, и желание к желанию.

Первая степень. Вступивший на нее не обращайся вспять.

1. Кто истинно возлюбил Господа, кто истинно желает и ищет будущего царствия, кто имеет истинную скорбь о гре­хах своих, кто поистине стяжал память о вечном мучении и страшном суде, кто истинно страшится своего исхода из сей жизни, тот не возлюбит уже ничего временного, уже не поза­ботится и не попечется ни об имениях и приобретениях, ни о родителях, ни о славе мира сего, ни о друзьях, ни о братьях, словом ни о чем земном; но отложив все мирское и всякое о нем попечение, еще же, и прежде всего, возненавидев самую плоть свою, наг, и без попечений и лености последует Хрис­ту, непрестанно взирая на небо и оттуда ожидая себе помо­щи, по слову святого, сказавшего: прильпе душа моя по Тебе (Пс. 62,9); и по изречению иного приснопамятного: аз же не утрудихся, последуяй Тебе, и дне, или покоя человека не пожелах, Господи (Иер. 17,16).

2. Великий стыд нам, оставившим все вышеозначенное, после призвания, которым Господь, а не человек, нас по­звал, заботиться о чем-нибудь таком, что не может прине­сти нам пользы во время великой нашей нужды, то есть во время исхода души. Сие то значит, как Господь сказал, обратиться вспять, и не быть управлену в Царствие Небес­ное. Господь наш, зная удобопоползновенность нашу в новоначалии, и что мы, живя и обращаясь с мирскими, легко можем опять возвратиться в мир, сказавшему: повели мне пойти погребсти отца моего, говорит: остави мертвыя погребсти своя мертвецы (Лк. 9,59,60).

3. Бесы, по отречении нашем от мира, внушают нам уб­лажать милостивых и сострадательных из мирян, а себя окаявать, как лишивших себя таковых добродетелей. На­мерение же сих врагов наших то, чтобы через ложное смирение или в мир возвратить нас, или, если остаемся в. мона­шестве, низринуть нас в отчаяние. Иное дело, по высоко­мерию своему уничижать живущих в мире; а иное в удале­нии от них, охуждать их, с тем, чтобы избежать отчаяния и стяжать надежду спасения.

4. Итак услышим, что Господь сказал юноше оному, по-видимому исполнившему все заповеди: единаго ти недостает, продать имение и раздать нищим (Лк. 18,22), и самого себя сделать нищим, приемлющим милостыню от других.

5. Все, желающие с пламенным усердием проходить под­виг (иночества), рассмотрим внимательно, как Господь, всех пребывающих в мире и живых назвал мертвыми, сказав не­коему: оставь мертвым, то есть мирянам, умершим в суете мирской, погребать мертвых телом (Лк. 9,60). Богатство нисколько не препятствовало оному юноше приступить ко крещению. Посему напрасно некоторые думают, что Господь ради крещения повелевал ему продать богатство. Этого сви­детельства Христова да будет довольно для совершенного уверения нас в величайшей славе монашеского звания.

6. Должно исследовать, почему живущие в мире, и пребы­вающие во бдениях, в постах и злостраданиях, когда, по уда­лении из мира, приступают к монашескому житью, как к мес­ту испытания и подвижническому поприщу, не проходят уже прежнего своего подвига, ложного и притворного. Видел я весьма многие и различные растения добродетелей, насаж­даемые мирскими людьми, и как бы от подземного стока не­чистоты напаяемые тщеславием, окапываемые самохвальст­вом и утучняемые навозом похвал; но они скоро засохли, когда были пересажены на землю пустую, недоступную для мирских людей, и не имеющую смрадной влаги тщеславия, ибо любящие влагу растения не могут приносить плода в су­хих и безводных местах.

7. Если кто возненавидел мир, тот избежал печали, Если же кто имеет пристрастие к чему-либо видимому, то еще не избавился от нее; ибо как не опечалиться, лишившись люби­мой вещи? Хотя во всем нужно нам иметь великое трезвение, но прежде прочего должно в этом отношении наиболее быть разумно внимательными. Я видел многих в мире, которые через попечения, заботы, занятия и бдения телесные, избега­ли неистовства своего тела; но вступивши в монашество, и обеспеченные здесь по всему, жалким образом осквернялись от плотского движения.

8. Будем внимать себе, чтобы, думая идти узким и тесным путем, в самом деле не блуждать по пространному и широко­му. Узкий путь будет тебе показан утеснением чрева, всенощ­ным стоянием, умеренным питьем воды, скудостью хлеба, чистительным питьем бесчестия, принятием укоризн, осмея­ний, ругательств, отсечением своей воли, терпением оскор­блений, безропотным перенесением презрения и тяготы до­саждений, когда будешь обижен — терпеть мужественно; когда на тебя клевещут — не негодовать; когда уничижают — не гневаться; когда осуждают — смиряться. Блаженны ходящие стезями показанного здесь пути, яко тех есть царство небес­ное (Мф. 5,3-12).

9. Никто увенчанным не войдет в небесный чертог, если не совершит первого, второго и третьего отречения. Первое есть отречение от всех вещей, и человеков, и родителей; второе есть отречение своей воли; а третье — отвержение тщеславия, которое следует за послушанием. Изыдите от среды их, и отлучитеся, и нечистот мира не прикасайтеся, глаголет Гос­подь (2 Кор. 6,17). Ибо кто из мирян сотворил когда-нибудь чудеса? Кто воскресил мертвых? Кто изгнал бесов? Никто. Все это — победные почести иноков, и мир не может вмес­тить оных; если же бы мог, то к чему было бы монашество и удаление из мира?

10. Когда бесы по отречении нашем начнут распалять наше сердце воспоминанием о родителях и сродниках наших; тогда вооружимся против них молитвой, и воспламеним себя памя­тью о вечном огне, чтобы воспоминанием об оном угасить без­временный огонь нашего сердца.

11. Если кто думает, что не имеет пристрастия к какой-нибудь вещи, а лишившись ее, печалится сердцем, тот впол­не прельщает самого себя.

12. Юные, расположенные к плотской любви и чревоугождению, если захотят вступить в монашество, должны обучать себя в нем со всяким трезвением и вниманием, и понуждать себя удаляться от всякого наслаждения и лу­кавства, чтобы последнее не было для них горше первого. Сие пристанище бывает причиной и спасения, и бед; это знают переплывающие сие мысленное море. Но жалкое зрелище, когда спасшиеся в пучине претерпевают потопле­ние в самом пристанище.

Степень вторая. Текущий да бежит, подражая Лоту, а не жене его.

1. Странничество есть невозвратное оставление всего, что в Отечестве сопротивляется нам в стремлении к благочестию. Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая премуд­рость, необъявляемое знание, утаеваемая жизнь, невидимое намерение, необнаруживаемый помысл, хотение уничижения, желание тесноты, путь к Божественному вожделению, оби­лие любви, отречение от тщеславия, молчания глубины.

2. Вначале обыкновенно, как бы огнем божественным, силь­но и продолжительно беспокоит любителей Господних помысл об удалении от своих, желанием худости и тесноты побуж­дающий к оному любителей такового добра. Но сколь велик и достохвален сей подвиг, столь великого и рассуждения требует; ибо не всякое странничество, предпринимаемое в крайней степени, есть добро.

3. Если всякий пророк без чести в своем отечестве, как сказал Господь; то должно остерегаться, чтобы уклонение от мира не было нам поводом к тщеславию. Ибо странничество есть отлучение от всего, с тем намерением, чтобы сделать мысль свою неразлучною с Богом. Странник есть любитель и делатель непрестанного плача. Странник есть тот, кто избегает всякой привязанности, как к родным, так и к чужим.

4. Поспешая к жизни уединенной, или странничеству, не дожидайся миролюбивых душ; ибо тать приходит нечаянно. Многие, покусившись спасать вместе с собой нерадивых и ленивых, и сами вместе с ними погибли, когда огонь ревности их угас со временем. Ощутивши пламень, беги; ибо не зна­ешь, когда он угаснет и оставит тебя во тьме. О спасении других не все подлежим ответу; ибо божественный Апостол говорит: темже убо кийждо нас, братие, о себе слово даст Богу. И опять: научая инаго, себе ли не учиши? (Рим. 2,21). Как бы сказал: все ли должны мы пещись о других, не знаю; о самих же себе всячески должны мы заботиться.

5. Странничествуя, остерегайся праздно-скитающегося и сластолюбивого беса; ибо странничество дает ему повод ис­кушать нас.

6. Хорошо беспристрастие, а матерь его есть уклонение от мира. Устранившийся всего ради Господа не должен уже иметь никакой связи с миром, дабы не оказалось, что он скитается для удовлетворения своим страстям.

7. Устранившись мира, не прикасайся к нему более; ибо страсти удобно опять возвращаются.

8. Ева невольно изгоняется из рая, монах же добровольно выходит из своего отечества; ибо та снова пожелала бы вкусить от древа преслушания, а сей непременно подвергся бы беде от сродников по плоти.

9. Тех мест, которые подают тебе случай к падению, убе­гай как бича; ибо когда мы не видим запрещенного плода, то не так сильно его и желаем.

10. Да не скроется от тебя и следующая хитрость и лесть невидимых врагов: они советуют нам не отлучаться от мир­ских, внушая, что мы получим великую награду, если, видя женский пол, будем себя удерживать. Но не должно им в этом покоряться, а делать противное их внушению.

11. Когда мы, на год или на несколько лет удалившись от своих родных, приобретем малое некоторое благогове­ние, или умиление, или воздержание, тогда суетные по­мыслы, приступивши, побуждают нас опять идти в Отече­ство, для назидания, говорят, и примера и пользы многих, видевших некогда наши беззаконные дела; а если мы еще богаты даром слова, и имеем сколько-нибудь духовного разума, тогда уже как спасителям душ и учителям, совету­ют они нам возвратиться в мир, с тем, чтобы бы благопо­лучно собранное в пристанище бедственно расточили в пу­чине. Постараемся подражать Лоту, а не жене его; ибо душа, обратившись туда, откуда вышла, уподобится соли, потеряв­шей силу, и сделается неподвижной. Беги из Египта невоз­вратно; ибо сердца, обратившиеся к нему, не увидели Иеру­салима, т. е. земли бесстрастия. Хотя тем, которые в начале, ради младенчественности духовной, оставили своих и успели совершенно очиститься, и можно с пользой возвратиться к ним, в том намерении, чтобы, как сами спаслись, так спасти и некоторых из ближних; впрочем Моисей Боговидец и Са­мим Богом посланный на спасение единоплеменного рода, претерпел многие беды в Египте, т. е. помрачения в мире.

12. Лучше оскорбить родителей, нежели Господа, потому что Сей и создал, и спас нас; а те часто погубляли своих возлюбленных, и подвергали их вечной муке.

13. Странник тот, кто везде с разумом пребывает, иноя­зычный среди иноязычного народа. Мы удаляемся от близ­ких наших, или от мест, не по ненависти к ним, (да не будет сего), но избегая вреда, который можем от них получить. Как во всех благих делах, так и в сем, учителем нашим есть Сам Христос; ибо видим, что и Он многократно оставлял родителей по плоти, и когда некоторые сказали: мати Твоя и братия Твоя ищут Тебе (Мрк. 3,32), благий наш Господь и учитель тотчас показал бесстрастную ненависть к ним, ска­завши: мати Моя и братия Моя суть творящие волю Отца Моего, Иже есть на небесех (Мф. 12,49).

14. Да будет отцем твоим тот, кто может и хочет потру­диться с тобой для свержения бремени твоих грехов; а мате­рью — умиление, которое может омыть тебя от скверны; бра­том — сотрудник и соревнитель в стремлении к горнему; со­жительницу неразлучную стяжи память смерти; любезными чадами твоими да будут сердечные воздыхания; рабом да бу­дет тебе тело твое, а друзей приобретай в небесных силах, которые во время исхода души могут быть полезными для тебя, если будут твоими друзьями. Сей есть род (т. е. сродст­во) ищущих Господа (Пс. 23,5).

15. Любовь Божия угашает любовь к родителям, а кто го­ворит, что он имеет и ту и другую, обманывает сам себя, ибо сказано: никто не может двема господинома работати (Мф. 6,24), и проч. Не приидох, говорит Господь, мир воврещи на землю (Мф. 10,34), т. е. мир между родителя­ми и их сынами и братьями, желающими Мне работать, но брань и меч чтобы боголюбивых отлучить от миролюбивых, вещественных от невещественных, (плотских от духовных), славолюбивых от смиренномудрых; ибо Господь веселится о разделении и разлучении, бывающем из любви к Нему.

16. Берегись, берегись, чтобы за пристрастие к возлюблен­ным тобой родственникам все у тебя не явилось как бы объ­ятым водами, и чтобы ты не погиб в потопе миролюбия. Не склоняйся на слезы родителей и друзей; в противном случае будешь вечно плакать. Когда родственники окружают тебя, как пчелы, или лучше сказать, как осы, оплакивая тебя: тог­да немедленно обрати душевные очи твои на смерть и на дела (твои), чтобы тебе можно было отразить одну скорбь дру­гою. Сии наши, или лучше не наши, лукаво обещаются сде­лать для нас все, что мы любим; намерение же их то, чтобы воспрепятствовать доброму нашему стремлению, а потом уже привлечь нас к своей цели.

17. Удаляясь от мира, мы должны избирать для жительст­ва места, лишенные случаев к утешению и тщеславию, и сми­ренные; если же не так, то мы действуем по страсти.

18. Утаевай благородство свое и не величайся своей знатнос­тью, чтобы не оказался ты один на словах, а другой на деле.

19. Никто в такой мере не предавал себя странничеству, как тот Великий, который услышал: изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего (Быт. 12,1), и притом был призываем в иноплеменную и варварскую землю.

20. Иногда Господь много прославляет того, кто сделался странником по примеру сего Великого; но хотя сия слава и от Бога дается, однако ее хорошо отвращать щитом смирения.

21. Когда бесы или люди будут хвалить нас за странни­чество, как за великий подвиг, тогда помыслим о Том, Кото­рый ради нас снисшел на землю в виде странника; и най­дем, что мы воздать за сие во веки веков не можем.

22. Пристрастие к какому-либо из родственников, или из посторонних, весьма вредно: оно может мало-помалу привлечь нас к миру, и совершенно погасить огонь нашего умиления. Как невозможно одним глазом смотреть на небо, а другим на землю: так невозможно не подвергнуться душевным бедстви­ям тому, кто мыслями и телом не устранился совершенно от всех своих родственников и неродственников.

23. Добрый и благоустроенный нрав приобретается мно­гим трудом и подвигом; но можно в одно мгновение потерять то, что было приобретено и многим подвигом. Тлят бо обычаи благи беседы злыя (1 Кор. 15,33), мирские и не­пристойные. Кто по отречении от мира обращается с мирс­кими людьми, или близ них пребывает; тот, без сомнения, или впадет в их дела и сети, или осквернит сердце помыш­лением о них; или хотя не оскверняясь, но осуждая оск­верняющихся, и сам с ним осквернится.

24. Нельзя скрыть того, что понятие ума нашего весьма несовершенно и всячески исполнено неведения; потому что гортань различает снеди, слух распознает мысли; при взгля­де на солнце оказывается немощь очей; а неразумие души обнаруживают слова. Но закон любви понуждает и на то про­стираться, что выше силы. Итак, я думаю (впрочем не ут­верждаю), что после слова о странничестве и даже в самом этом слове, должно сказать несколько о сновидениях, чтобы нам знать и о сем коварстве злохитрых наших врагов.

25. Сновидение есть движение ума при недвижности тела. Мечтание есть обман очей в усыплении мысли. Мечтание есть изступление ума при бодрствовании тела. Мечтание есть видение того, чего нет.

26. Причина, по которой мы после предшествовавшего слова решились говорить о сновидениях, очевидна. Когда мы, ради Господа, оставив свои домы и родственников, предаем себя отшельнической жизни из любви к Богу: тог­да бесы стараются возмущать нас сновидениями, представ­ляя нам сродников наших или сетующих, или за нас в за­ключении держимых и другие напасти терпящих. Посему кто верит снам, тот подобен человеку, который бежит за своей тенью и старается схватить ее.

27. Бесы тщеславия — пророки в снах; будучи проныр­ливы, они заключают о будущем из обстоятельств и возве­щают нам оное, чтобы мы, по исполнении сих видений, удивились и, как будто уже близкие к дарованию прозре­ния, вознеслись мыслью. Кто верит бесу, для тех он часто бывает пророком; а кто презирает его, перед теми всегда оказывается лжецом. Как дух, он видит случившееся в воз­душном пространстве и, заметив например, что кто-нибудь умирает, он предсказывает это легковерным через сновиде­ние. Бесы о будущем ничего не знают по предведению; но известно, что и врачи могут нам предсказывать смерть.

28. Бесы многократно преобразуются в ангелов света и в образ мучеников, и представляют нам в сновидении, будто мы к ним приходим; а когда пробуждаемся, то исполняют нас радостью и возношением. Сие да будет тебе знаком прелести; ибо ангелы показывают нам муки, страшный суд и разлучения, а пробудившихся исполняют страха и сето­вания. Если станем покоряться бесам в сновидениях, то и во время бодрствования они будут ругаться над нами. Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр. Итак, верь только тем сно­видениям, которые возвещают тебе муку и суд; а если при­водят тебя в отчаяние, то и они от бесов.

Сия третья степень, равночисленная святой Троице. Вступивший на нее да не озирается ни на десно ни на лево (Втор. 5,32).

1. По порядку слова прилично нам предложить теперь о подвижниках и страдальцах Христовых; ибо как всякий плод предваряется цветом, так всякому послушанию пред­шествует уклонение от мира, телом или волей. Двумя сими добродетелями (т. е. уклонением от мира и отвержением своей воли) преподобное послушание, как златыми крыла-ми, безленостно восходит на небо: и, может быть, о сих-то крылах некоторый духоносец воспел: кто даст ми криле, яко голубине, и полещу деянием, и почию (Пс. 54,7) в видении и смирении.

2. Не преминем, если угодно, изъяснить в этом слове и самый образ воинствования сих мужественных ратников: как они держат щит веры к Богу и к своему наставнику, отвращая им, так сказать, всякий помысл неверия и пере­хождение (в другое место); и всегда вознося меч духов­ный, убивают им всякую собственную волю, приближаю­щуюся к ним, и будучи одеты в железную броню кротости и терпения, отражают ею всякое оскорбление, уязвление и всякие стрелы; имеют они и шлем спасения, — молитвен­ный покров своего наставника; ногами же своими не стоят совокупленно, но одну простирают на служение, а другую имеют неподвижно на молитве.

3. Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое; или наоборот, послуша­ние есть умерщвление членов телесных при живом уме. По­слушание есть действие без испытания, добровольная смерть, жизнь чуждая любопытства, беспечалие в бедах, неуготовляемое перед Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбед­ное плавание, путешествие спящих. Послушание есть гроб собственной воли и воскресение смирения. Послушный, как мертвый не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо-худом; ибо за все должен отвечать тот, кто благо­честиво умертвил душу его.

Т. е. отец, через послушание умертвивший в нем страстную волю.

Послушание есть отложение рас­суждения и при богатстве рассуждения.

4. Начало умерщвления и душевной воли и членов тела, бы­вает прискорбно; середина иногда бывает с прискорбием, иног­да без прискорбия; а конец уже без всякого ощущения и воз­буждения скорби. Тогда в скорби и болезни сердечной бывает сей блаженный и живой мертвец, когда увидит, что исполняет свою волю; ибо страшит его бремя собственного осуждения.

5. О вы, которые решились вступить на поприще сего мыс­ленного исповедничества; вы, которые хотите взять на выю свою иго Христово; вы, которые отселе желаете сложить бре­мя свое на выю другого; которые стремитесь добровольно продать себя в рабство, чтобы в замену оного получить ис­тинную свободу; вы, которые переплываете великую сию пу­чину, будучи поддерживаемы руками других: знайте, что вы покусились идти путем кратким, хотя и жестоким, на кото­ром одна только стезя, вводящая в заблуждение: она называ­ется самочинием. Кто совершенно отвергся самочиния и в том, что он почитает добрым, духовным и богоугодным, тот уже достиг цели, прежде нежели вступил в подвиг; потому что послушание есть неверование себе самому во всем добром, даже до конца жизни своей.

6. Когда мы, в намерении и разуме смиренномудрия, жела­ем покорить себя ради Господа, и без сомнения вверить спа­сение наше иному; то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рас­суждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормче­го на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бес­страстного на человека, обладаемого страстьми, вместо при­стани в пучину, и таким образом не найти готовой погибели. Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения, уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судью, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согреше­ния. Если же не так, то сделавшись сами судиями, не полу­чим никакой пользы от повиновения.

7. Желающим соблюдать всегда несомненную веру к наставникам необходимо незабвенно и неизгладимо хра­нить в сердце своем их добродетели, с тем, чтобы воспомина­нием об оных заградить уста бесам, когда они станут в нас всевать к ним неверие: ибо сколько вера цветет в сердце, столько и тело успевает в служении; а кто преткнулся о камень неверия, тот уже пал; ибо всячески, еже не от веры, грех есть (Рим. 14,23). Когда помысл склоняет тебя испы­тать или осудить твоего наставника, как от блуда отскочи от онаго; не давай сему змию никакого послабления, ни места, ни входа, ни приступа; но говори ему: "О прелест­ник! Не я над наставником, а он надо мной получил суд; не я его, а он мой судья."

8. Отцы псалмопение называют оружием, молитву стеною, непорочные слезы умывальницею, а блаженное послушание назвали исповедничеством, без которого никто из страстных не узрит Господа.

9. Послушник сам на себя произносит суд; потому что, если он совершенно повинуется ради Господа, то хотя он и не думает, что совершенно послушен, но от суда своего (т. е. об­личений совести) освобождается; если же он в чем-нибудь исполняет свою волю, то хотя ему и будет казаться, что он повинуется, однако сам несет свое бремя.

Впрочем хорошо бы было, если бы наставник не переставал обличать его; если же он умолкнет, то не знаю уже, что и сказать об этом. В прос­тоте повинующиеся ради Господа благополучно совершают путь свой, не навлекая на себя коварства бесов своими тонки­ми исследованиями.

10. Прежде всего исповедуем доброму судии нашему со­грешения наши наедине; если же повелит, то и при всех; ибо язвы объявляемые не преуспевают на горшее, но исцеляют.

11. Пришедши в некоторое общежитие, видел я страшное судилище доброго судьи и пастыря. В мою бытность там слу­чилось, что один разбойник пришел, изъявляя желание вступить в монашество. Превосходный пастырь оный и врач ве­лел ему семь дней пользоваться совершенным покоем, и только рассматривать устроение обители. По прошествии седьмого дня пастырь призывает его и спрашивает наедине: желает ли он остаться с ними жить? И увидев, что он со всей искреннос­тью согласился, опять спрашивает его, что он сделал худого, живя в мире? Разбойник, немедленно и со всем усердием, исповедал ему все грехи свои. Тогда пастырь, искушая его, сказал: "Хочу, чтобы ты объявил все это перед всем братст­вом." Он же, истинно возненавидивши грех свой, и презрев­ши весь стыд, не колеблясь обещался исполнить сие, говоря: "Если хочешь, то сделаю это даже посреди Александрии." Тогда пастырь собрал в церковь всех своих овец, которых было триста тридцать, и во время совершения Божественной литургии, (ибо день был воскресный), по прочтении Еванге­лия, повелел ввести сего непорочного осужденника. Некото­рые из братии влекли его и слегка ударяли; руки были у него связаны назади; он был одет в волосяное вретище, и голова его была посыпана пеплом, так что от одного этого зрелища все ужаснулись и воскликнули с плачем; ибо никто не знал, что все это значит. Потом когда он был близ святых дверей, священный оный и человеколюбивый судия воззвал к нему громким голосом: "Остановись, ибо ты недостоин войти сюда." Пораженный исшедшим к нему из алтаря гласом пастыря (ибо, как он после с клятвою уверял нас, ему казалось, что он слышит гром, а не голос человеческий), разбойник пал на землю, трепеща и весь потрясен быв страхом. Когда он, та­ким образом повергшись на землю, омочил помост слезами; тогда сей чудный врач, который всеми мерами устраивал его спасение и всем подавал образ спасения и действительного смирения, повелел ему объявлять перед всеми, подробно, все сделанные им беззакония; и он с трепетом исповедал один за другим все возмутительные для слуха грехи свои, не только плотские, по естеству и против естества сделанные с людьми и с животными, но и чародеяния, и убийства, и другие зло­деяния, которые не следует ни слышать, ни придавать писа­нию. Тотчас после сей исповеди пастырь повелел его постричь и причислить к братии.

12. Удивляясь премудрости сего преподобного, я спросил его наедине, для чего он употребил столь странный образ покаяния? По двум причинам, отвечал сей истинный врач: во-первых для того, чтобы исповедавшегося настоящим по­срамлением избавить от будущего; что и сбылось, ибо он, брате Иоанне, не прежде встал с помоста, как получивши прощение всех согрешений. И не сомневайся в этом; ибо один из братий, присутствовавших при сем, уверял меня, что он видел некоторого страшного мужа, державшего писанную бумагу и трость; и как только лежащий выговаривал какой-нибудь грех свой, то он тростью своей изглаждал его. Да и справедливо; ибо Давид говорит: рех, исповем на мя беззако­ние мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца мое­го (Пс. 31,5). Во-вторых, как в числе братий моих есть и такие, которые имеют согрешения неисповеданные: то я хо­тел сим примером побудить их к исповеданию, без которого никто не может получить прощения.

13. Видел я и другое многое достойное удивления и па­мяти у достославного оного пастыря и в пастве его; и боль­шую часть из этого постараюсь вам сообщить; ибо я не малое время находился у них, рассматривая их образ жиз­ни, и весьма удивлялся, видя, как сии жители земли под­ражали небожителям.

14. Они были связаны друг с другом неразрывным со­юзом любви; и что еще удивительнее, при такой любви, они были чужды всякой вольности и празднословия; преж­де же всего обучались тому, чтобы не уязвить чем-нибудь совести брата. Если же в ком обнаруживалась ненависть к брату; то пастырь отсылал такого, как преступника, в осо­бенный монастырь. Некогда один брат оклеветал перед ним ближнего: сей преподобный тотчас повелел его выгнать, говоря, что не должно допускать быть в обители двум дья­волам, т. е. видимому и невидимому.

15. Видел я у сих преподобных отцев дела поистине полез­ные и удивительные: братство собранное и связанное о Гос­поде, имевшее чудное деяние и видение; ибо они так упраж­няли сами себя и обучали божественным добродетелям, что почти не имели нужды в напоминании настоятеля, но добро­вольно возбуждали друг друга к божественной бдительности. У них были установлены и навыком утверждены некоторые преподобные и божественные обычаи. Например, если случа­лось, что кто-нибудь из них, в отсутствии предстоятеля, на­чинал укорять или осуждать кого-нибудь, или вообще празд­нословить; то другой брат неприметным мановением напоми­нал ему о бесчинии и удерживал его; если же тот не вразум­лялся тогда напоминавший, сделав поклон, удалялся. Когда нужно было беседовать, то память смерти и помышление о вечном суде были всегдашними предметами их разговоров.

16. Не премину сказать вам о преславнейшей добродете­ли тамошнего повара. Видя, что он, в своем служении, имеет непрестанное умиление и слезы, я просил его открыть мне, каким образом он сподобился сей благодати? Будучи убеж­ден моей просьбой, он отвечал: "Я никогда не помышлял, что служу людям, но Богу; я счел себя недостойным ника­кого безмолвия и, смотря на огонь сей, непрестанно вспо­минаю о вечном пламени."

17. Послушаем и о другой православной добродетели та­мошних отцев. Блаженные сии и во время трапезы не прекра­щали умного делания; но некоторыми обычными у них, тай­ными знаками, напоминали друг другу о внутренней молитве; и делали это не только на трапезе, но и при всякой встрече друг с другом, и при всяком собрании.

18. Если же кому-нибудь из них случалось пасть в какой-нибудь проступок, то братия убедительно просила его сложить на них все попечение по сему случаю, и ответ перед пастырем, и наказание. Посему и великий сей муж, зная об этом деянии своих учеников, назначал уже легчайшие наказа­ния, будучи уверен, что наказываемый не виноват; даже он и не изыскивал, кто из них подлинно впал в проступок.

19. Как могло иметь у них место празднословие или ко­щунство? Если же кто-нибудь из них начинал распрю с ближ­ним, то другой брат, тут случившийся, делал поклон, и тем укрощал их гнев. Когда же замечал в них памятозлобие, то объявлял о раздоре второму по настоятеле; и тот приводил их к примирению прежде захождения солнца. А если они упорствовали в ожесточении, то им или запрещалось вкушать пищу до примирения, или они были изгоняемы из обители.

20. Сия достохвальная предосторожность наблюдалась у них не напрасно, но приносила и оказывала обильный плод; ибо многие между сими преподобными просияли как деятель­ной жизнью, так и рассмотрительностью, рассуждением и смиренномудрием. У них можно было видеть чудное и анге­лоподобное зрелище: украшенные сединами и священнолепные старцы, как дети, притекали к послушанию, и имели ве­личайшей похвалой — свое смирение. Там видел я мужей, пребывавших в послушании лет по пятидесяти, которых я просил сказать мне, какое утешение получили они от такого труда? Одни из них говорили, что низошли в бездну смирен­номудрия, которым на век всякую брань отразили; а другие сказывали, что достигли совершенного неощущения и безбо­лезненности в укоризнах и досадах.

21. Видел я и других, между сими приснопамятными, ук­рашенных белизною ангеловидной, которые пришли в состо­яние глубочайшего незлобия и простоты упремудренной, про­извольной и Богоисправленной. Ибо как лукавый человек есть нечто двойственное, один по наружности, а другой по сердеч­ному расположению; так простой — не двойственен, но есть нечто единое. Простота же оных отцев была не безрассудная и несмысленная, по примеру старых людей в мире, которых называют выжившими из ума. По наружности они всегда были кротки, приветливы, веселы; и слова и нрав их были непри­творны, непринужденны и искренни, что не во многих мож­но найти; внутри же, в душе, они, как незлобливые младен­цы, дышали Богом и наставником своим, и на бесов и на страсти взирали твердым и строгим оком ума.

22. Времени жизни моей не достанет мне, о священный пастырь и боголюбивое собрание, на описание добродетелей и небоподражательного жития сих блаженных отцев. Однако . слово наше к вам лучше украсить повествованием о их подви­гах, и тем возбудить вас к Богоугодной ревности, нежели наполнять оное собственными моими наставлениями; ибо без всякого прекословия худшее украшается лучшим. Только не думайте, прошу вас, чтобы мы написали здесь что-нибудь вымышленное; ибо от неверия обыкновенно всякая польза теряется. Но возвратимся к продолжению нашего слова.

Об Исидоре

23. Некоторый муж, по имени Исидор, из князей города Александрии, за несколько лет перед сим отрекшись от мира, удалился в сию обитель. Всепреподобный пастырь оный, приняв его, заметил, что он весьма коварен, суров, зол и горд; посему премудрейший сей отец покушается челове­ческим вымыслом преодолеть бесовское коварство, и гово­рит Исидору: "Если ты истинно решился взять на себя иго Христово, то хочу, чтобы ты прежде всего обучался послу­шанию." Исидор отвечал ему: "Как железо кузнецу, пре­даю себя тебе, святейший отче, в повиновение." Тогда ве­ликий отец, утешенный сим уподоблением, немедленно на­значает обучительный подвиг сему железному Исидору, и говорит: "Хочу, чтобы ты, истинный брат, стоял у ворот обители и всякому входящему и исходящему человеку кла­нялся до земли, говоря: помолись обо мне, отче, я одер­жим злым духом." Исидор так послушался своего отца, как Ангел Господа. Когда же провел семь лет в этом подви­ге, и пришел в глубочайшее смирение и умиление; тогда приснопамятный отец, после семилетнего законного искуса и беспримерного Исидорова терпения, пожелал его, как достойнейшего, причислить к братии и сподобить рукопо­ложения. Но он много умолял пастыря, как через других, так и через меня, немощного, чтобы ему позволили там же и тем же образом оканчивать подвиг, неясно намекая сими словами на то, что кончина его приближается, и что Гос­подь призывает его к Себе; что и сбылось. Ибо когда учи­тель оный оставил его в том же состоянии, он, по прошест­вии десяти дней, через бесславие свое со славой отошел к Господу; а в седьмой день после успения своего взял ко Господу и привратника оной обители. Блаженный говорил ему при жизни: "Если я получу дерзновение ко Господу, то ты вскоре и там неразлучен со мной будешь." Так и случи­лось, в достовернейшее доказательство непостыдного его послушания и богоподражательного смирения.

24. Спросил я великого сего Исидора, когда он еще был в живых: какое, во время пребывания его у ворот, ум его имел делание? Достопамятный сей, желая оказать мне пользу, не скрыл от меня этого. "Вначале, — говорил он, — я помыш­лял, что продал сам себя в рабство за грехи мои; и потому со всякой горестью, самонасилием и кровавым понуждением де­лал поклоны. По прошествии же года сердце мое уже не ощу­щало скорби, ожидая от самого Господа награды за терпение. Когда минул еще один год, я уже в чувстве сердца стал счи­тать себя недостойным и пребывания в обители, и видения отцев, и зрения на лица их, и причащения Св. Таин; и поник­ши очами долу, а мыслью еще ниже, уже искренно просил входящих и исходящих помолиться обо мне."

25. Когда я однажды сидел за трапезой с великим сим настоятелем, он приклонил святые уста свои к моему уху, и сказал: "Хочешь ли, я покажу тебе в глубочайшей седине Божественное мудрование!" Я просил его об этом, и препо­добный отец позвал от второй трапезы инока, по имени Лаврентия, который около сорока восьми лет жил в той обители, и был вторым соборным пресвитером. Он пришел и, поклонившись игумену до земли, принял от него благо­словение. Но когда встал, то игумен ничего не сказал ему, а оставил его стоять перед трапезой не евши; обед же толь­ко начинался. Так он стоял с час, или два; и мне стало уже стыдно взглянуть в лицо сего делателя; ибо он был совер­шенно седой, имея уже восьмидесятый год от роду. Он стоял таким образом, без привета и ответа, пока обед не кончился; а когда встали, то преподобный послал его к вышеупомянутому великому Исидору сказать ему начало тридцать девятого псалма.

Терпя потерпех Господа и внят ми, и услыша молитву мою (Пс. 39,1).

26. Я же, как лукавейший, не упустил случая испытать сего старца, и спросить его, о чем он помышлял, стоя пе­ред трапезой. Он отвечал: "Представляя себе пастыря в образе Христа, я никогда не помышлял, что получаю пове­ления от него, но от Бога; посему и стоял я, отче Иоанне, не как перед трапезой человеческой, но как перед жертвен­ником Божиим, и молился Богу; и по вере и любви моей к пастырю я не имел против него никакого лукавого помыш­ления. Ибо некто сказал: любы не мыслит зла. Впрочем и то знай, отче, что если кто предал себя простоте и добро­вольному незлобию, в том лукавый уже не находит себе места ни на мгновение.

27. Каков был, помощью Божиего, тот пастырь словесных овец, такого и эконома послал ему в обитель праведный Гос­подь; ибо он был целомудр, как никто другой, и кроток, как весьма немногие. Однажды великий старец, для пользы про­чих, притворно на него разгневался, и приказал выслать его из церкви прежде времени. Зная, что он невинен в том, в чем пастырь обличал его, я, будучи наедине с сим великим, оп­равдывал перед ним эконома. Но премудрый муж отвечал мне: "И я знаю, отче, что он не виноват; но как несправедли­во и жалко было бы вырвать хлеб из уст голодного младенца, так и наставник душ делает вред и себе и подвижнику, если не подает ему случаев к приобретению венцов, какие он, по его примечанию, может на всякий час заслуживать перенесе­нием досад, бесчестий, уничижений и поруганий. От этого происходит троякий и весьма важный вред: во-первых, что сам настоятель лишается награды, которую получил бы за благонамеренные выговоры и наказаний; во-вторых, что мог бы добродетелью одного доставить пользу другим, но этого не сделал; третий же и самый тяжкий вред состоит в том, что часто и сии, кажущиеся мужественными и терпели­выми, бывши оставлены на время, и как утвердившиеся в добродетели, не получая уже от настоятеля ни обличений, ни поношений, лишаются снисканной кротости и терпения. Ибо хотя земля сия и добра, и тучна, и плодоносна, но при недостатке воды бесчестия, она дичает и производит тер­ние кичения, блуда и бесстрашия. Зная сие, великий Апос­тол писал к Тимофею: настой обличи, запрети им благо­времение и безвременне (2 Тим. 4,2).

28. Когда же я противоречил, представляя истинному оно­му наставнику немощь рода нашего, и то, что, может быть, многие по причине напрасного, или и ненапрасного взыскания могут отторгнуться от паствы: тогда сей, исполненный премудрости, муж сказал: "Душа, привязавшаяся ради Хрис­та любовью и верой к пастырю, не отступает от него даже до крови; особенно же, если она получила через него исцеление своих язв, памятуя сказавшего: ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни ина тварь как возможет нас разлучити от любве Христовой (Рим. 8,38). Если же душа не привязалась таким образом, не утвердилась, не прилепилась: то удивляюсь, если таковой человек не тщетно пребывает на сем месте, будучи соединен с пастырем притворным и ложным повиновением." И действительно, сей великий муж не обманулся в своем мне­нии, но и удержал овец в своей пастве, и наставил, и привел к совершенству, и принес Христу, как непорочные жертвы.

29. Послушаем еще и подивимся премудрости Божией, обретающейся в скудельных сосудах. Находясь в той же обители, я удивлялся вере и терпению некоторых новона­чальных, и тому, как они с неутомимой твердостью перено­сили от настоятеля выговоры и укоризны, а иногда и отгнания, и терпели это не только от настоятеля, но и от других меньших. Для душевного назидания спросил я одного из братий, уже пятнадцать лет жившего в той обители, по имени Аввакира, которого, как я видел, почти все обижа­ли; а служители едва не каждый день выгоняли из трапе­зы, потому что сей брат от природы был несколько невоз­держен на язык. "Брат Аввакир, — сказал я ему, — за что тебя всякий день выгоняют из трапезы, и я часто вижу, что ты идешь спать без ужина?" Он отвечал: "Поверь, отче, сии отцы мои искушают меня, точно ли я монах? И как они делают сие не вправду: то и я, зная намерение их и велико­го отца, терплю все, без отягощения; и вот уже пятнадцать лет живу, имея сию мысль; как и сами они, при вступлении моем в обитель, говорили, что до тридцати лет искушают отрицающихся от мира. И справедливо, отче Иоанне, ибо неискушенное золото не бывает чисто".

30. Сей доблественный Аввакир, пребыв в том монасты­ре, по моем пришествии туда, два года, отошел к Господу; и когда был при смерти, сказал отцам: "Благодарю, благо­дарю Господа и вас; ибо за то, что вы меня, на спасение мое, искушали, я семнадцать лет был свободен от искуше­ний бесовских". Правосудный пастырь повелел положить его, как исповедника, по справедливости со святыми, почи­вающими в том месте.

31. Обижу я всех ревнителей добра, если погребу в гробе молчания добродетель и подвиг Македония, первого из та­мошних диаконов. Сей, усердно работавший Господу муж, однажды, когда приближался праздник св. Богоявления, за два дня до него испросил у пастыря позволение сходить в Александрию, по некоторой своей надобности, обещая скоро возвратиться из города, по случаю наступающего праздника и приготовлений к оному. Но диавол, ненавидящий доброе, воспрепятствовал сему архидиакону, и он, отпущенный, не поспел в обитель к святому празднику в назначенный срок, а пришел на другой день. Пастырь отлучает его за это от свя­щеннослужения, и низводит в чин последних между новона­чальными. Но сей добрый диакон терпения и архидиакон твер­дости так беспечально принял сие определение отца своего, как бы не он, но другой кто-нибудь подвергся запрещению. Когда же он сорок дней провел в сем состоянии, премудрый пастырь опять возвел его на степень диаконства; но по про­шествии одного дня, Македоний умолял авву оставить его в запрещении и прежнем бесчестии, говоря, что он сделал в городе непростительный грех. Преподобный знал, что архидиакон говорит неправду, и ищет сего только ради смирения, но уступил доброму желанию сего подвижника. Уди­вительное было тогда зрелище! Старец, почтенный седи­ною, пребывал в чине новоначальных и усердно просил всех, чтобы об нем помолились; ибо я, говорил он, впал в блуд преслушания. Мне же смиренному сей великий Маке­доний сказал за тайну, почему он добровольно прибегнул к пребыванию в таком уничижении. "Никогда, — говорил он, — не чувствовал я в себе такого облегчения от всякой внут­ренней брани, и такой сладости Божественного света, как теперь. Ангелам, продолжал он, свойственно не падать, и даже, как некоторые говорят, совсем невозможно пасть; людям же свойственно падать, и скоро восставать от паде­ния, сколько бы раз это ни случилось; а только бесам свой­ственно, падши, никогда не восставать."

32. Эконом оной обители открыл мне о себе следующее: "Когда я был еще молод, говорил он, и ходил за скотом, я пал однажды весьма тяжким душевным падением. Но как я привык никогда не таить змия в недре сердца, то и сего змия, схватив за хвост (под чем разумею я конец или ос­тавление дела), показал врачу; он же с веселым лицом, тихо ударив меня по щеке, сказал: "Поди, чадо, продол­жай, как прежде службу твою, и отнюдь ничего не бойся." Приняв сие с горячей верой, я, по прошествии немногих дней, удостоверился о моем исцелении; и радуяся, а вмес­те и трепеща, продолжал путь свой".

33. Во всяком роде сотворенных существ, как говорят не­которые, есть многие различия: так и в том соборе братий были различия преуспеяний и произволений. Посему оный врач, когда примечал, что некоторые из братий любили выка­зывать себя во время пришествия мирских людей в обитель, то в присутствии тех же мирских осыпал их крайними доса­дами, и отсылал в бесчестнейшие службы, так что после они сами поспешно убегали, как только видели мирян, приходящих в обитель. Удивительное тогда представлялось зрелище: тщеславие гнало само себя и скрывалось от людей.

34. Господь, не хотя лишить меня молитвы одного препо­добного отца в той же обители, за неделю до моего удаления из того святого места, взял его к себе. Это был чудный муж, по имени Мина, второй правитель после настоятеля, пятьде­сят девять лет пребывавший в том общежитии и прошедший все послушания. В третий день по кончине его, когда мы совершали обычное молитвословие о упокоении сего препо­добного, внезапно наполнилось благоуханием все то место, где лежал преподобный. Тогда великий отец повелел нам от­крыть раку, в которой положено было честное его тело; мы исполнили повеленное и увидели все, что из честных стоп его, как два источника истекает благовонное миро. Тогда учи­тель оный сказал ко всем: "Видите ли, вот болезни ног и поты трудов его принесли Богу миро. И справедливо!" Отцы же того места, кроме многих других добродетелей сего преп. Мины, рассказывали и следующее. Однажды настоятель за­хотел искусить Богодарованное его терпение, и когда он при­шел в игуменскую келию и, положив вечерний поклон перед игуменом, по обыкновению, просил дать предание (Т. е. предание о ночном правиле, о числе псалмов или поклонов.): то игу­мен оставил его лежать таким образом на земле даже до вре­мени утреннего правила, и тогда уже благословив его, а вмес­те и укорив как человека, любящего выказываться и нетерпе­ливого, восставил его. Преподобный знал, что он перенесет сие мужественно, и потому сделал это, в назидание всем. Ученик же преп. Мины, утверждая истину сего происшест­вия, сказывал: "Я прилежно допытывался у него, не напал ли на него сон, когда он был оставлен игуменом в таком положении? Преподобный отец открыл мне, что лежа на земле, он прочитал наизусть всю псалтирь."

35. Не премину украсить венец сего моего слова и настоя­щим смарагдом. Однажды завел я с некоторыми из мужественнейших старцев той обители разговор о безмолвии; они же, с веселым видом, радушно и ласково отвечали мне: "Мы, отче Иоанне, будучи вещественны (плотяны), проходим и житие вещественное, рассудив наперед, что нам должно всту­пать в брань соразмерную нашей немощи, и признав за луч­шее бороться с человеками, которые иногда бывают свирепы, а иногда и каются, нежели с бесами, которые всегда неисто­вы, и всегда вооружаются на нас.

36. Некто из приснопамятных оных мужей, имея великую ко мне любовь по Богу и дерзновение, сказал мне однажды с искренним расположением: "Если ты, мудрый, в чувстве души имеешь силу того, который сказал: вся могу о укрепляющем мя Христе (Флп. 4,13); если Дух Святой росой чистоты на­шел на тебя, как на святую Деву; если сила Вышнего, сила терпения осенила тебя: то препояшь, как муж (Христос Бог), чресла твоя лентием послушания, и восстав с вечери безмол­вия, умывай ноги братий в сокрушенном духе, или лучше сказать, повергни себя под ноги братства мыслями самоуни­чижения. В дверях сердца твоего поставь стражей строгих и неусыпных, держи неудержимый ум в теле, находящемся в молве; при действии и движении членов телесных, обучайся умному безмолвию, что всего достославнее; будь неустрашим душой среди молвы; связывай язык твой, неистово стремя­щийся на прекословия, и семьдесят крат седмерицею в день сражайся с сим мучителем. На душевном кресте утверди ум, как утверждают наковальню в дереве; чтобы он, будучи по­ражаем частыми ударами молотов поругания, укорения, ос­меяния и обид, пребывал нисколько не расслабляем, и не сокрушаем, но весь гладок и недвижим. Совлекись собственной воли, как срамной одежды, и обнажась от оной, вступи на поприще, что редко и не легко обретается; облекись же в броню веры, неверием к подвигоположнику не сокрушаемую и не прободаемую. Бесстыдно стремящееся осязание укро­щай уздой целомудрия. Размышлением о смерти удерживай глаза свои, которые ежечасно хотят любопытно смотреть на телесную красоту и великолепие. Любопытство ума обузды­вай попечением о самом себе; не позволяй ему осуждать бра­та в нерадении, и нелестно изъявляй всякую любовь и мило­сердие к ближнему. О сем уразумеют вси, любезнейший отче, яко Христовы ученицы есмы, аще во дружине любовь имамы между собою (Ин. 13,35). Гряди, гряди, говорил сей доб­рый друг, гряди сюда, водворись с нами, и пей на всякий час поругание как воду живую. Давид, испытавши все прекрас­ное и все сладостное под небом, после всего, как бы в недо­умении, сказал: се что добро, или что красно? не что иное, как еже жити братии вкупе (Ис. 132,1). Если же мы еще не сподобились сего блага, т. е. такого терпения и послушания, то хорошо для нас по крайней мере, познавши немощь свою, пре­бывая в уединении, и далеко отстоя от подвижнического попри­ща, ублажать подвизающихся и молиться, чтобы Бог даровал им терпение." Побежден я был добрым сим отцом и превосход­ным учителем, который евангельски и пророчески, лучше же сказать, дружелюбно поборол нас; и мы, без сомнения, согласи­лись дать преимущество блаженному послушанию.

37. Воспамянувши еще об одной душеполезной добродете­ли сих блаженных отцев, и как бы вышедши из рая, предло­жу вам опять неприятное и неполезное мое тернословие. Не­однократно, когда мы стояли на соборной молитве, блажен­ный пастырь оный замечал, что некоторые из братий беседо­вали между собой, и таковых ставил на всю седмицу перед церковью, повелевая, чтобы они кланялись всем входящим и исходящим. И что еще удивительнее, он наказывал таким образом и самих клириков, т. е. священнослужителей.

38. Видел я, что один из братий с большим, нежели мно­гие, чувством сердца предстоит на псалмопении, и особенно в начале песней по некоторым движениям и выражению лица его было заметно, как бы он беседует с кем-нибудь; посему я просил его, чтобы он открыл мне значение сего блаженного обычая своего. Он же, привыкши не утаивать того, что мо­жет быть полезно ближнему, отвечал: "Я привык, отче Иоан­не, в начале песней собирать помыслы и ум с душой, и созы­вая их, взывать к ним: приидите поклонимся и припадем к самому Христу, Цареви и Богу нашему!"

39. Наблюдая прилежно за действиями трапезного, я уви­дел, что он носит при поясе небольшую книжку; и допро­сившись о сем, я узнал, что он ежедневно записывает свои помыслы, и все это пересказывает пастырю. И не только он, но и другие весьма многие из тамошних братий делали это. Было же установлено это, как я слышал, заповедью великого оного пастыря.

40. Один из братий был некогда им изгнан из монастыря за то, что оклеветал перед ним ближнего, назвав его пусто­словом и многоречивым. Изгнанный стоял семь дней у во­рот обители, упрашивая, чтобы его простили и позволили ему войти в монастырь. Когда душелюбивый отец услышал об этом, и прилежно разведав, узнал, что изгнанный в про­должение шести дней ничего не ел, то объявил ему: "Если ты непременно хочешь жить в сей обители, то я помещу тебя в число кающихся". И как кающийся принял сие с радостью, то пастырь повелел его отвести в особенную оби­тель оплакивающих свои грехопадения; что тогда же и было исполнено. Но как мы теперь упомянули о сей обители, то скажем о ней вкратце.

41. В расстоянии одного поприща от великой обители было место, называющееся Темницей, лишенное всякого утешения. Там никогда нельзя было видеть ни дыма, ни вина, ни елея, и никакой другой пищи кроме хлеба и небольшого количества огородных растений. В этом месте игумен заключает безвыходно тех, которые впадали в зна­чительные грехи, после вступления в иночество: и поме­щал их не всех вместе, но каждого в особой келии, или по два в одной, но не более; и держал их в сем заточении, пока не получал от Бога извещения о каждом из них. Он поставил над ними и наместника, мужа великого, по имени Исаака, который от порученных ему требовал почти непре­станной молитвы; а на отгнание уныния было у них множе­ство ветвей, для плетения корзин. Таково было житие их, таково устроение, таково пребывание истинно ищущих лице Бога Иаковля (Пс. 23,6).

42. Удивляться трудам сих святых дело похвальное; рев­новать им спасительно; а хотеть вдруг сделаться подражате­лем их жизни есть дело безрассудное и невозможное.

43. Будучи уязвляемы обличениями, будем вспоминать грехи свои, пока Господь, видя нужду нас, понуждающихся Его ради, не соблаговолит изгладить грехи наши, и скорби, угрызающие сердце наше, претворить в радость, как говорит о том псалмопевец: по множеству болезней моих в сердце моем, в такой же мере утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93,19) в свое время. Не забудем и сих слов, которыми он вопиет ко Господу: елики явил ми еси скорби многи и злы, и обращся оживотворил мя еси, и от бездне земли, по падении моем, паки возвел мя еси (Пс. 70,20).

44. Блажен, что, будучи ежедневно укоряем и уничижа­ем Бога ради, понуждает себя к терпению; он будет лико­вать с мучениками, дерзновенно беседовать и с Ангелами. Блажен монах, который каждочасно почитает себя достой­ным всякого бесчестия и уничижения. Блажен, кто волю свою умертвил совершенно, и все попечение о себе передал своему учителю о Господе; он будет стоять одесную Иису­са Распятого. Если кто отвергает от себя праведное, или неправедное обличение, тот отвергается своего спасения; а кто принимает оное со скорбью, или без скорби, тот скоро получит прощение согрешений.

45. Веру и искреннюю любовь твою к отцу мысленно воз­вещай Богу; и Бог, неведомым образом, известит его о твоей к нему любви, и равным образом расположит его к тебе и сделает благосклонным.

46. Объявляющий всякого змия своему наставнику пока­зывает истинную к нему веру; а кто скрывает что-нибудь, тот еще блуждает по беспутиям.

47. Тогда всякий из нас познает, что в нем есть братолюбие, и истинная к ближнему любовь, когда увидит, что пла­чет о согрешениях брата, и радуется о его преуспеянии и дарованиях.

48. Кто в беседе упорно желает настоять на своем мнении, хотя бы оно было и справедливо, тот да знает, что он одер­жим дьявольским недугом; и если он так поступает в беседе с равными, то может быть обличение старших и исцелит его; если же обращается так с большими себя и мудрейшими, то этот недуг от людей неисцелим.

49. Неповинующийся словом без сомнения не повинуется и делом; ибо кто в слове неверен, тот непреклонен и в деле. Таковой напрасно трудится, и от святого повиновения ничего не получает, кроме своего осуждения.

50. Кто, в повиновении отцу своему, приобрел совершенно чистую совесть, тот уже не боится смерти, но ожидает ее ежедневно как сна, или лучше сказать как жизни, достоверно зная, что во время исхода души не от него, но от наставника потребуется ответ.

51. Если кто о Господе, без убеждения отца своего, принял какое-нибудь служение, и нечаянно подвергся в нем преткно­вению, то должен в сем случае не тому приписывать вину, кто вручил ему оружие, но себе самому, принявшему оное; ибо он получил оружие для сражения с врагом, а вместо того обратил оное в свое сердце. Если же он понудил себя принять служение ради Господа, и поругающему предварительно воз­вестил свою немощь, то пусть благодушествует; ибо хотя он и пал, но не умер.

52. Забыл я, возлюбленные, предложить вам еще один слад­кий хлеб добродетели. Видел я в той обители послушников о Господе, которые сами себя укоряли и бесчестили по Богу, для того, чтобы быть готовыми к принятию уничижений со стороны, заранее приучившись не бояться бесчестий.

53. Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений, как бы уздой; ибо грехи, которых не испо­ведуем отцу, делаем уже как во тьме и без страха. Когда мы во время отсутствия наставника, воображая лице его, думаем, что он перед нами стоит, и отвращаемся от всего того, что, по мнению нашему, было бы ему противно: раз­говора ли, или слова, или снеди, или сна, или чего бы то ни было, тогда мы истинно познали искренне послушание; ибо не истинные ученики почитают отшествие учителя слу­чаем радостным, а истинные сыны потерей.

54. Однажды просил я одного из искуснейших старцев вразумить меня, каким образом послушание имеет смире­ние? Он отвечал: благоразумный послушник, если и мерт­вых будет воскрешать, и дарование слез получит, и избав­ления от браней достигнет, всячески думает, что это совер­шает молитва отца его духовного, и пребывает чужд и да­лек от суетного возношения; да и может ли он превозно­ситься тем, что как сам сознает, сделал помощью другого, а не собственным старанием?

55. Безмолвник же не имеет этой смиренной мысли в подобных случаях, потому что возношение имеет перед ним оправдание, внушая ему, будто он своим тщанием соверша­ет сии исправления.

56. Находящийся в повиновении, когда победит следую­щие два обольщения врагов, пребывает уже рабом Христо­вым и вечным послушником.

57. Дьявол старается находящихся в повиновении иногда осквернять телесными нечистотами, делает их окаменелыми сердцем, и сверх обычая тревоживши; иногда наводит на них некоторую сухость и бесплодие, леность к молитве, сонли­вость и омрачение, чтобы внушить им, будто они не только никакой пользы не получили от своего повиновения, но еще и вспять идут, и таким образом отторгнуть от подвига послуша­ния. Ибо он не попускает им разуметь, что часто промыслительное отнятие мнимых наших духовных благ бывает для нас причиной глубочайшего смиренномудрия.

58. Однако некоторые многократно отражали сего оболь­стителя терпением; но когда он еще не перестал гово­рить, другой вестник лжи, представ, другим образом поку­шается нас обольстить.

Видел я послушников, исполненных сердечного умиления, кротких, воздержанных, усердных, свободных от браней, страстей и ревностных к деланию, которые сделались тако­выми через покров отца своего. Бесы, приступивши к ним, тайно вложили в них мысль, будто они уже сильны к безмол­вию, и могут достигнуть через него совершенства и бесстрас­тия. Обольщенные сим, они пустились из пристани в море; но когда буря постигла их, они, не имея кормчего, потерпели бедственное крушение в этом скверном и соленом море.

59. Необходимо, чтобы море сие поколебалось, возмути­лось и рассвирепело, дабы посредством сего волнения изверг­нуть на землю хворост, сено и все гнилое, что только реки страстей внесли в него. Рассмотрим внимательно, и мы най­дем, что после бури на море бывает глубокая тишина.

60. Кто иногда слушается, а иногда не слушается отца, тот подобен человеку, который к больному своему глазу в одно время прикладывает целебную мазь, а в другое известь. Ибо писание говорит: един созидаяй, а другий разоряяй, что успе­ет более, токмо труд. (Сир. 34,23).

61. О сын и послушник Господень! Не прельщайся духом возношения, и возвещай учителю твоему согрешения свои не так, как от иного лица; потому что без самопосрамления не­возможно избавиться от вечного стыда. Обнажай струп твой врачу сему, и не стыдись сказать ему: "Отче, моя язва сия, моя рана сия; она произошла не от иного кого-нибудь, но от моей собственной лености; никто не виновен в ней, ни чело­век, ни злой дух, ни плоть, ни другое что-либо, но только мое нерадение."

62. Во время исповеди будь, как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслью, как осужденный преступ­ник, поникши лицем на землю; и если можно, то омочай сле­зами ноги судии и врача твоего, как ноги самого Христа.

63. Бесы имеют обычай часто внушать нам, или совсем не исповедывать согрешений отцу, или исповедывать, но как бы от лица иного, или складывать вину своего греха на других.

64. Если все зависит от навыка и за оным следует, то тем более добродетель, как имеющая великого содейственника Бога.

65. Не будешь, сын мой, много лет трудиться для приобре­тения блаженного покоя в душе, если сначала от всей души предашь себя терпению бесчестия.

66. Не думай, что неприлично исповедывать грехи твои отцу, споспешнику твоего спасения, как Богу, падши перед ним на землю. Видал я, что осужденные преступники жалоб­ным и печальным видом своим, искренним признанием и убе­дительными просьбами смягчали жестокость судии, и гнев его преклоняли на милосердие. Посему Иоанн Предтеча от приходивших к нему прежде крещения требовал исповеди, не сам нуждаясь в ней, но ища спасения приходивших.

67. Мы не должны удивляться, если и после исповеди бы­ваем боримы; ибо лучше бороться с нечистотами, нежели с возношением.

68. Не восхищайся и не увлекайся повествованиями о безмолствующих отцах и отшельниках, и не увлекайся в след их: ибо ты подвизаешься в воинстве первомученника Стефа­на. Даже падая, не отступай от сего поприща: ибо в то время наиболее нужен нам врач. Кто и с помощью путеводителя преткнул ногу, тот не только преткнулся бы, но без сомнения и до смерти разбился бы, если бы ходил без помощи.

69. Когда мы бываем низвержены искушением, тогда бесы немедленно приступают, воспользовавшись сим, как благо-словным, или лучше сказать, безрассудным предлогом, сове­туют нам идти на безмолвие; намерение же врагов наших со­стоит в том, чтобы к падению нашему прибавить еще рану.

70. Когда духовный врач наш признает себя недостаточ­ным для исцеления нас, тогда должно идти к другому; ибо редкие исцеляются без врача. Кто будет противоречить нам, когда утверждаем, что если корабль, имея искусного кормче­го, не избежал крушения, то без кормчего он должен был совершенно погибнуть?

71. "От послушания рождается смирение, от смирения же бесстрастие, ибо во смирении нашем помяну ны Господь и изба­вил ны есть от врагов наших (Пс. 135,23-24)", — как говорит псалмопевец. Посему никто не возбраняет сказать, что от послу­шания рождается бесстрастие, которым совершается смирение. Ибо начало бесстрастия есть смирение, как Моисей — начало закона; а бесстрастие, которое есть дщерь смирения, совершает матерь свою, как Мария сонм Иудейский.

72. Всякого наказания достойны перед Богом те боль­ные, которые, испытавши искусство врача и получивши от него пользу, из предпочтения к другому оставляют его прежде совершенного исцеления. Не избегай из рук того, кото­рый привел тебя ко Господу; ибо во всю жизнь твою, ни перед кем не должен ты иметь такого почтительного благо­говения, как перед ним.

73. Не безопасно для неопытного воина отделяться от пол­ка своего и выходить на единоборство; опасно и для монаха, прежде искуса и многого обучения в борьбе с душевными стра,стьми, отходить на безмолвие: ибо первый обыкновенно подвергается телесному бедствию, а последний душевному. "Блази, - говорит писание, - два паче единаго" (Еккл. 5,9), т. е. благо сыну с духовным отцем, при содействии Св. Духа, бороться против прежних пристрастий. Кто отнимает путе­водителя у слепца, пастыря от паствы, проводника у заблу­дившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля: тот всех их подвергает опасности погибнуть; а кто без помощи наставника вступает в борьбу с духами злобы, тот бывает ими умерщвлен.

74. Вновь пришедшие в больницу да объявляют свои бо­лезни; а вступившие в повиновение да показуют свое смире­ние. Для первых несомненный признак их оздравления от­кроется в облегчении их болезней, а для вторых в приумно­жении зазирания самих себя, (т. е. сознании своей худости и немощи), как ни в чем ином.

75. Совесть да будет тебе зеркалом твоего повиновения; и сего для тебя довольно.

76. Повинующиеся отцу в пустынном безмолвии имеют только бесов сопротивниками; а находящиеся в общежи­тии борются вместе и с бесами, и с людьми. Первые, буду­чи всегда перед глазами отца своего, с большей точностью сохраняют его заповеди; последние же, по причине отсут­ствия учителя, часто и нарушают оные несколько: впрочем те из них, которые тщательны и трудолюбивы, с изобилием пополняют этот недостаток терпением досаждений и получают сугубые венцы.

77. Живя в братстве, всяцем хранением будем блюсти себя (Притч. 4,25); ибо в пристани, наполненной корабля­ми, сии последние легко могут сокрушаться друг о друга; в особенности те из них, которые тайно проточены гневли­востью, как бы червем.

78. В присутствии наставника будем обучать себя крайне­му молчанию и неведению; ибо молчаливый муж есть сын любомудрия, который всегда приобретает многий разум.

79. Видел я одного послушника, который, прервав беседу наставника своего, сам продолжал оную, и я отчаялся поль­зы от его послушания; ибо видел, что он приобретает от него не смирение, но гордость.

80. Со всякой внимательностью, осторожностью и трезвен­ностью должны мы рассматривать, когда и как внешнее слу­жение следует предпочитать молитве; ибо отнюдь не всегда должно это делать.

81. Находясь в общежитии, внимай себе, и отнюдь не ста­райся в чем-нибудь показываться праведнее других братий. Иначе ты сделаешь два зла: братию уязвишь своей ложной и притворной ревностью, и себе дашь повод к высокоумию.

82. Будь ревностен, но в душе своей, нисколько не выказы­вая сего во внешнем обращении, ни видом, ни словом каким-либо, ни гадательным знаком. И сокровенной даже ревности последуй не иначе, как если ты уже перестал уничижать ближ­него. Если же ты на это не воздержен, то будь подобен братьям твоим, и самомнением не отличайся от них.

83. Видел я неискусного ученика, который, в присутствии некоторых людей, хвалился добродетелями своего учителя, и думая снискать себе славу от чужой пшеницы, приобрел вместо того одно бесчестие, когда все сказали ему: "Как же доброе дерево произвело бесплодную ветвь?"

84. Не тогда можем мы называться терпеливыми, когда му­жественно переносим поругание от отца, но когда от всякого человека и презрения и уязвления переносим с терпением; ибо от отца мы все сносим из почтения, стыдясь, и по долгу нашему.

85. Усердно пей поругание, как воду жизни, от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очища­ющим от блудной похоти; ибо тогда глубокая чистота воссия­ет в душе твоей, и свет Божий не оскудеет в сердце твоем.

86. Кто видит, что собор братии через него успокоеваем, тот пусть не хвалится этим в уме своем, ибо воры кругом. Начертай глубоко в памяти твоей сие слово Христово: "Егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко же должни бехом сотворити, сотворихом" (Лк. 17,10). Праведный суд о трудах наших познаем во вре­мя исхода из сей жизни.

87. Общежитие есть земное небо; и так понудим себя иметь такое же сердечное расположение, как служащие Господу Ангелы. Пребывающие на сем земном небе иногда бывают как бы каменисты сердцем, а иногда напротив бывают уте­шаемы умилением, чтобы им и возношения избегать, и ус­лаждать труды слезами.

88. Небольшой огонь смягчает много воска: часто и малое бесчестие, нанесенное нам, вдруг смягчает, услаждает и ис­требляет всю свирепость, бесчувствие и ожесточение сердца.

89. Видел я однажды двух человек, которые, скрывшись в тайном месте, наблюдали труды подвижников и подслушивали их воздыхания; но один делал это для того, чтобы подражать им, а другой для того, чтобы, при случае, объявить это с поно­шением, и подвижника Божия отторгнуть от доброго делания.

90. Не будь безрассудно молчалив, чтобы не причинить другим смущения и огорчения; и когда повелели тебе поспе­шать, не будь медлен в действии и в хождении; иначе ты будешь хуже мятежливых и бешеных. Видех сицевая, как говорит Иов (Гл. 16, ст.2), что некоторые души недуговали медлительностью, по свойству нрава, а другие по ухищре­нию, и удивился, как разнообразна злоба страстей!

91. Пребывающий в общежитии не столько может полу­чить пользы от псалмопения, сколько от молитвы; ибо сму­щением расстраивается псалмопение.

92. Непрестанно борись с парением твоих мыслей, и когда ум рассеялся, собирай его к себе; ибо от новоначальных по­слушников Бог не ищет молитвы без парения. Потому не скор­би, будучи расхищаем мыслями, но благодушествуй и непре­станно воззывай ум ко вниманию; ибо никогда не быть расхищаему мыслями свойственно одному Ангелу.

93. Кто положил в тайне сердца своего завет с самим со­бой, не оставлять спасительного подвига до последнего изды­хания, и до тысячи смертей тела и души не уступать врагу: тот и не впадет легко ни в то, ни в другое из этих бедствий; преткновения и беды сии происходят всегда от сомнения сердца и от недоверия к местам. Удобопреклонные к переходу с мес­та на место неискусны во всем; ибо ничто так не делает душу бесплодной, как нетерпеливость.

94. Если ты пришел к неизвестному врачу и в неведомую врачебницу: то будь в ней как бы мимоходом; а между тем тайно рассматривай жизнь и духовную опытность там живу­щих. Когда же от сих духовных художников и служителей по­чувствуешь пользу в твоих недугах, а наиболее если найдешь между ними то, чего и должно искать, т. е. врачевство против душевной надменности: тогда уже и приступи к ним, и продайся на злате смирения, на хартии послушания, на рукописании слу­жения, и при свидетелях Ангелах, раздери перед ними, раздери хартию своей воли. Ибо если будешь только скитаться туда и сюда, то потеряешь искупление, которым Христос тебя иску­пил. Место или обитель, в которую ты поступил, да будет тебе гробом прежде гроба: никто не исходит из гроба прежде общего воскресения; а если некоторые и вышли, то знай, что они умер­ли. Будем молиться Господу, чтоб и нам от сего не пострадать.

95. Ленивые, когда видят, что им назначают тяжкие дела, тогда покушаются предпочитать им молитву; а если дела слу­жения легкие, то отбегают молитвы, как от огня.

96. Бывает, что проходящий некоторое служение по просьбе другого брата, предоставляет оное ему с тем, чтобы его успо­коить; другой оставляет свое служение по лености. Иной опять не оставляет его по тщеславию, другой же по усердию.

97. Если ты дал обещание жить в какой-нибудь обители, или вместе с некоторыми братьями, и видишь, что в этой жиз­ни не получаешь душевной пользы, то не отрекайся разлу­читься. Впрочем, искусный везде искусен, и наоборот. Уко­ризны производят многие несогласия и разлучения в мире, а чревообъядение есть причина всех падений и отвержений сво­их обетов в иноческих общежитиях. Если ты победишь сию госпожу, то всякое место будет тебе способствовать к приоб­ретению бесстрастия; если же она тобой будет обладать, то до самого гроба везде будешь бедствовать.

98. Господь, умудряющий слепцов, просвещает очи послуш­ников видеть добродетели их учителя, и отемняет их не видеть недостатков его; а ненавистник добра делает противное сему.

99. Ртуть может служить для нас, о други, превосходным образцом повиновения: она спускается ниже всякой жидкос­ти, и никогда не смешивается ни с какой нечистотою.

100. Ревностные наиболее должны внимать себе, чтобы за осуждение ленивых не подвергнуться самим еще большему осуждению. И Лот, как я думаю, потому оправдался, что, живя посреди таких людей, никогда их не осуждал.

101. Всегда, а наиболее при соборном псалмопении, должно соблюдать безмолвность и безмятежность; ибо то и намерение у бесов, чтобы смущением и развлечением губить молитву.

102. Послушник есть тот, кто телом предстоит людям, а Умом ударяет в небеса молитвой.103. Досады, уничижения и все подобные случаи в душе послушника уподобляются полынной горечи; а похвалы, честь и одобрения, как мед, рождают в сладострастных всякую сла­дость. Но рассмотрим, каково свойство того и другого: по­лынь очищает всякую внутреннюю нечистоту, а мед обыкно­венно умножает желчь.

104. Тем, которые взяли на себя о Господе попечение об нас, должны мы веровать без всякого собственного попече­ния, хотя бы повеления их и несогласны были с нашим мне­нием, и казались противными нашему спасению; ибо тогда-то вера наша к ним искушается как бы в горниле смирения. Признак истинной веры в том и состоит, чтобы без сомнения покоряться повелевающим, даже тогда, когда мы видим, что повеления их противны нашим ожиданиям.

105. От послушания рождается смирение, как мы и выше сказали; от смирения же рассуждение, как и великий Кассиан прекрасно и весьма высоко любомудрствует о сем в своем слове о рассуждении; от рассуждения — рассмотрение, а от сего — прозрение. Кто же не пожелает идти добрым путем послушания, видя, что от него проистекают такие блага? О сей-то великой добродетели и добрый певец сказал: уготовал еси благостию Твоею, Боже, нищему, послушнику, пришест­вие Твое в сердце его (Пс. 67,11).

106. Во всю жизнь твою не забывай того великого подвиж­ника, который в продолжении целых восемнадцати лет телесными ушами не слыхал от наставника своего сего приве­та: "Спасайся;" но внутренними ежедневно слышал от само­го Господа не слово "спасайся", которое выражает одно жела­ние и еще неизвестность, но "ты спасен", что уже определи­тельно и несомненно.

107. Не знают себя и своей пользы те послушники, кото­рые, заметив благосклонность и снисходительность своего наставника, просят его назначить им служения по их желани­ям. Пусть они знают, что, получивши их, они совершенно лишаются исповеднического венца, потому что послушание есть отвержение лицемерия и собственного желания.

108. Иной, получив повеление, и понимая притом мысль повелевшего, что исполнение приказания не будет ему угод­но, оставил оное: а другой, хотя и понимал это, но исполнил приказание без сомнения. Должно испытать, кто из них бла­гочестивее поступил?.

109. Невозможное дело, чтобы дьявол стал сопротивлять­ся своей воле, да уверят тебя в этом те, которые живут в нерадении, но постоянно пребывают в одном безмолвном мес­те, или в одном и том же общежитии. Когда мы, живя в каком-нибудь месте, бываем боримы к переходу на другое, то брань эта да будет для нас указанием нашего благоугождения Богу на том месте; ибо когда бываем боримы, то это значит, что мы противоборствуем.

110. Не хочу неправедно скрывать и лихоимствовать бес­человечно, не хочу умолчать перед вами о том, о чем молчать не должно. Великий Иоанн Савваит сообщил мне вещи, до­стойные слышания; а ты сам, преподобный отче, по опыту знаешь, то сей муж бесстрастен и чист от всякой лжи, от всякого лукавого дела и слова. Он рассказал мне следующее. "В обители моей в Азии (ибо оттуда пришел сей преподоб­ный), в которой я находился, прежде нежели пришел сюда, был один старец весьма нерадивой жизни и дерзкого нрава; говорю сие, не судя его, а дабы показать, что я говорю прав­ду. Не знаю каким образом приобрел он себе ученика, юношу именем Акакия, простого нравом, но мудрого смыслом, кото­рый столько жестокостей перенес от сего старца, что для многих это покажется невероятным; ибо старец мучил его ежедневно не только укоризнами и ругательствами, но и по­боями; терпение же послушника было не безрассудное. Видя, что он, как купленный раб, ежедневно крайне страдает, я часто говаривал ему, при встрече с ним: "Что, брат Акакий, каково сегодня?" В ответ на это он тотчас показывал мне иногда синее пятно под глазом, иногда уязвленную шею или голову; а как я знал, что он делатель, то говаривал ему: "Хо­рошо, хорошо, потерпи и получишь пользу." Прожив у свое­го немилостивого старца девять лет, Акакий отошел ко Гос­поду, и погребен был в усыпальнице отцов. Спустя пять дней после этого наставник его пошел к одному, пребывавшему там великому старцу, и говорит ему: "Отче, брат Акакий умер." Но старец, услышав это, сказал ему: "Поверь мне, старче, я сомневаюсь в этом." "Поди и посмотри," — отвечал тот. Не­медленно встав, старец приходит в усыпальницу с наставни­ком блаженного оного подвижника, и взывает к нему, как бы к живому (ибо поистине он был жив и после смерти), и гово­рит: "Брат Акакий, умер ли ты?" Сей же благоразумный по­слушник, оказывая послушание и после смерти, отвечал ве­ликому: "Отче, как можно умереть делателю послушания?" Тогда старец, который был прежде наставником Акакия, по­раженный страхом, пал со слезами на землю; и потом, испро­сив у игумена лавры келию близ гроба Акакиева, провел там остаток жизни уже добродетельно, говоря всегда прочим отцам: "Я сделал убийство." Мне кажется, отче Иоанне, что великий старец, говоривший с умершим, был сам сей Иоанн Савваит; ибо он рассказывал мне еще одну повесть, как бы о другом подвижнике: а я после достоверно узнал, что этот подвижник был он сам.

111. В той же, говорил он, азиатской обители был некто послушником у одного кроткого, тихого и безмолвного мона­ха: но видя, что старец как бы почитает и покоит его, он рассудил, что такое обхождение для многих бывает бедствен­но, потому и упросил старца отпустить его; а как старец тот имел еще другого ученика, то удаление первого не слишком было ему тягостно. Отшедши таким образом, послушник этот, при помощи письма от своего настоятеля, поместился в одном из общежитий, находящихся в Понте. В первую ночь, по вступ­лении своем в сию обитель, он видит во сне, что некоторые истязывают его за долг, и будто, по окончании сего страшно­го истязания, он остался должен сто литр золота. Пробудив­шись от сна он рассуждал о виденном, и говорил сам себе: "Смиренный Антиох, (это было имя его), поистине еще мно­го остается на тебе долгу." "Прожил я,— говорил он, — в этом общежитии три года беспрекословно исполняя всякие послушания, и будучи всеми уничижаем и оскорбляем как пришлец, (ибо кроме меня там не было другого чужестранно­го монаха). Тогда опять вижу во сне, будто некто дал мне свидетельство в уплате десяти литр моего долга. Пробудив­шись, я понял видение, и сказал себе: "Еще десять только? когда же я все выплачу? Бедный Антиох! Тебе нужен боль­ший труд, и большее бесчестие! С того времени начал я при­творяться лишенным рассудка, впрочем не оставлял служе­ния; немилостивые же тамошние отцы, видя меня в таком положении и в прежнем усердии, возлагали на меня все тяж­кие дела в обители. Прожив тринадцать лет в таком подвиге, я снова увидел во сне являвшихся мне прежде, будто они пришли, и дали мне рукописание, которое совершенно освобождало меня от попечения о моем долге. И так, когда отцы той обители в чем-нибудь меня оскорбляли, я вспоминал мой долг и терпел мужественно". Премудрый Иоанн рассказывал мне это, отче Иоанне, как о другом человеке, для того и Антиохом себя назвал; а в самом деле он был тот подвижник, кото­рый терпением разодрал рукописание своих согрешений.

112. Но услышим, какой дар рассуждения преподобный сей приобрел крайним своим послушанием. Во время его пребыва­ния в обители св. Саввы, пришли к нему три юных инока, же­лая быть его учениками. Приняв их с радостью, он тотчас угос­тил их и старался успокоить после трудов путешествия. По прошествии трех дней, сей старец сказал им: "Братия, я блудник по естеству, и не могу кого-либо из вас принять к себе". Но они сим не соблазнились, потому что знали высокую жизнь старца. Когда же, всячески умоляя его, не могли убедить, тогда поверг­лись к ногам его, и просили, чтобы он по крайней мере дал им наставление, как и где им проходить монашескую жизнь. Ста­рец согласился на это, и видя, что они со смирением и послуша­нием примут слова его, сказал одному из них: "Господь хочет, сын мой, чтобы ты пребывал в безмолвном месте в повиновении у духовного отца". Второму сказал: "Иди, продай волю твою и предай ее Богу, возьми крест твой и терпи в общежитии братий; поистине будешь иметь сокровище на небесах". Наконец гово­рит и третьему: "Непрестанно помни сие слово Господа: претер-певый до конца, той спасется. Иди, и если возможно, избери себе наставника о Господе из всех людей суровейшего и стро­жайшего; и укрепившись терпением, ежедневно пей от него по­ругание и уничижение, как мед и молоко". Брат же сей сказал великому Иоанну: "Отче, а если он пребывает в нерадении, то что мне делать?" Старец отвечал: "Если бы ты даже увидел, что он блуд творит, не оставляй его, но говори сам себе: друже, зачем ты сюда пришел? Тогда увидишь, что возношение истре­бится в тебе, и похоть плотская в тебе увянет."

ИЗ. Все, желающие стяжать страх Божий, должны всей си­лой подвизаться, чтобы в сем училище добродетели вместо добро­детели не приобрести лукавства и злобы, хитрости и коварства, пронырливости и гнева; ибо это случается, и не должно тому удивляться. Пока человек остается простолюдином, работни­ком на корабле, или земледельцем, против него не столь сильно и враги царя вооружаются. Когда же видят, что он взял печать царскую и щит, меч, оружие и лук, и оделся в воинскую одеж­ду: тогда скрежещут на него зубами, и всячески покушают­ся убить его. Итак дремать не должно.

114. Видел я, что незлобливые и прекрасные отроки при­шли в училище для научения премудрости, для образования и получения пользы, но, по причине сообщества с другими, ничему там не выучились, кроме грубости и порока. Кто име­ет разум, тот может понять сказанное.

115. Невозможно, чтобы прилежно обучающиеся какому-либо художеству ежедневно не успевали в нем: но одни по­знают это преуспеяние, а другие не примечают его, по осо­бенному распоряжению Промысла Божия. Хороший купец на всякий вечер непременно считает дневную прибыль или убыток; но сего он не может ясно узнать, если ежечасно не будет всего записывать в счетную книгу, потому что ежечас­ное самоиспытание ежедневно просвещает душу.

116. Безрассудный, когда его укоряют или осуждают, оскор­бляется и старается противоречить, или немедленно просит про­щения у своего обличителя, не по смирению, но только, чтобы прекратить выговор. Когда бьют тебя выговорами и укоризна­ми, молчи, и принимай душевные прижигания, или лучше ска­зать, светильники чистоты. Когда же духовный врач твой пере­станет тебя обличать, тогда кайся перед ним: ибо в самом дейст­вии гнева он, может быть, и не примет твоего покаяния.

117. Пребывающие в общежитии, хотя и против всех страс­тей на всякий час должны подвизаться, но в особенности против двух: против чревонеистовства и вспыльчивости; потому что во множестве братий бывает и много поводов для сих страстей.

118. Пребывающим в послушании дьявол влагает желание добродетелей невозможных для них; подобным образом и живущим в безмолвии он советует несвойственное им. Рас­крой ум неискусных послушников, и найдешь там погрешительную мысль: желание безмолвия крайнейшего поста, не-развлекаемой молитвы, совершенного нетщеславия, незабвен­ного памятования смерти, всегдашнего умиления, всесовершенного безгневия, глубокого молчания, чистоты превосход­ной. По особенному Промыслу Божию, не имея сих доброде­телей в начале, они безрассудно перескакивают через предле­жащие им степени, будучи обольщены врагом, который побуждает их искать сих совершенств прежде времени, с тем, чтобы они, не устояв в терпении, не получили их и в свое время. Напротив того, сей обольститель ублажает перед безмолвниками страннолюбие послушников, их служения, бра­толюбие и утешительное сопребывание в обществе, их служе­ния больным. Намерение же льстеца сего состоит в том, что­бы и сих подобно первым сделать нетерпеливыми.

119. Поистине немногие могут с разумом проходить без­молвие; но те только, которые стяжали божественное утеше­ние к поощрению в трудах и помощь в бранях.

120. По качествам страстей наших, должно рассуждать, какому руководителю отдаться нам в повиновение, и сообраз­но с тем, такого и избирать. Если ты невоздержан и удобопреклонен на плотскую похоть, то да будет твоим обучителем подвижник, и в отношении к пище неумолимый, а не чудо­творец, и который готов всех принимать и угощать трапезой. Если ты высокомерен, то да будет твоим руководителем чело­век суровый и неуступчивый, а не кроткий и человеколюби­вый. Не должно искать таких руководителей, которые бы имели дар пророчества или прозрения, но прежде всего ис­тинно смиренномудрых, и по нраву и местопребыванию свое­му приличных нашим недугам. По примеру вышеупомянуто­го праведника Аввакира, имей и сие пособие к послушанию: помышляй всегда, что наставник тебя искушает, и ты никогда не погрешишь. Когда, будучи непрестанно обличаем от свое­го наставника, ты почувствуешь, что вера и любовь твоя к нему возрастают: то знай, что Дух Святой невидимо вселился в твою душу, и сила Вышнего осенила тебя.

121. Впрочем, не радуйся и не хвались, когда ты мужест­венно терпишь досады и бесчестия: напротив плачь о том, что ты сделал нечто достойное выговора и возмутил против себя душу наставника. Не ужасайся и не дивись, когда скажу тебе, (ибо Моисей мне в том свидетель), что лучше согрешить перед Богом, нежели перед отцем своим, потому что, если мы прогневали Бога, то наставник наш может Его с нами прими­рить; а когда мы наставника ввели в смущение, тогда уже никого не имеем, кто бы за нас ходатайствовал. Впрочем я думаю, что оба эти согрешения имеют одно значение.

122. Рассмотрим и рассудим со вниманием, когда должно нам благодарно и безмолвно терпеть обвинения от пастыря, и когда объясняться перед ним. Мне кажется, что во всех слу­чаях, когда бесчестие падает на одних из нас, должно мол­чать, (ибо это время духовного приобретения); а когда обви­нение касается другого лица, тогда должно говорить в защи­ту, ради союза любви и ненарушимого мира.

123. Пользу послушания возвестят тебе те, которые отпали от него; ибо они тогда только узнали, на каком стояли небе.

124. Кто стремится к бесстрастию и к Богу, тот считает потерянным всякий день, в который его никто не укорял. Как деревья, колебаемые ветрами, глубоко в землю пускают корни: так и пребывающие в послушании стяжут крепкие и непоколебимые души.

125. Кто, живя в безмолвии, познал свою немощь, и пришедши, продал себя послушанию; тот, бывши слеп, без труда ко Христу прозрел.

126. Мужайтесь, братия подвижники, мужайтесь, и еще скажу, мужайтесь! и не преставайте стремиться вперед, вни­мая Премудрому, который говорит о вас: Господь, яко зла­то в горниле, паче же в общежитии, искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я (Прем. 3,6) в недра Своя. Ему же слава и держава вечная с Отцем Безначальным и Ду­хом Святым и поклоняемым. Аминь.

Степень сия равночисленна Евангелистам. Мужайся, подвижник: стре­мись вперед без страха. Некогда Иоанн опередил Петра, а здесь послу­шание положено прежде покаяния; ибо предваривший ученик представ­лял образ послушания, а другой — покаяния.

1. Покаяние есть возобновление крещения. Покаяние есть завет с Богом об исправлении жизни. Покаяние есть купля смирения. Покаяние есть помысл самоосуждения и попече­ние о себе, свободное от внешних попечений. Покаяние есть дщерь надежды и отвержение отчаяния. Кающийся есть не-посрамленный осужденник. Покаяние есть примирение с Гос­подом через совершение благих дел, противных прежним гре­хам. Покаяние есть очищение совести. Покаяние есть добро­вольное терпение всего скорбного Кающийся есть изобрета­тель наказаний для себя самого Покаяние есть крепкое утес­нение чрева, уязвление души в глубоком чувстве.

2. Стекитесь, все прогневавшие Господа, и приступите; приидите и услышьте, что я повелеваю вам; соберитесь, и увидите, что Господь показал мне, в назидание души моей. Почтим, и поместим в этом слове, прежде всего, повесть об уничиженных, но достойных уважения делателях. Все, впадшие в какое-либо нечаянное согрешение, услышим, сохраним и сотворим то, что узнаем. Восстаньте и стойте, низверженные падениями. Вни­майте, братья мои, сему слову моему; приклоните ухо ваше, все хотящие истинным обращением примирить Бога с собой.

3. Слышал я, немощный, о чудном некотором и необычай­ном состоянии и смирении осужденников, заключенных в осо­бенной обители, называемой Темницей, которая состояла под властью помянутого светила светил. Потому, находясь еще в обители сего преподобного, я просил его, чтобы он позволил мне посетить это место; и великий муж уступил моему проше­нию, не хотя чем-либо опечалить мою душу.

4. Итак, пришедши в сию обитель кающихся, в сию поистине страну плачущих, увидел я то, чего поистине, если не дерзко так сказать, око нерадивого человека не видело, и ухо унылого не слышало, что и на сердце ленивого не всходило; т. е. такие дела и слова, которые сильны убедить Бога; такие упражнения и подвиги, которые скоро преклоняют его человеколюбие.

5. Видел я, что одни из сих неповинных осужденников, всю ночь, до самого утра, стояли на открытом воздухе, не передвигая ног, и жалким образом колебались, одолевае­мые сном по нужде естества; но они не давали себе ни мало покоя, а укоряли сами себя и бесчестиями и поношениями возбуждали себя.

6. Другие усиленно взирали на небо, и с рыданием и во­плем призывали оттуда помощь.

7. Иные стояли на молитве, связавши себе руки назади, как преступники; печальные лица их были преклонены к зем­ле; они считали себя недостойными взирать на небо; от недо­стоинства помыслов и от угрызения совести не знали, что сказать, и как проговорить, какие молитвы вознести к Богу, как и откуда начать моление; но только душу немотствую­щую и ум безгласный представляли Богу и были исполнены мрака и как бы тонкого отчаяния.

8. Другие сидели на земле во вретище и пепле, лице скры­вали между коленами и челом ударяли о землю.

9. Иные непрестанно били себя в грудь, воззывая прежнее состояние души своей и невинность своей жизни. Иные из них омочали землю слезами; а другие, не имея слез, били сами себя. Иные рыдали о душах своих, как о мертвецах, будучи не в силах переносить сердечной туги; другие же, рыдая в сердце, глас рыдания удерживали в устах; а иногда, когда уже не могли терпеть, внезапно вопияли.

10. Видел я там, что некоторые от сильной печали находи­лись как бы в исступлении; от многого сетования были безглас­ны, совершенно погружены во мрак, и как бы нечувствительны ко всему, касающемуся земной жизни, умом сошли в бездну смирения, и огнем печали иссушили слезы в очах своих.

11. Другие сидели в задумчивости, поникши к земле и не­престанно колебля главами, подобно львам, рыкали и стена­ли из глубины сердца и утробы. Одни из них благонадежно просили совершенного прощения грехов и молились о сем; а иные, по несказанному смирению, почитали себя недостой­ными прощения и взывали, что они не имеют перед Богом никакого оправдания. Другие молили Господа, чтобы им здесь потерпеть мучения, а там быть помилованными; иные же, угнетаемые тягостью совести, чистосердечно просили ни под­вергать их мучению, ни удостаивать царствия; сего было бы для нас довольно, говорили они.

12. Я видел там души столь уничиженные, сокрушенные и гак угнетаемые тяготой греховного бремени, что они могли бы и самые камни привести в умиление своими словами и воплями к Богу. "Знаем, говорили они, поникши к земле, знаем, что мы по правде достойны всякого мучения и томле­ния, ибо не можем удовлетворить за множество долгов на­ших, хотя бы мы и всю вселенную созвали плакать за нас. Но о том только просим, о том умоляем, и той милости ищем, да не яростию Твоею обличиши нас, ниже гневом Твоим накажеши нас (Пс. 6,2), ни праведным судом Твоим мучиши нас, но с пощадением. Для нас довольно, Господи, освободиться от страшного прещения Твоего и мук безвестных и тайных; со­вершенного же прощения мы не смеем просить. Да и как осмелимся, когда мы обета своего не сохранили в непороч­ности, но осквернили его, испытавши уже Твое человеколю­бие и получивши прощение согрешений?"

13. Там можно было видеть действительное исполнение слов Давидовых, видеть страждущих, сляченых до конца жизни своей; весь день сетуя ходящих; смердящих согнившими ранами тела своего (Пс. 37,7), и небрегущих о вра­чевании оных; забывающих снести хлеб свой, и питие воды с плачем растворяющих; прах и пепел вместо хлеба ядущих; имеющих кости прильпенные к плоти, и самих яко сено иссохших (Пс. 101,5 — 12). Ничего другого не слышно было у них, кроме сих слов: "Увы, увы! Горе мне, горе мне! Праведно, праведно! Пощади, пощади, Владыко!" Некото­рые говорили: "Помилуй, помилуй"; а другие еще жалостнее взывали: "Прости, Владыко, прости, если возможно! "

14. У иных видны были языки воспаленные и выпущен­ные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем: иные мучи­ли себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переста­вали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вку­сив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукой, гово­ря, что они недостойны человеческой пищи, потому что дела­ли свойственное скотам.

15. Где был у них какой-либо вид смеха? Где праздносло­вие? Где раздражительность, или гнев? Они даже не знали, существует ли гнев у людей, потому что плач совершенно угасил в них всякую гневливость. Где было у них прекосло­вие, или праздник, или дерзость, или какое-нибудь угожде­ние телу, или след тщеславия? Где надежда какого-либо на­слаждения? или помышление о вине, или вкушение осенних плодов, или варение пищи, или услаждение гортани? Надежда всего этого в нынешнем веке уже угасла для них. Где было у них попечение о чем-нибудь земном? Где осуждение кого-либо из человеков? Вовсе не было.

16. Таковы были всегдашние их вещания и взывания ко Господу. Одни, ударяя себя в грудь, как бы стоя перед вратами небесными, говорили Богу: "Отверзи нам, о Су­дия, отверзи нам! Мы затворили для себя грехами двери сии; отверзи нам!" Другие говорили: "Просвети токмо лице Твое, и спасемся" (Пс. 79,4). Иной говорил: "Просвети во тьме и сени смертной седящия (Лк. 1,79), уничиженных"; а иной: "Скоро да предварят ны щедроты Твоя, Господи, ибо мы погибли, мы отчаялись, яко обнищахом зело" (Пс. 78,8). Одни говорили: "Просветит ли Господь на нас лице Свое?" (Пс. 66,2) А другие: "Убо прейде ли душанаша воду грехов непостоянную" (Пс. 123,5). Иной гово­рил: "Умилостивится ли, наконец, Господь над нами? Услы­шим ли когда-либо глас Его к нам, сущим во узах нерешимых, изыдите (Ис. 49,9), и сущим во аде покаяния: вы про­щены? Вошел ли вопль наш во уши Господа?"

17. Все они непрестанно имели перед очами смерть, и гово­рили: "Что будет с нами? Какой приговор о нас последует? Каков будет конец наш? Есть ли название, есть ли прощение темным, уничиженным осужденникам? Возмогло ли моление наше взойти ко Господу? Или оно, по правосудию Его, от­вергнуто с уничижением и посрамлением? Если же взошло, то сколько умилостивило оно Господа? Какой успех получи­ло? Какую пользу принесло? Сколько подействовало? Ибо оно от нечистых уст и тел было воссылаемо, и не имеет много крепости. Совершенно ли оно примирило Судию, или только отчасти? Исцелило ли половину язв наших душевных? Ибо поистине велики сии язвы и требуют многих трудов и потов? Приблизились ли к нам хранители наши, Ангелы? Или они еще далече от нас? Доколе они к нам не приблизятся, дотоле весь труд наш бесполезен и безуспешен; ибо молитва наша не имеет ни силы дерзновения, ни крил чистоты, и не может вознестись ко Господу, если Ангелы наши не приблизятся к нам, и взявши ее, не принесут ко Господу".

18. Часто повторяя сии слова, они в недоумении говорили друг другу: "Итак, братия, успеваем ли? Получаем ли проси­мое? Принимает ли нас Господь опять? Отверзает ли двери милосердия?" Другие отвечали на это: "Кто весть, — как гово­рили братия наши Ниневитяне, — аще раскается Господь" (Ионы 3, 9), — и хотя от великой оной муки не избавит ли нас? Впрочем мы сделаем, что зависит от нашего произволения; и если Он отверзет двери царства небесного, то хорошо и бла­го; а если нет, то и тогда благословен Господь Бог, праведно затворивший их для нас. Однако будем стучаться до конца жизни нашей; может быть, по многой нашей неотступности, Он и отверзет нам". Посему они и возбуждали друг друга, говоря: "Потщимся, братия, потщимся; нам нужно тщание, и тщание сильное; потому что мы отстали от нашей доброй дру­жины. Потщимся, не щадя сей скверной, злострадательной плоти нашей; но умертвим ее, как и она нас умертвила."

19. Так и делали сии блаженные осужденники. У них видимы были колена, оцепеневшие от множества покло­нов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; вежди, лишен­ные ресниц; ланиты, уязвленные и опаленные горячестью многих слез; лица, увядшие и бледные, ничем не отличав­шиеся от мертвых; перси, болящие от ударов, и кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь. Где там было приготовление постели? Где одежды чистые или крепкие? У всех они были разорванные, смердящие и покрытые на­секомыми. Что в сравнении с ними злострадания бесную­щихся, или плачущих над мертвецами, или пребывающих в заточении, или осужденных за убийства? Поистине неволь­ное мучение оных и томление оных ничто, в сравнении с произвольным страданием сих. И молю вас, братия, не подумайте, что повествуемое мною — басни.

20. Часто они умоляли сего великого судию, т. е. пасты­ря своего, сего ангела между человеками, и убеждали его наложить железа и оковы на руки и на шеи их; а ноги их, как ноги преступников, заключить в колоды и не освобож­дать от них, пока не приимет их гроб. Но иногда они сами себя лишали и гроба. Ибо никак не могу утаить и сего истинного умилительного смирения сих блаженных и со­крушительной их любви к Богу и покаяния.

21. Когда сии добрые граждане страны покаяния отходили ко Господу, чтобы стать перед нелицеприятным судилищем; тогда, видевший себя при конце жизни, посредством своего предстоятеля, умолял и заклинал великого авву, чтобы он не сподоблял его человеческого погребения, но, как скота, пове­лел бы предать тело его речным струям, или выбросить в поле на съедение зверям; что нередко и исполнял сей све­тильник рассуждения, повелевая, чтобы их выносили без чес­ти и лишали всякого псалмопения.

22. Но какое страшное и умилительное зрелище было при последнем их часе! Осужденники сии, видя, что кто-нибудь из них приближается к кончине, окружали его, ког­да он еще был в полной памяти, и с жаждой, с плачем и желанием, с весьма жалостным видом и печальным голо­сом, качая головами своими, спрашивали умирающего, и горя милосердием к нему, говорили: "Что, брат и осужденник? Каково тебе? Что скажешь? Достиг ли ты, чего искал с таким трудом, или нет? Отверз ли ты себе дверь мило­сердия, или еще повинен суду? Достиг ли своей цели, или нет? Получил ли какое-нибудь извещение о спасении тво­ем, или еще нетвердую имеешь надежду? Получил ли ты свободу, или еще колеблется и сомневается твой помысл? Ощутил ли ты некоторое просвещение в сердце своем, или оно покрыто мраком и стыдом? Был ли внутри тебя глас, глаголющий: се здрав еси (Ин. 5,14), или отпущаются те­бе греси твои (Мф. 9,2); или: вера спасе тя (Мф. 5,34)? Или слышишь такой глас: да возвратятся грешницы во ад (Пс. 9,18); еще: свяжите ему руце и нозе (Мф. 22,13); еще: да возмется нечестивый, да не видит славы Господни (Ис. 26,10)? Что скажешь нам, брат наш? Скажи нам кратко, умоляем тебя, чтобы и мы узнали, в каком будем состоянии. Ибо твое время уже окончилось, и другого уже не обрящешь во веки". На сие некоторые из умирающих отвечали: благословен Господь, Иже не отстави молитву мою и милость Свою от мене (Пс. 65,20). Другие говорили: благо­словен Господь, Иже не даде нас в ловитву их (Пс. 123,6). А иные с болезнью произносили: убо прейде ли душа наша воду непостоянную духов воздушных (Пс. 123,5)? Говорили же так потому, что еще не имели дерзновения, но издалека усматривали то, что бывает на оном истязании. Иные же еще болезненнее отвечали, и говорили: "Горе душе, несохранившей обета своего в непорочности; в сей только час она познает, что ей уготовано".

23. Я же, видя и слыша у них все это, едва не пришел в отчаяние, зная свое нерадение и сравнивая оное с их злостраданием. И каково еще было устройство того места и жилища их! Все темно, все зловонно, все нечисто и смрадно. Оно справедливо называлось Темницею и затвором осужденных; самое видение сего места располагает к плачу и наставляет на всякий подвиг покаяния. Но что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства. Ибо когда душа лишилась первого дерзновения пред Богом, потеряла надежду бесстрастия и сокрушила печать чистоты, когда она позволила похитить у себя сокровища дарований, сделалась чуждою Божественного утешения, завет Господень отвергла и угасила добрый огнь душевных слез: тогда, прон­заемая и уязвляемая воспоминанием об этом, она не только вышеописанные труды возложит на себя со всяким усердием, но и тщится благочестиво умерщвлять себя подвигами покая­ния, если только в ней осталась хоть искра любви или страха Господня. Поистине таковы были сии блаженные; ибо, раз­мышляя об этом и вспоминая высоту, с которой ниспали, они говорили: "Помянухом дни древния, оный огнь нашей рев­ности;" а иные взывали к Богу: "Где суть милости Твоя древ­ния, Господи, которыя Ты показал душе нашей во истине Твоей (Пс. 88,50)? Помяни поношение и труды раб Твоих" (Пс. 88, 51). Другой говорил: "Кто мя устроит по месяцам прежних дней, в нихже мя храняше Бог, егда светяшеся све­тильник света Его над главою сердца моего?" (Иов. 29,2).

24. Так вспоминали они свои прежние добродетели, ры­дали о них, как об умерших младенцах, и говорили: "Где чистота молитвы? Где ее дерзновение? Где сладкие слезы, вместо горьких? Где надежда всесовершенной чистоты и очищения? Где ожидание блаженного бесстрастия? Где вера к пастырю? Где благое действие молитвы его в нас? Все это погибло, как неявлявшееся исчезло, и как никогда не быв­шее, миновалось и прошло".

25. Произнося сии слова и проливая слезы, одни из них молились о том, чтобы впасть в беснование; другие просили Господа наказать их проказою; иные желали лишиться зре­ния и быть предметом всеобщей жалости; а иные просили себе расслабления, только бы не подвергнуться будущим му­чениям. Я же, о друзья мои, наблюдая плач их, забывал себя самого, и весь восхитился умом, не в силах будучи удержать себя. Но обратимся к предмету слова.

26. Пробывши в Темнице тридцать дней, я, нетерпеливый, возвратился в великое общежитие, к великому отцу, кото­рый, видя, что я весь изменился, и как бы вне себя, узнал, по своей мудрости, причину моего изменения, и сказал: "Что, отче Иоанне, видел ли ты подвиги труждающихся?" Я отве­чал: "Видел, отче, и удивился, и ублажил падших и плачу­щих паче непадших и неплачущих о себе; потому что те чрез падение восстали восстанием благонадежным". "Подлинно так", — сказал он. Потом, чуждые лжи, уста его сообщили мне следующее. "Назад тому десять лет, — говорил он, — я имел здесь брата весьма ревностного и такого подвижника, что видя его горящего духом, трепетал и боялся за него диавольской зависти, чтобы он, в быстром течении, как-нибудь не преткнул о камень ногу свою, что часто бывает с поспешно ходящими. Так и случилось. В глубокий вечер, он приходит ко мне, показывает обнаженную язву, требует пластыря, про­сит прижигания, и изъявляет великое смущение духа. Но видя, что врач хочет употребить не весьма жестокое резание, (пото­му что он достоин милосердия), повергает себя на землю, хватается за ноги врача, орошает их обильными слезами, про­сит заключения в Темницу, которую ты видел: "Невозможно мне, — взывал он, — не пойти туда". Наконец он убеждает врача изменить милосердие на жестокость; что в недугующих редко и удивительно. Немедленно поспешает он к тем каю­щимся, и делается сообщником и сострадальцем их. От люб­ви Божией уязвленный в сердце печалью, как мечом, он в осьмой день отошел к Господу, и просил, чтобы ему не дела­ли погребения; но я вынес его сюда и положил с отцами, как достойного, потому что он, после семи дней рабства, в вось­мой разрешился и получил свободу. Некто же достоверно узнал, что он не прежде встал от худых и скверных ног моих, как умилостивив Бога. И не удивительно: потому что, восприяв в сердце веру евангельской блудницы, с таким же упо­ванием, как и она, омочил он смиренные мои ноги, а Господь сказал, что верующему все возможно" (Мф. 9, 23). Видел я нечистые души, которые до неистовства пылали плотскою любовию, но потом обратились к покаянию, и вкусивши вож­деления, обратили вожделение свое ко Господу; и, миновав­ши всякий страх, ненасытною любовию прилепились к Богу. Посему и Господь о целомудренной оной блуднице не сказал, что она убоялась, но что возлюбила много (Лк. 7, 47), и удобно возмогла любовию отразить любовь.

27. Знаю, досточудные, что рассказанные мною подвиги блаженных оных страдальцев для одних покажутся неверо­ятными, для других — превосходящими надежду, а для иных — приводящими в отчаяние. Но мужественный муж, от сего уязвленный, как острием отходит с огненной стрелою и рев­ностью в сердце. Низший же сего познает свою немощь, и, чрез самоукорение удобно стяжав смиренномудрие, устремится вслед за первым; но не знаю, настигнет ли его. Нерадивый же пусть и не касается того, что здесь описано, чтобы ему, отчаявшись, не расточить и того, что делает; и тогда сбудется на нем евангельское слово: от неимущаго же усердия, и еже мнится имея возмется от него (Мф. 25, 29).

28. Когда мы впали в ров беззаконий, то не можем выйти из него, если не погрузимся в бездну смирения кающихся.29. Иное есть смирение кающихся, исполненное сетования; иное зазрение совести еще согрешающих; и иное — блажен­ное и богатое смирение, которое особенным Божиим действи­ем вселяется в совершенных. Не станем усиливаться объяс­нить словами сие третие смирение; ибо труд наш будет суе­тен, признак же которого состоит в совершенном терпении бесчестий. Часто старые привычки мучительным образом об­ладают и теми, которые оплакивают грехи свои; и сие не уди­вительно. Слово о судьбах и падениях темно для нас, и ника­кой ум не постигает: какие грехопадения случаются с нами от нерадения, какие попущением Промысла, и какие по оставлению Божию. Впрочем некто сказал мне, что, если мы падаем в грехе по попущению Божию, то вскоре и восстаем, и отвра­щаемся от греха; ибо Попустивший не дозволяет, чтобы мы долго были одержимы бесом печали. Если мы пали, то преж­де всего против этого беса да ополчимся; ибо он, представ во время молитвы нашей и воспоминая нам прежнее наше дерз­новение к Богу, хочет отторгнуть нас от молитвы.

30. Не ужасайся, если и каждый день падаешь, и не отступай от пути Божия, но стой мужественно; и без сомнения Ангел, который хранит тебя, почтит твое терпение. Когда язва еще нова и горяча, тогда удобно исцеляется; но застарелые, остав­ленные в небрежении, и запущенные раны неудобно исцеляют­ся; ибо для врачевания своего требуют уже многого труда, реза­ния и прижигания. Многие раны от закоснения делаются неисцельными: но у Бога вся возможна (Мф. 29, 26).

31. Прежде падения нашего бесы представляют нам Бога человеколюбивым, а после падения жестоким.

32. По падении твоем, не покоряйся говорящему о малых согрешениях: "О дабы тебе того не делать, а сии ничто". Часто и малые дары великую ярость судии утоляли.

33. Кто истинно подвизается о своем спасении, тот, всякий день, в который он не оплакивает грехов своих, почитает поте­рянным, хотя бы и совершил в оный какие-нибудь добрые дела.

34. Никто из плачущих о грехах своих не должен ожи­дать, что при исходе из сей жизни получит извещение о прощении. Неизвестное недостоверно. Ослаби ми извеще­нием, да почию, прежде даже не отъиду (Пс. 38, 14) отсюду без извещения. Где Дух Господень, там разрешают­ся узы (2 Кор. 3, 17); где смирение глубочайшее, и там разрешаются узы; а не имеющий ни того, ни другого пусть не обольщает себя, ибо он связан.

35. В мире (и по духу мира) живущие чужды сих извеще­ний, и наипаче первого. Некоторые впрочем, творящие ми­лостыни, познают свое приобретение при исходе из сего мира.

36. Кто плачет о себе, тот не видит, плачет ли другой, и пал ли он; и не станет судить других. Пес, угрызенный зве­рем, еще более на него разъяряется, и от боли, которую чув­ствует в ране, неотступно на него лает.

37. Должно внимать себе, не перестала ли совесть наша обличать нас, не ради чистоты нашей, но как бы утомившись. Признак разрешения от грехов состоит в том, что человек всегда почитает себя должником перед Богом.

38. Нет ничего равного милости Божией; нет ничего больше ее. Посему отчаявшийся сам себя губит. Признак прилежного покаяния заключается в том, что человек почитает себя достой­ным всех случающихся ему видимых и невидимых скорбей, и еще больших. Моисей, после того как видел Бога в купине, снова возвратился в Египет, или в омрачение к деланию кирпи­чей, может быть, мысленного Фараона; но потом он опять восшел к купине, и не только к купине, но и на гору Боговидения. Кто понимает сию притчу, тот никогда не отчается. В нищету пришел великий Иов, но потом опять вдвойне обогатился.

39. Тяжки бывают падения для ленивых, по вступлении их в иночество: они отнимают у них надежду бесстрастия, и за­ставляют их думать, что и одно восстание из пропасти до­вольно к блаженству. Помни, что отнюдь не тем путем, кото­рым заблудили, возвращаемся, но другим кратчайшим.

40. Я видел двух, одинаким образом и в одно время иду­щих ко Господу; один из них был стар, и превосходил труда­ми; а другой ученик, но тече скорее старца, и прежде прииде ко гробу смирения (Ин. 20, 4).

41. Все, а в особенности падшие, должны беречься, чтобы не допустить в сердце свое недуг безбожного Оригена; ибо скверное его учение, внушая о Божием человеколюбии, весь­ма приятно людям сластолюбивым.

42. В поучении моем, паче же в покаянии моем разгорится огонь (Пс. 38, 9) молитвы, пожигающий вещество (греха). Образом, примером, правилом и образцом покаяния да бу­дут тебе прежде помянутые святые осужденники; и ты во всю жизнь не будешь иметь нужды ни в какой книге, доколе не воссияет тебе Христос, сын Божий и Бог, в воскресении ис­тинного покаяния. Аминь.

На пятую степень восшел ты, покаявшийся; покаянием пять чувств очистил, и произвольным томлением и мучением ты избежал невольного.

1. Всякому слову предшествует помышление; память же смерти и согрешений предшествует плачу и рыданию: посему о ней по порядку и предлагается в сем слове.

2. Память смерти есть повседневная смерть; и память исхо­да из сей жизни есть повсечасное стенание.

3. Боязнь смерти есть свойство человеческого естества, происшедшее от преслушания; а трепет от памяти смерт­ной есть признак нераскаянных согрешений. Боится Хрис­тос смерти, но не трепещет, чтобы ясно показать свойства двух естеств.

4. Как хлеб нужнее всякой другой пищи, так и помышле­ние о смерти нужнее всяких других деланий. Память смерти побуждает живущих в общежитии к трудам и постоянным подвигам покаяния и к благодушному перенесению бесчес­тий. В живущих же в безмолвии память смерти производит отложение попечений, непрестанную молитву и хранение ума. Впрочем сии же самые добродетели суть и матери и дщери смертной памяти.

5. Как олово отличается от серебра, хотя и подобно ему по виду; так и различие между естественным и противоестествен­ным страхом смерти для рассудительных ясно и очевидно.

6. Истинный признак того, что человек помнит смерть в чувстве сердца, есть добровольное беспристрастие ко всякой твари, и совершенное оставление своей воли.

7. Тот без сомнения благоуискусен, кто ежедневно ожида­ет смерти; а тот свят, кто желает ее на всякий час.

8. Не всякое желание смерти достойно одобрения. Некото­рые люди, насилием привычки увлекаемые в согрешения, желают смерти по чувству смирения; другие не хотят пока­яться и призывают смерть из отчаяния; иные же не боятся ее потому, что в превозношении своем почитают себя бесстраст­ными; а бывают и акие, (если только в нынешнее время найдутся), которые по действию Духа Святого, желают своего исшествия отсюда.

9. Некоторые испытывают и недоумевают, почему Бог не даровал нам предвидения смерти, если воспоминание о ней столь благотворно для нас? Эти люди не знают, что Бог чуд­ным образом устраивает через это наше спасение. Ибо никто, задолго предузнавши время своей смерти, не спешил бы при­нять крещение, или вступить в монашество, но каждый про­водил бы всю жизнь свою в беззакониях, и на самом уже исходе из сего мира приходил бы ко крещению, или к покая­нию; (но от долговременного навыка грех делался бы в чело­веке второю природою, и он оставался бы совершенно без исправления).

10. Когда оплакиваешь грехи свои, никогда не слушайся оного пса, который внушает тебе, что Бог человеколюбив; ибо он делает это с тем намерением, чтобы отторгнуть тебя от плача и от бесстрашного страха. Мысль же о милосердии Божием принимай тогда только, когда видишь, что низвлекаешься во глубину отчаяния.

11. Кто хочет непрестанно сохранять в душе своей память смерти и суда Божия, а между тем предается попечениям и молвам житейским, тот подобен хотящему плавать, и в то же время плескать руками.

12. Живая память смерти пресекает невоздержание в пище; а когда сие пресечено со смирением, то вместе отсекаются и другие страсти.

13. Безболезненность сердца ослепляет ум, а множество брашен иссушает источник слез. Жажда и бдение стесняют сердце, а когда сердце стесняется, тогда произникают слезные воды. Сказанное мною для угождающих чреву покажется жестоким, а для ленивых невероятным, но деятельный муж на деле усерд­но испытает сие. Кто узнал сие опытом, тот возрадуется о сем; а кто еще ищет, тот не обойдется без печали.

14. Как отцы утверждают, что совершенная любовь не под­вержена падению, так и я утверждаю, что совершенное чувст­во смерти свободно от страха.

15. Деятельный ум имеет многие делания: поучается люб­ви к Богу, в памяти смертной, в памяти Божией, царствия небесного, ревности святых мучеников, вездеприсутствия Самого Бога, по слову Псалмопевца: презрех Господа предо мною выну (Пс. 15,8), — в памяти святых и умных сил; в памяти об исходе души, о истязании, мучении и вечном осуж­дении. Мы начали здесь с великих вещей, а кончили такими, которые удерживают от падения.

16. Некогда один египетский инок рассказал мне следую­щее. "Когда память смерти, — говорил он, — утвердилась в чувстве моего сердца, и я, однажды, когда пришла потребность, захотел дать малое утешение сему бренному телу: то память смерти, как некий судия, возбранила мне это; и, что еще удивительнее, хотя я и желал ее отринуть, но не мог".

17. Другой некто, живший близ нас в месте, называемом Фола, часто от помышления о смерти приходил в исступле­ние, и как лишившийся чувств, или пораженный падучею болезнию, относим был находившимися при нем братиями, почти бездыханный.

18. Не премину сообщить тебе повесть и об Исихии, иноке горы Хорива. Он вел прежде самую нерадивую жизнь, и нисколько не заботился о душе своей; наконец, впадши в смертельную болезнь, с час времени казался совершенно умер­шим. Пришедши в себя, он умолял всех нас, чтобы тотчас от него удалились и, заключив дверь своей келии, прожил в ней лет двенадцать, никому никогда не сказав ни малого, ни великого слова, и ничего не вкушая кроме хлеба и воды; но сидя в затворе, как пред лицом Господним, ужасался и сето­вал о том, что видел во время исступления, и никогда не изменял образа жизни своей, но постоянно был как бы вне себя, и не переставал тихо проливать теплые слезы. Когда же он приблизился к смерти, мы, отбив дверь, вошли в его келию и, до многом прошении, услышали только сии слова: "Простите, — сказал он, — кто стяжал память смерти, тот ни­когда не может согрешить". Мы изумились, видя, что в том, который был прежде столько нерадив, внезапно произошло такое блаженное изменение и преображение. Похоронивши его в усыпальнице близ ограды, мы по прошествии некоторо­го времени искали святых мощей его, но не могли найти. Господь и сим засвидетельствовал усердное и достохвальное покаяние Исихия и удостоверил нас, что Он приемлет и тех, которые после многого нерадения хотят исправиться.

19. Как бездну некоторые представляют себе бесконеч­ною, и место оное называют бездонным: так и помышление о смерти рождает чистоту нерастлеваемую и делание бесконечное. Сие подтверждает преподобный отец, о котором мы теперь говорили. Подобные ему непрестанно переходят от страха к страху, пока и самая в костях содержащаяся сила не истощится.

20. Должно знать, что память смертная, как и все другие блага, есть дар Божий; ибо часто, находясь у самых гробов, мы пребываем без слез и в ожесточении; а в другое время, и не имея такого печального зрелища пред глазами, приходим в умиление.

21. Кто умертвил себя для всего в мире, тот истинно по­мнит смерть; а кто еще имеет какое-либо пристрастие, тот не может свободно упражняться в помышлении о смерти, буду­чи сам себе наветник.

22. Не желай словами уверять всех в твоем расположении к ним, а лучше проси Бога, чтобы Он открыл им любовь твою неведомым образом; иначе не достанет тебе времени на изъявление любви к ближним и на умиление.

23. Не прельщайся, безумный подвижник, думая, что можешь одно время вознаградить другим; ибо всякий день и к совершенной уплате собственного своего долга Влады­ке не достаточен.

24. "Невозможное, — как некто сказал, — невозможное для человеков дело, чтобы настоящий день провели мы благочес­тиво, если не думаем, что это последний день нашей жизни". И поистине удивительно, что и язычники изрекли нечто по­добное этому; ибо и они полагали, что любомудрие заключа­ется в помышлении о смерти.

Шестая степень: кто изошел на нее, тот во иски не согреши]. Поми­най последняя тноя, и но веки не согрешиши. (Сирах. 7, 39).

1. Плач по Богу есть сетование души, такое расположе­ние болезненного сердца, которое с исступлением ищет того, чего оно жаждет, и, не находя его, с трудом за ним стре­мится и горько рыдает в след его. Или иначе: плачь есть златое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви и пристрастия, и в назирании сердца святою печалию водруженное.

2. Умиление есть непрестанное мучение совести, которое прохлаждает сердечный огонь мысленною исповедию пред Богом. Исповедь есть забвение естества, как некто забы снес­ти хлеб сей (Пс. 101,5).

3. Покаяние есть бесскорбное отвержение всякого уте­шения телесного.

4. Свойство преуспевающих еще в блаженном плаче есть воздержание и молчание уст; преуспевших — безгневие и непамятозлобие; а совершенных — смиренномудрие, жажда бесчестий, произвольная алчба невольных скорбей, неосуж­дение согрешающих, милосердие превыше силы. Достойны одобрения первые: достохвальны вторые; но блаженны алчу­щие скорби и жаждущие бесчестий; ибо они насытятся пи­щею ненасыщаемою.

5. Достигши плача, всею силою храни его; ибо прежде совершенного усвоения, он весьма легко теряется; и, как воск от огня, так и он легко истребляется от молвы, попе­чений телесных и наслаждения, в особенности же от много­словия и смехотворства.

6. Источник слез после крещения больше крещения, хотя сии слова и кажутся несколько дерзкими. Ибо крещение очи­щает нас от прежде бывших зол, а слезы очищают грехи, сделанные и после крещения. Крещение приняв в младенче­стве, мы все осквернили его, а слезами снова очищаем его. И если бы человеколюбие Божие не даровало нам оных, то по­истине редки были бы и едва обретались бы спасающиеся.

7. Воздыхания наши и сетования вопиют ко Господу; слезы, происходящие от страха, ходатайствуют о нас; а те, которые от всесвятой любви, являют нам, что моление наше принято.8. Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач: то без сомнения ничто столько ни противится ему, как смех.

9. С усилием держи блаженную радостную печаль свято­го умиления, и не переставай упражняться в сем делании, пока оно не поставит тебя выше всего земного и не пред­ставит чистым Христу.

10. Не переставай воображать и вспоминать бездну темно­го огня, немилостивых служителей, Судию немилосердного и неумолимого, бесконечную глубину преисподнего пламени, и тесные сходы в подземные места, ужасные пропасти, и дру­гое сему подобное, чтобы гнездящаяся в душе нашей похот­ливость истребилась великим страхом, и душа соединилась с нетленною чистотою, и приняла в себя сияние невеществен­ного света, блистающего паче всякого огня.

11. На молитве стой с трепетом, как осужденный преступ­ник стоит пред судиею, чтобы тебе и внешним видом и внут­ренним устроением угасить гнев Праведного Судии: ибо Он не может презреть душу-вдовицу, предстоящую Ему с болез­ненным чувством и утруждающую Неутруждаемого.

12. Кто приобрел душевные слезы, тому всякое место угодно к плачу; а у кого делание только внешнее, тому всегда надоб­но будет избирать приличные места и положения. Как скры­тое сокровище не столько подвержено хищению, сколько ле­жащее на торжище: так должно разуметь и о вышесказанном.

13. Не подражай погребающим мертвых, которые то пла­чут по них, то ради их упиваются; но будь подобен узникам в рудокопнях, ежечасно получающим удары от приставников.

14. Кто иногда плачет, а иногда наслаждается и гово­рить смешное, тот, вместо камней, бросает хлебом на пса сластолюбия; по-видимому он отгоняет его, но самым де­лом привлекает его к себе.

15. Сетуй внутренно, но не высказываясь, а углубляясь в сердце свое; ибо бесы боятся сетования, как тати псов.

16. Не на брачный пир, о друзья, не на брачный пир мы приглашены; но Призвавший нас сюда поистине призвал на плач о самих себе.

17. Некоторые, когда плачут, безвременно понуждают себя в это блаженное время не иметь совершенно никакого помышле­ния, не разумея того, что слезы без помышлений свойственны бессловесному естеству, а не разумному. Слеза есть порожде­ние помышлений; а отец помышлений есть смысл и разум.

18. Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе; и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей; и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забы­вай о жажде в пламени неугасающем; и без сомнения пону­дишь самое свое естество.

19. При досточестном бесчестии, досаждении и выгово­ре от настоятеля, представим себе страшный приговор ино­го Судии; и всеваемую в нас безрассудную печаль и огорче­ние без сомнения посечем кротостию и терпением, как обоюдоострым мечом.

20. Временем оскудевает море (Иов. 14, 11), — говорит Иов; временем и терпением мало-помалу снискиваются нами и при­ходят в совершенство добродетели, о которых говорим.

21. Воспоминание о вечном огне каждый вечер да засыпа­ет с тобою, и вместе с тобою да восстает: и леность никогда не будет обладать тобою во время псалмопения.

22. Да возбуждает тебя к деланию плача самая одежда твоя: ибо все оплакивающие умерших одеваются в черное. Если не имеешь плача, то плачь об этом самом; если же имеешь плач, то еще более плач о том, что из беструдного состояния ты сам низвел себя согрешениями твоими в состояние труда и печали.

23. Благий и праведный наш Судия, как во всем, так без сомнения и в плаче судит по мере сил естества; ибо я ви­дел, что иные источают малые слезные капли, как капли крови, а другие без труда проливают целые источники слез. Но я судил о труждающихся более по труду, а не по сле­зам. Думаю, что и Бог также судит.

24. Плачущим неприлично богословствовать; ибо этим ис­требляются их слезы. Богословствующий подобен сидящему на учительской кафедре, а плачущий пребывающему на гнои­ще и во вретище. По сей-то причине, как думаю, и Давид, хотя был учитель и муж премудрый, но когда плакал, отве­чал вопрошавшим: како воспою песнь Господню на земли чуждей (Пс. 136, 4), т.е. в страстном состоянии?

25. Как во внешнем творении, так и в умилении есть самодвижное, и есть движимое от иного чего-либо. Когда душа, и без нашего страдания и попечения бывает склонна к слезам, мягка и проникнута умилением: тогда поспешим; ибо Господь пришел к нам и без нашего зова, и дал нам губу Боголюбез-ной печали и прохладную воду благочестивых слез, на изглаждение рукописания согрешений. Храни сей плач, как зе­ницу ока, пока он мало-помалу от тебя не отойдет; ибо велика сила оного, и далеко превосходит силу того плача, который приходит от нашего тщания и умышления.

26. Не тот достиг совершенства плача, кто плачет, когда хочет, но кто плачет, о чем хочет (т.е. о чем-либо душеполез­ном). Даже и тот еще не достиг совершенства плача, кто пла­чет, о чем хочет, но кто плачет, как Бог хочет. С богоугод­ным плачем часто сплетается гнуснейшая слеза тщеславия; и сие на опыте благочестно узнаем, когда увидим, что мы плачем и предаемся гневливости.

27. Истинное умиление есть болезнование души, кото­рая не возносится, и не дает себе никакого утешения, но ежечасно воображает только исход свой из сего мира, и от Бога, утешающего смиренных иноков, ожидает утешения, как прохладной воды.

28. Стяжавшие плач в чувстве сердца возненавидели са­мую жизнь свою, тела же своего отвращается, как врага.

29. Если мы в тех, которые думают, что плачут по Богу, видим гнев и гордость: то слезы таковых должны считать неправильными: кое бо общение свету ко тме (2 Кор. 6, 14)?

30. От дожного умиления рождается возношение, а от ис­тинного — утешение.

31. Как огонь пожигает хворост, так и чистые слезы ис­требляют всякие внешние и внутренние скверны.

32. Многие из отцов говорят, что значение слез, особенно у новоначальных, темно и неудобопостижно, и что они про­исходят от многих и различных причин: от естества, от Бога, от неправильной скорби и от скорби истинной, от тщеславия, от блудной страсти, от любви, от памяти смерти и от многих других побуждений.

33. Исследовав все сии побуждения слез посредством стра­ха Божия, постараемся приобрести те чистые и нелестные слезы, которые рождаются от размышления о разлучении нашем от тела; ибо в них нет ни окрадения, ни возношения, но очищение, преуспеяние в любви к Богу, омовение от гре­хов и освобождение от страстей.

34. Не удивительно начинать плач слезами добрыми, а окан­чивать неправильными; но достойно похвалы от неправильных или естественных слез переходить к духовному плачу. Смысл сказанного ясен для тех, которые склонны к тщеславию.

35. Не верь слезам твоим прежде совершенного очищения от страстей; ибо то вино еще ненадежно, которое прямо из точила заключено в сосуд.

36. Никто не может противоречить тому, что полезны все слезы наши по Богу; но какая именно польза от них бывает, это мы узнаем во время своего исхода.

37. Кто пребывает во всегдашнем плаче по Богу, тот не перестает ежедневно (духовно) праздновать; а кто всегда празднует телесно, того ожидает вечный плач.

38. Нет радости для осужденных в темнице, нет праздника на земле и для истинных монахов. Посему-то сладко плачу­щий пророк и говорит со стенанием: изведи из темницы душу мою (Пс. 141, 8) в радость неизреченного Твоего света.

39. Будь как царь в сердце твоем, сидя на высоком престо­ле смирения, и повелевай смеху: иди, и идет: и плачу сладко­му: прииди и приходит; и телу, сему рабу и мучителю наше­му: сотвори сие, и сотворит (Мф. 8, 9).

40. Кто облекся в блаженный, благодатный плач, как в брач­ную одежду, тот познал духовный смех души (т. е. радость).

41. Есть ли такой инок, который бы все время с в монашест­ве провел столь благочестиво, что ни дня, ни часа, ни мгновения никогда не потерял, но все время посвящал Господу, помышляя, что невозможно в сей жизни увидеть дважды один и тот же день?

42. Блажен инок, могущий взирать очами души на ум­ные силы; но тот поистине предохранен от падения, кото­рый, вследствие памятования смерти и грехов своих, всег­да орошает ланиты свои живыми водами чувственных очей. И трудно мне поверить, чтобы первое устроение могло про­изойти (и быть твердым) без последнего.

43. Видал я просителей и бесстыдных нищих, красноречивыми словами вскоре преклонявших сердца и самих царей на милость; и видал я нищих и скудных в добродетели, которые не красноречивыми, но смиренными, неясными и недоумения исполненными словами, из глубины безнадежного сердца, бесстыдно и неотступно взывали к Царю Небесному и как бы насильно исторгали милость у Того, Которого естество не подвержено никакому понуждению.

44. Кто слезами своими внутренне гордится, и осуждает в уме своем неплачущих, тот подобен испросившему у царя оружие на врага своего, и убивающему им самого себя.

45. Бог не требует, братия, и не желает, чтобы человек пла­кал от болезни сердца, но чтобы от любви к Нему радовался душевным смехом. Отъими грех, и излишни будут болезненные слезы чувственным очам; ибо когда нет раны, то не нужен и пластырь. У Адама прежде преступления не было слез, как не будет их и по воскресении, когда грех упразднится; ибо тогда отбежит болезнь, печаль и воздыхание (Ис. 35,10).

46. Видел я в некоторых плач, и видел других, которые плакали о том, что не имели плача. Сии последние, хотя и имеют плач, думают, что оного не имеют, и добрым неведением своим сохраняются от окрадения. О них-то сказано: Господь умудряет слепцы (Пс. 145,8).

47. Часто случается, что и слезы надмевают легкомыслен­ных; потому они и не даются некоторым. Таковые, стараясь снискать и не находя их, окаявают себя, осуждают и мучат себя воздыханиями и сетованием, печалию души, глубоким сокрушением и недоумением. Все сие безопасно заменяет для них слезы, хотя они ко благу своему вменяют это ни во что.

48. Если будем наблюдать, то найдем, что бесы часто горь­ко над нами насмехаются. Ибо когда мы насытились, они возбуждают в нас умиление; когда же постимся, ожесточают нас, чтобы мы, прельстившись ложными слезами, предались наслаждению — матери страстей. Но им не должно поко­ряться, а делать противное.

49. Размышляя о свойстве умиления, изумляюсь тому, ка­ким образом плач и, так называемая, печаль заключает в себе радость и веселие, как мед заключается в соте. Чему же из сего научаемся? Тому, что такое умиление есть поистине дар Господень. Нет тогда в душе бессладостной (У Афанасия Крит.: плотской.) сладости, пото­му что Бог утешает сокрушенных сердцем сокровенным обра­зом. Для показания силы истинного плача и от сокрушения проистекающей пользы выслушаем следующую душеполез­ную и трогательную повесть.

50. Жил здесь некто Стефан, который, любя пустынное и безмолвное житие, многие лета провел в монашеских подви­гах, и просиял различными добродетелями, в особенности же украшен был постом и слезами. Он имел прежде келью на скате св. горы, где жил некогда св. Пророк и Боговидец Илия. Но потом сей достохвальный муж принял намерение действительнейшего, суровейшего и строжайшего покаяния, и уда­лился в местопребывание отшельников, называемое Сиддин, и там провел несколько лет самой строгой и суровой жизни; ибо то место лишено было всякого утешения, и удалено было от всякого пути человеческого, так как находилось в расстоя­нии семидесяти поприщ от селений. Перед кончиною своею старец возвратился в келью свою на св. горе, где имел и двух учеников из Палестины, весьма благоговейных, которые ох­раняли келью старца в его отсутствие. Прожив там немного дней старец впал в болезнь и скончался. За день же до кончины своей он пришел в исступление, и с открытыми глаза­ми озирался то на правую, то на левую сторону постели своей и, как бы истязуемый кем-нибудь, он вслух всех предстояв­ших говорил иногда так: "Да, действительно, это правда; но я постился за это столько-то лет"; а иногда: "Нет, я не делал этого, вы лжете"; потом опять говорил: "Так, истинно так, но я плакал и служил братиям"; иногда же возражал: "Нет, вы клевещете на меня". На иное же отвечал: "Так, действи-тельно так, и не знаю, что сказать на сие; но у Бога есть ми­лость". Поистине страшное и трепетное зрелище было сие невидимое и немилостивое истязание; и что всего ужаснее, его обвиняли и в том, чего он не делал. Увы! Безмолвник и отшельник говорил о некоторых из своих согрешений: "Не знаю, что и сказать на это"; хотя он около сорока лет провел в монашестве и имел дарование слез. Увы мне! Увы мне! Где было тогда слово Иезекиилево, чтобы сказать истязателям: в чем застану, в том и сужу, — глаголет Бог (Иезек. 33, 13, 16). Ничего такого не мог он сказать. А почему? Слава Единому Ведающему. Некоторые же, как пред Господом, говорили мне, что он (Стефан) и леопарда кормил из рук своих в пустыне. В продолжении сего истязания душа его разлучилась с те­лом; и неизвестно осталось, какое было решение и окончание сего суда, и какой приговор последовал?

51. Как вдова, лишившаяся мужа, и имеющая единородно­го сына, в нем одном, по Боге, имеет утешение: так и для падшей души нет иного утешения при исходе из тела, кроме трудов поста и слез (покаяния).

52. Плачущие не воспоют и не воскликнут в песнях: ибо сим истребляется плач. Если же ты этими средствами стара­ешься призывать его, то ты далеко еще от сего делания; ибо плач есть укоренившаяся от навыка скорбь души, имеющей в себе огонь (Божественный).

53. Плач бывает у многих предтечею блаженного бес­страстия, предукрасив, предочистив душу, и потребив ве­щество (т. е. страсти).

54. Один искусный делатель сего добра сказывал мне: "Ког­да я чувствовал стремление к тщеславию, или к гневу, или к насыщению чрева, тогда помышление о плаче внутренне об­личало меня и говорило: "Не предавайся тщеславию, иначе я оставлю тебя". Подобным образом удерживало оно меня и от других страстей. А я говорил ему: "Никогда не преслушаю тебя, пока не представишь меня Христу".

55. Итак, в бездне плача находится утешение; и чистота сердца получает просвещение. Просвещение же есть неиз­реченное действие, неведомым образом разумеваемое и не­видимо зримое. Утешение есть прохлаждение болезнующей души, которая, как младенец и плачет внутренне, и вместе радостно улыбается. Заступление есть обновление души, по­груженной в печаль, которое чудным образом превращает болезненные слезы в сладостные.56. Слезы об исходе из сей жизни рождают страх; а когда страх породит безбоязненность (т. е. упование), тогда вос­сияет радость; когда же достигнет конца радость нескончае­мая, прозябает цвет святой любви.

57. Рукою смирения отвергай приходящую радость, как недостойный ее, чтобы не обольститься ею, и не принять вол­ка вместо пастыря.

58. Не стремись к видению не во время видения. Пусть лучше само оно, привлеченное красотою твоего смирения, придет к тебе, обнимет тебя и соединится с тобою чистей­шим на веки веков.

59. С самого начала, когда младенец начнет познавать отца своего, он весь бывает исполнен радости и печали; радости, потому что опять зрит вожделенного; а печали, потому что столь долгое время лишен был видения любезнейшей ему красоты. Матерь также иногда скрывает себя от младенца, и видя, с какою скорбию он ищет ее, веселится; и таким обра­зом учит его всегда прилепляться к ней, и сильнее воспламе­няет любовь его к себе."Имеяй уши слышати, да слышит (Мф. 13,9)", — глаголет Господь.

60. Осужденный преступник, который выслушал смерт­ный приговор, не будет уже заботиться об учреждении зре­лищ: и истинно плачущий не обратится ни к наслаждениям чувственным, ни к славе, ни к гневу и вспыльчивости. Плач есть укоренившаяся скорбь кающейся души, которая на вся­кий день прилагает скорбь к скорби, по подобию рождаю­щей и страждущей жены.

61. Праведен и преподобен Господь; безмолвствующему с рассуждением Он премудро дарует умиление, и благоразумна повинующегося ежедневно веселит. А кто ни того, ни другого пути не проходит законным образом, тому плач не дается.

62. Отгоняй (адского) пса, который приходит во время глубочайшего плача, и представляет тебе Бога неумолимым и немилосердным. Наблюдая за ним, ты видишь, что он же, прежде грехопадения, называет Бога человеколюбивым, ми­лосердым и снисходительным.

63. От всегдашнего упражнения рождается навык; навык обращается в чувство, а что делается в чувстве, то бывает неудобоотъемлемо.

64. Хотя бы мы и великие подвиги проходили в жизни нашей, но если мы не приобрели болезнующего сердца, то все они притворны и суетны; ибо тем, которые, так сказать, после омовения осквернились, необходимо, поистине необ­ходимо очистить руки свои неослабным огнем сердечным и елеем милости Божией.

65. Видел я в некоторых крайний предел плача: от скорби болезненного и уязвленного сердца, они чувственным обра­зом извергали кровь из уст. Видя это, я вспомнил сказавше­го: уязвлен бых яко трава, и изсше сердце мое (Пс. 101,5).

66. Слезы от страха сами в себе имеют трепет и хране­ние; слезы же от любви прежде совершенной любви в неко­торых людях бывают окрадываемы: разве только великий оный и приснопамятный огонь возжжет сердце во время действия. И поистине удивительно, как смиреннейшее в свое время бывает тверже.

67. Есть вещи, которые иссушают источник наших слез; и есть другие, которые рождают в них тину и гады. Чрез пер­вые Лот беззаконно совокупился с дочерьми; а чрез вторые диавол пал с неба.

68. Велика злоба наших врагов, так что они матерей добродетелей делают матерями зол, и средства к достижению смире­ния превращают в источник гордости. Часто самые местополо­жения жилищ наших и вид их призывает сердце к умилению; в этом уверяет нас пример Иисуса, Илии и Иоанна, молившихся в уединении. Но я видел, что у некоторых и в городах и среди молвы возбуждаются слезы. Это бывает по злоумышлению лу­кавых бесов, чтобы мы подумали, будто никакого вреда не по­лучаем от этой молвы, и чтобы сближались с миром.69. Часто одно слово истребляет плач; но было бы чудно, если бы одно же слово и возвращало оный.

70. Мы не будем обвинены, о братия, не будем обвине­ны, при исходе души нашей, за то, что не творили чудес, что не богословствовали, что не достигли видения; но без сомнения дадим Богу ответ за то, что не плакали непре­станно о грехах своих.

Степень седьмая. Сподобившийся достигнуть ее и мне да поможет; ибо сам он получил уже помощь, омывшись на сей седьмой степени от скверн века сего.

1. Как вода, мало-помалу возливаемая на огонь, совершен­но угашает его, так и слеза истинного плача угашает всякий пламень раздражительности и гнева. Потому скажем теперь по порядку о безгневии.

2. Безгневие есть ненасытное желание бесчестий, как в тщеславных людях бывает бесконечное желание похвалы. Безгневие есть победа над естеством, нечувствительность к досаждениям, происходящая от подвигов и потов.

3. Кротость безгневия есть молчание уст при смущении сердца; средина — молчание помыслов при тонком смуще­нии души; а конец — непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров.

5. Гнев есть воспоминание сокровенной ненависти, т. е. памятозлобия. Гнев есть желание зла огорчившему. Вспыльчи­вость есть безвременное воспаление сердца. Огорчение есть неприятное чувство, гнездящееся в душе. Раздражительность есть удобопреклонное движение нрава и безобразие души.

6. Как при явлении света исчезает тьма, так и от благовония смирения истребляется всякое огорчение и раздражительность.

7. Некоторые, будучи склонны к раздражительности, не радят о врачевании и истреблении сей страсти; но сии жалкие не размышляют о сказанном: устремление ярости его падение ему (Сир. 1, 22).

8. Быстрое движение жернова в одно мгновение может сте­реть и истребить больше душевной пшеницы и плода жизни, нежели медленное обращение другого в течении целого дня; посему мы и должны благоразумно внимать себе. Иногда пламя, вдруг раздуваемое сильным ветром, более нежели про­должительный огонь сожигает и истребляет душевную ниву.

9. Не должно быть от нас сокрыто, о друзья, и то, что иногда во время гнева лукавые бесы скоро отходят от нас с тою целью, чтобы мы о великих страстях вознерадели, как бы о маловаж­ных, и наконец сделали болезнь свою неисцельною.

10. Как твердый и остроугольный камень, сталкиваясь и соударяясь с другими камнями, лишается всей своей углова­тости, неровности и шероховатости, и делается кругловидным: так и человек вспыльчивый и упорный, обращаясь с другими грубыми людьми, получает одно из двух: или терпе­нием исцеляет язву свою, или отступает, и таким образом очевидно познает свою немощь, которая, как в зеркале, явит­ся ему в малодушном его бегстве.

11. Гневливый человек по временам произвольно увлека­ясь этою страстию, потом уже от навыка и невольно побеж­дается и сокрушается ею.

12. Ничто так не противно кающимся, как смущение от раз­дражительности, потому что покаяние требует великого смире­ния, а раздражительность есть знак великого возношения.

13. Если признак крайней кротости состоит в том, чтобы и в присутствии раздражающего сохранять тишину сердеч­ную и залог любви к нему; то, без сомнения, крайняя сте­пень гневливости обнаруживается тем, что человек наедине сам с собою, словами и телодвижениями как бы с оскор­бившим его препирается и ярится.

14. Если Дух Святый называется и есть мир души, а гнев есть возмущение сердца: то ничто столько не препятствует пришествию в нас Духа Святого, как гневливость.

15. Нам известны премногие злые порождения гнева; одно только невольное исчадие оного, хотя и побочное, бывает для нас полезно. Ибо я видел людей, которые, воспламенившись неистовым гневом, извергли давнее памятозлобие, скрывав­шееся внутри их, и таким образом страстию избавились от страсти, получив от оскорбившего или изъявление раская­ния, или объяснение относительно того, о чем долго скорбе­ли. И видел опять таких, которые по-видимому являли дол­готерпение, но безрассудное, и под покровом молчания скры­вали внутри себя памятозлобие; и я счел их окаяннейшими неистовых, потому что они белизну голубя омрачали как бы некоторою чернотою. Много потребно нам тщания против сего змия (т.е. гнева и памятозлобия), потому что и ему, как змию плотской похоти, содействует естество.

16. Видел я людей, которые, прогневавшись, отвергали пищу от досады; и сим безрассудным воздержанием яд к яду при­лагали. Видел и других, которые, как бы благословною при­чиною, воспользовавшись гневом своим, предавались многоядению, и из рва падали в стремнину. Наконец видел я и разумных людей, которые, подобно хорошим врачам, раство­рив то и другое, от умеренного утешения, данного телу, полу­чали весьма великую пользу.

17. Иногда умеренное песнопение успешно успокоивает раздражительность, а иногда, если оно безмерно и безвремен­но, способствует сластолюбию. Итак будем пользоваться им, рассудительно избирая приличные времена.

18. Сидя по некоторой нужде, близ келий безмолвствую­щих мужей, я слышал, как они от досады и гнева наедине злились, как куропатки в клетках, и на огорчивших их, как будто на присутствующих там, наскакивали, и я благочестно советовал им не жить в уединении, чтобы из людей не сде­латься бесами. И видел опять людей сладострастных и похот­ливых сердцем, которые по-видимому были кротки, ласковы, братолюбивы, и любили красивые лица: сим я назначал про­ходить безмолвное житие, как врачевство, противодействую­щее блуду и смраду плотской нечистоты, чтобы им жалким образом не превратиться из разумных тварей в бессловесных животных. А как некоторые говорили мне, что они сильно увлекаются тою и другою страстию, (т. е. и сладострастием и раздражительностью): то я запретил им жить по своей воле; а наставникам их с любовию советовал, чтобы они позволяли им по временам проходить то тот, то другой образ жизни, повинуясь однако во всем главному настоятелю. Сластолюби­вый повреждает только себя самого, а может быть и еще одно­го, своего сотаинника; гневливый же, подобно волку, часто возмущает все стадо, и многие души огорчает и утесняет.

19. Великий вред возмущать око сердца раздражительностию, как сказано: смятеся от ярости око мое (Пс. 6,8), — по больший — словами обнаруживает душевное неистовство; если же и руками, то это уже вовсе неприлично, и чуждо монашес­кому, Ангельскому и Божественному житию.

20. Если хочешь, или думаешь, что хочешь вынуть сучец ближнего, то вместо врачебного орудия не употребляй брев­на. Бревно — это жестокие слова и грубое обращение; вра­чебное орудие есть кроткое вразумление и долготерпеливое обличение. "Обличи, — говорит Апостол, — запрети, умоли" (2 Тим. 4, 2), — а не сказал: "И бей; если же и это потребу­ется, то как можно реже, и не сам собою."

21. Если присмотримся, то увидим, что многие из гневли­вых усердно упражняются во бдении, посте и безмолвии; а намерение у диавола то, чтобы под видом покаяния и плача подлагать им вещества, питающие их, страсть.22. Если, как мы выше сказали, один волк, имея беса по­мощником, может возмутить все стадо; то и один премудрый брат, имея Ангела помощником, может, как добрый мех, пол­ный елея, укротить волну, и дать кораблю тихое плавание . Сколь тяжкого осуждения заслуживает первый, столь великую награду получит от Бога второй, сделавшись для всех полезным примером.

23. Начало блаженного незлобия сносить бесчестия, хотя с огорчением и болезнию души. Средина — пребывать в оных беспечально. Конец же оного, если только оно имеет конец, — принимать поношения, как похвалы. Да радуется первый; да возмогает второй; блажен о Господе, и да ликует третий.

24. Жалкое зрелище видел я в людях гневливых, бы­вающее в них от тайного возношения. Ибо разгневавшись, они опять гневались за то, что побеждались гневом. Я удив­лялся, видя в них, как падение следовало за падением; и не мог без сострадания видеть, как они сами себе за грех отмщали грехом, и ужасаясь о коварстве бесов, я едва не отчаялся в своей жизни.

25. Если кто замечает, что он легко побеждается возноше­нием и вспыльчивостью, лукавством и лицемерием, и захочет извлечь против них обоюдоострый меч кротости и незлобия: тот пусть вступит как бы в пратву спасения, в общежитие братий, и притом самых суровых, если хочет совершенно из­бавиться от сих страстей; чтобы там, подвергаемый досажде­ниям, уничтожениям и потрясениям от братий, и умственно, а иногда и чувственно ударяемый, или угнетаемый, удручае­мый и ногами попираемый, он мог очистить ризу души своей от ее скверны. А что поношение есть в самом деле омовение душевных страстей, в том да уверит тебя обыкновенная в народе пословица; известно, что некоторые люди в мире, осы­павши кого-нибудь ругательными словами в лице говорят: "Я такого-то хорошо умыл". И это истинно.

26. Иное безгневие в новоначальных, происходящее от плача, а иное — невозмутимость, бывающая в совершенных. В первых гнев связан слезами, как некоторою уздою; а в последних он умерщвлен бесстрастием, как змий мечом.

27. Я видел трех иноков, в одно время потерпевших бес­честие. Один из них оскорбился, но смолчал; другой порадо­вался ради себя, но опечалился об укорившем его; третий же, воображая вред ближнего, пролил теплые слезы. Так можно было видеть здесь делателей страха, мздовоздаяния и любви.

28. Как горячка в теле, будучи сама по себе одна, имеет не одну, а многие причины своего воспаления: так и возгорение и движение гнева и прочих страстей наших происхо­дит от многих и различных причин. Посему и нельзя на­значить против них одно врачевство. А такой даю совет, чтобы каждый из недугующих старательно изыскивал при­личное средство для своего врачевания. Первым делом в этом врачевании да будет познание причины болезни, что­бы, нашедши оную, получить и надлежащий пластырь для своей болезни от Промысла Божия и от духовных врачей. Хотящие войти с нами о Господе в предложенное духовное судилище, да войдут: и мы исследуем, хотя и не ясно, упо­мянутые страсти и их причины.

29. Итак да свяжется гнев, как мучитель, узами кротости, и поражаемый долготерпением, влекомый святою любовию и, представши перед судилищем разума, да подвергнется до­просу. Скажи нам, безумная и постыдная страсть, название отца твоего, и именование сынов и дщерей. Объяви нам при­том, кто суть ратующие против тебя, и убивающие тебя? — В ответ на это, гнев говорит нам: "Матерей у меня много, и отец не один. Матери мои суть: тщеславие, сребролюбие, объядение, а иногда и блудная страсть. А отец мой называется надмением. Дщери мои суть: памятозлобие, ненависть, враж­да, самооправдание. Сопротивляющиеся же им враги мои, которые держат меня в узах, безгневие и кротость. Наветникмой называется смиренномудрием; а от кого он рождается, спросите у него самого, в свое время".
На восьмой степени венец безгневия. Но кто носит его от естества, тот может быть не носит никакого иного; а кто приобрел его трудами, тот, без сомнения, победил восемь страстей.