о книге этой к брату, просившему, чтобы прислали ему найденные слова преподобного отца нашего аввы Аорофея, которому и похвала здесь содержится с кратким его жизнеописанием, и сказание о жизни аввы Аосифея

Хвалю твоё усердие, ублажаю твою благословенную и поистине добролюбивую душу за тщание о благом, мно­голюбезный брат. Ибо так трудолюбиво испытывать и истинно хвалить сочинения и дела блаженного поистине и благодостойного отца нашего, дару Божию тезоимени­того, значит хвалить добродетель, любить Бога и забо­титься об истинной жизни. Похвала, по словам блажен­ного Григория, рождает соревнование, соревнование же — добродетель, а добродетель — блаженство. Итак, должно радоваться и сорадоваться поистине таковому твоему преуспеянию: ибо ты сподобился последовать стонам того, который подражал Кроткому и Смиренному сердцем, ко­торый, последуя душевному самоотвержению Петра и прочих учеников Христовых, так отвергнул от себя при­страстие к видимым вещам и так предал себя делам, угод­ным Богу, что и он, как я твёрдо знаю, мог с дерзновени­ем сказать Спасителю: ...Се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом (Мф. 19: 27). Оттого и скончався вмале с Богом, исполни лета долга (Прем. 4: 13). Не в видимых пустыняхи горах пребывал он и не полагал [он быть] великим [и] иметь власть над дикими зверями, но он возлюбил ду­шевную пустыню и желал приблизиться к горам вечным, дивно просвещающим, и наступать на душегубительные главы мысленных змей и скорпионов. Этих вечных гор он вскоре и сподобился достигнуть с помощью Христо­вой, страдальческим отсечением своей воли. А отсечение своей воли открыло ему непогрешительный путь святых отцов, который показал ему блаженное это бремя лёгким и спасительное и благое иго поистине благим. Отсечени­ем же своей воли он научился лучшему и дивному спосо­бу возвышения — смирению, и принятую от святых стар­цев заповедь: Будь милостив и кроток исполнил на самом деле, а через это украсился всеми добродетелями. Бла­женный всегда носил в устах такое старческое изречение: Достигший отсечения своей воли достиг места покоя. Ибо он, старательно испытав, нашёл, что корень всех стра­стей есть самолюбие(В греческой книге «Душеполезные поучения аввы Дорофея» прибавлено: т.е. любовь к упокоению своего тела.).

На это же самолюбие, рождающееся от сладостно-горь­кой нашей воли, наложив такое действительное лекар­ство (т.е. отсечение воли), он [вместе] с корнем заставил увянуть и лукавые страсти, сделался истым возделателем бессмертных плодов и пожал истинную жизнь. Усерд­но поискав сокровенное на селе сокровище (Мф. 13: 44), найдя и усвоив его себе, он обогатился поистине, полу­чив богатство неистощимое. Я желал бы иметь достой­ную силу слова и мысли, чтобы сподобиться изложить по порядку и святое житие его на общую пользу, в оче­видный пример добродетели, показав, как он шёл тесным и вместе пространным, преславным и блаженным этим путём. Ибо тесным называется путь этот потому, что идёт неуклонно и, не раздвояясь, держится между двух скольз­ких стремнин, — как Божий друг и великий поистине Василий объясняет тесноту прискорбного и спасительно­го пути. А пространным путь этот называется по причине беспристрастия и свободы шествующих по нему ради Бога и, особенно, по высоте смирения, которое одно только, как сказал Антоний Великий, бывает выше всех сетей диавольских. Поэтому и на нём (преподобном Дорофее) по­истине исполнилось изречение: ...Широка заповедь Твоя зело (Пс. 118: 96). Но это, как невозможно для меня, я оставляю, хорошо зная, кроме всех других добрых свойств блаженного, и то, что он, подобно мудрой пчеле, облетая цветы из сочинений светских философов, когда находил в них что-либо, могущее принести пользу, то без всякой ле­ности в приличное время предлагал в поучении, говоря между прочим: ничего в излишестве., познай самого себя, и тому подобные душеполезные советы, к исполнению ко­торых побуждает меня, как было сказано, если не благо­разумное произволение, то невольное моё бессилие. А что мне повелела наша усердная и добролюбивая душа, то я смело и сделал, устрашаясь тяжести послушания и боясь тяжести наказания за леность, и с этим писанием послал к вам, благоразумным о Боге торжникам, лежащий у меня без действия талант, т.е. найденные поучения этого бла­женного: и те, которые он сподобился принять от своих отцов, и те, которые он сам предал своим ученикам, творя и уча по примеру нашего истинного Наставника и Спаси­теля. Хотя и не все слова этого святого могли мы найти, но только очень немногие, и те были [сперва] рассеяны по разным местам и уже по устроению Божию собраны некото­рыми ревнителями. Но довольно будет предложить и это ма­лое для правомыслия разума твоего, по сказанному: Дождь премудрому вину, и премудрейший будет (Притч. 9: 9).Каков был блаженный Дорофей, к цели иноческого жития по Богу наставляемый, и согласно намерению и житие восприявший, я воспоминаю умом своим. В отно­шении к духовным отцам своим он имел крайнее отрече­ние от вещей и искреннее повиновение по Богу, частое исповедание, точное и неизменное [хранение] совести и, в особенности, несравненное послушание в разуме, буду­чи во всём утверждаем верой и усовершаем любовью. В отношении к подвизавшейся с ним братии [он имел] стыдливость, смирение и приветливость без гордости и дерзости, а более всего — добродушие, простоту, неспорливость, — корни благоговения и доброжелательства и слад­чайшего, паче мёда, единодушия — матери всех доброде­телей. В делах же — усердие и благоразумие, кротость и спокойствие, признак доброго нрава. Относительно ве­щей, [которыми он распоряжался к общей пользе], в нём были тщательность, опрятность, потребное без пышнос­ти. Всё это вместе взятое с другими качествами в нём управляемо было Божественным рассуждением. А преж­де всего и выше всего были в нём: смирение, радость, долготерпение, целомудрие, любовь к чистоте, вниматель­ность и поучительность. Но кто начал бы вычислять всё подробно, тот уподобился бы желающему исчислить дож­девые капли и морские волны, да и никто не должен, как я сказал прежде, решаться на дело, превышающее его силы. Лучше предоставлю вам это приятное исследование, и вы, конечно, насладитесь им и поймёте, от какой жизни и от какого блаженного пребывания божественным промышлением, всё ко благу устрояющим, приведён был к поуче­нию и попечению о душах этот милосердный и сострада­тельный отец, поистине достойный учить и просвещать души, великий в разуме и величайший в простоте, ве­ликий в мудрости и больший в благоговении, высокий
в видении и высочайший в смирении, богатый по Богу и нищий духом — словом, сладкий и сладчайший в обра­щении, искусный врач для каждой болезни и каждого вра­чевания. Он сообразно с дарованием исполнял это святое и мироносное служение равным образом в отношении к богатым и нищим, мудрым и невеждам, женам и мужам, старцам и юным, скорбящим и радующимся, чужим и сво­им, мирским и монахам, властям и подвластным, рабам и свободным. Он всем постоянно был всё и приобрёл очень многих. Но уже пора, возлюбленный, предложить тебе слад­кую трапезу отеческих слов, которой каждая часть и изре­чение, даже самое малейшее, приносят немалую пользу и приобретение. Ибо хотя этот божественный и дивный муж и высок был по дару слова, но, желая по заповеди снизой­ти и в этом и явить собой пример смиренномудрия, он предпочитал везде смиренный и простой образ выраже­ния и невитиеватость речи. Ты же, найдя наслаждение достойное твоего блаженного и искреннего рачения, ра­дуйся и веселись, и подражай жизни тобой достойно вож­деленного, моля Владыку всех и о моём неразумии. Спер­ва же скажу я вкратце о блаженном отце Досифее, который был первым учеником святого аввы Дорофея.

Сказание о блаженном отце Досифее, ученике святого аввы Дорофея

Блаженный поистине авва Дорофей, возлюбив ино­ческое, по Богу, житие, удалился в киновию (общежительный монастырь) отца Серида, где нашёл многих великих подвижников, пребывавших в безмолвии, из которых превосходнее всех были два великих отца: святой Варсонофий и его ученик и спод­вижник авва Иоанн, названный Пророком по дару про­зорливости, который он имел от Бога. Им предал себя святой Дорофей в повиновение с полною уверенностью и беседовал с великим старцем через святого отца Серида. Отцу же Иоанну Пророку сподобился и послужить. Выше­упомянутые святые старцы нашли нужным, чтобы препо­добный Дорофей устроил больницу и, поместившись там, сам имел о ней попечение, ибо братья очень скорбели о том, что, впадая в болезни, не имели никого, пекущегося о них. И так он с помощью Божией устроил больницу при пособии родного брата своего, который снабдил его всем нужным для её устройства, потому что был муж весь­ма христолюбивый и монахолюбивый. Итак, авва Доро­фей, как я сказал, с некоторыми другими благоговейными братьями служил больным и сам, и как начальник больни­цы имел надзор над этим заведением. Однажды послал за ним и призвал его к себе игумен авва Серид. Войдя к нему, он нашёл там некоторого юношу в воинской одеж­де, весьма молодого и красивого собой, который пришёл тогда в монастырь вместе с людьми князя, которых лю­бил отец Серид. Когда авва Дорофей вошёл, то авва Се­рид, отведя его в сторону, сказал ему: «Эти люди приве­ли ко мне этого юношу, говоря, что он хочет остаться в монастыре и быть монахом, но я боюсь, не принадлежит ли он кому-нибудь из вельмож, и если украл что-нибудь, или сделал что-нибудь недоброе и хочет скрыться, а мы примем его, то попадём в беду, ибо ни одежда, ни вид его не показывают человека, желающего быть монахом». Юноша этот был сродник некоторого воеводы, жил в боль­шой неге и роскоши (ибо сродники таких вельмож всегда живут в большой неге) и никогда не слыхал слова Божия. Однажды некоторые люди воеводы рассказывали при нём о Святом Граде [Иерусалиме]. Услышав о нём, он возже­лал видеть тамошнюю святыню и просил воеводу послать его посмотреть святые места. Воевода, не желая опеча­лить его, отыскал одного ближнего своего друга, отправ­ляющегося туда, и сказал ему: «Сделай мне милость, возьми этого юношу с собой посмотреть святые места». Он же, приняв от воеводы этого молодого человека, ока­зывал ему всякую честь, берёг его и предлагал ему вку­шать пищу вместе с собою и женой своею.

Итак, достигнув Святого Града и поклонившись свя­тым местам, пришли они в Гефсиманию, где было изобра­жение Страшного Суда. Когда же юноша, остановясь перед этим изображением, смотрел на него со вниманием и удив­лением, он увидел благолепную Жену, облечённую в баг­ряницу, Которая стояла возле него и объясняла ему муку каждого из осуждённых, и давала при этом некоторые другие наставления от Себя. Юноша, слыша это, изум­лялся и дивился, ибо, как я уже сказал, он никогда не слыхал ни слова Божия, ни того, что есть Суд. Итак, он сказал Ей: «Госпожа! Что должно делать, чтобы избавиться от этих мук?» Она отвечала ему: «Постись, не ешь мясо и молись часто, и избавишься от мук». Дав ему эти три заповеди, багряноносная Жена стала невидима и более не являлась ему. Юноша обошел всё то место, ища Её, полагая, что это была [обыкновенная] жена, но не нашёл Её, ибо то была Святая Мария Богородица. С тех пор юноша этот пребывал в умилении и хранил три заповеди, данные ему. А друг воеводы, видя, что он постится и не ест мяса, скорбел об этом за воеводу, ибо он знал, что воевода особенно берёг этого юношу. Воины же, которые были с ним, видя, что он так себя ведёт, сказали ему: «Юноша! То, что ты делаешь, неприлично человеку, хо­тящему жить в мире. Если ты хочешь так жить, то иди в монастырь и спасёшь душу свою». А он, не зная ничего Божественного, ни того, что такое монастырь, и соблю­дая только слышанное от той Жены, сказал им: «Ведите меня, куда знаете, ибо я не знаю, куда идти». Некоторые из них были, как я сказал, любимы аввой Серидом и, придя в монастырь, привели этого юношу с собой. Когда же авва послал блаженного Дорофея поговорить с ним, авва Дорофей испытывал его и нашёл, что юноша не мог ничего другого сказать ему, как только: «Хочу спастись». Тогда он пришёл и сказал авве: «Если тебе угодно при­нять его, не бойся ничего, ибо в нём нет ничего злого». Авва сказал ему: «Сделай милость, прими его к себе для его спасения, ибо я не хочу, чтобы он был посреди брать­ев». Авва Дорофей по благоговению своему долго отка­зывался от этого, говоря: «Выше силы моей принять на себя чью-либо тяготу, и не моей это меры». Авва отвечал ему: «Я ношу и твою, и его тяготу, о чём же ты скор­бишь?» Тогда блаженный Дорофей сказал ему: «Когда ты решил таким образом, то возвести об этом старцу, если тебе угодно». Авва отвечал ему: «Хорошо, я скажу ему». И он пошёл и возвестил об этом великому старцу. Старец же сказал блаженному Дорофею: «Прими этого юношу, ибо через тебя Бог спасёт его». Тогда он принял его с радостью и поместил его с собой в больницу. Имя его было Досифей.

Когда пришло время вкушать пищу, авва Дорофей ска­зал ему: «Ешь до сытости, только скажи мне, сколько ты съешь». Он пришёл и сказал ему: «Я съел полтора хлеба, а в хлебе было четыре литры (византийская мера веса, равная 2,68 кг) ». Авва Дорофей спросил его: «Довольно ли тебе этого, Досифей?» Тот отвечал: «Да, господин мой, мне довольно этого». Авва спросил его: «Не голоден ты, Досифей?» Он отвечал ему: «Нет, Владыко, не голоден». Тогда авва Дорофей сказал ему: «В другой раз съешь один хлеб, а другую половину хлеба раздели пополам, съешь одну четверть, другую же чет­верть раздели надвое, съешь одну половину». Досифей исполнил так. Когда же авва Дорофей спросил его: «Го­лоден ли ты, Досифей?» Он отвечал: «Да господин, не­много голоден». Через несколько дней опять говорил ему: «Каково тебе, Досифей? Продолжаешь ли ты чувствовать себя голодным?» Он отвечал ему: «Нет, господин, твои­ми молитвами мне хорошо». Говорил ему авва: «Итак, отложи и другую половину четверти». И он исполнил это. Опять через несколько дней [авва Дорофей] спраши­вает у него: «Каково тебе, [Досифей], не голоден ли ты?» Он отвечал: «Мне хорошо, господин». Говорит ему авва: «Раздели и другую четверть надвое, и съешь половину, а половину оставь». Он исполнил это. Итак, с Божией по­мощью, мало-помалу, от шести литр, а литра имеет две­надцать унций, он остановился на восьми унциях, т.е. ше­стидесяти четырех драхмах. Ибо и употребление пищи зависит от привычки.

Юноша этот был тих и искусен во всяком деле, кото­рое исполнял: он служил в больнице больным, и каждый был успокоен его служением, ибо он всё делал тщатель­но. Если же случалось ему оскорбиться на кого-нибудь из больных и сказать что-либо с гневом, то он оставлял всё, уходил в келарню (кладовую) и плакал. Когда же другие служители больницы входили утешать его, и он оставал­ся неутешным, то они приходили к отцу Дорофею и гово­рили ему: «Сделай милость, отче, пойди и узнай, что слу­чилось с этим братом: он плачет и мы не знаем отчего». Тогда авва Дорофей входил к нему и, найдя его сидящим на земле и плачущим, говорил ему: «Что такое, Досифей? Что с тобой? О чём ты плачешь?» Досифей отвечал ему: «Прости меня, отче, я разгневался и худо говорил с бра­том моим». Отец отвечал ему на это: «Так-то, Досифей, ты гневаешься и не стыдишься, что гневаешься и обижа­ешь брата своего? Разве ты не знаешь, что он есть Хрис­тос и что ты оскорбляешь Христа?» Досифей преклонял с плачем голову и ничего не отвечал. И когда авва Дорофей видел, что он уже довольно плакал, то говорил ему тихо: «Бог простит тебя. Встань, отныне положим начало [исправления себя]. Постараемся — и Бог поможет». Услышав это, Досифей тотчас же вставал и с радостью спешил к своему служению, как бы поистине от Бога получил прощение и извещение. Таким образом, служа­щие в больнице, узнав его обыкновение, когда видели его плачущим, говорили: «Что-нибудь случилось с Досифеем? Он опять в чём-нибудь согрешил?» И говорили блажен­ному Дорофею: «Отче, войди в кладовую, там тебе есть дело». Когда же он входил и находил Досифея, сидящего на земле и плачущего, то догадывался, что он сказал кому-нибудь худое слово. И говорил ему: «Что такое, Доси­фей? Или ты опять оскорбил Христа? Или опять разгне­вался? Не стыдно ли тебе? Почему ты не исправляешься?» А тот продолжал плакать. Когда же [авва Дорофей] опять видел, что он насытился плачем, то говорил ему: «Встань, Бог да простит тебя. Опять положи начало и исправься наконец». Досифей тотчас же с верой отвергал печаль оную и шёл на дело своё. Он очень хорошо постилал больным постели и имел такую свободу в исповедании своих помыслов, что часто, когда постилал постель и ви­дел, что блаженный Дорофей проходил мимо, говорил ему: «Отче, отче, помысел говорит мне: ты хорошо пости­лаешь». И отвечал ему авва Дорофей: «О диво! Ты стал хорошим рабом, отличным постельничим, а хороший ли ты монах?»

Никогда авва Дорофей не позволял ему иметь пристрас­тие к какой-либо вещи или к чему бы то ни было. И всё, что он говорил, Досифей принимал с верою и любовью и во всём усердно слушал его. Когда ему нужна была одеж­да, авва Дорофей давал ему оную [шить самому], и он уходил и шил её с большим старанием и усердием. Когда же он оканчивал её, блаженный призывал его и говорил: «Досифей, сшил ли ты ту одежду?» Он отвечал: «Да, отче, сшил и хорошо её отделал». Авва Дорофей говорил ему: «Поди и отдай её такому-то брату или тому-то больно­му». Тот шёл и отдавал её с радостью. [Блаженный] опять давал ему другую и также, когда тот сшивал и оканчивал её, говорил ему: «Отдай её этому брату». Он отдавал тот­час, и никогда не поскорбел и не пороптал, говоря: «Вся­кий раз, когда я сошью и старательно отделаю одежду, он отнимает её у меня и отдаёт другому», но всё хорошее, что он слышал, исполнял с усердием.

Однажды некто из посылаемых на послушание вне монастыря принёс хороший и очень красивый нож. Доси­фей взял его и показал отцу Дорофею, говоря: «Такой-то брат принёс этот нож, и я взял его, чтобы, если пове­лишь, иметь его в больнице, потому что он хорош». Бла­женный же Дорофей никогда не приобретал для больни­цы ничего красивого, но только то, что было хорошо в деле. И [потому] сказал Досифею: «Покажи, я посмотрю, хорош ли он?» Он подал ему, говоря: «Да, отче, он хорош». Авва увидел, что это действительно вещь хорошая, но так как не хотел, чтобы Досифей имел пристрастие к ка­кой-либо вещи, то не велел ему носить этот нож и сказал: «Досифей! Ужели тебе угодно быть рабом ножу этому, а не рабом Богу? Или тебе угодно связать себя пристрасти­ем к ножу этому? Или ты не стыдишься, желая, чтобы обладал тобою этот нож, а не Бог?» Он же, слыша это, не поднимал головы, но, поникнув лицом долу, молчал. Нако­нец, побранив его довольно, авва Дорофей сказал ему: «Пойди и положи нож в больнице, и никогда не прикасайся к нему». И Досифей так остерегался прикасаться к ножу этому, что не дерзал его брать и для того, чтобы подать когда-нибудь другому. И тогда как другие служители брали его, он один не прикасался к нему. И никогда не сказал: «Не таков ли и я, как все прочие!»— но всё, что он ни слышал от отца, исполнял с радостью. Так провёл он не­долгое время своего пребывания в монастыре, ибо он про­жил в нём только пять лет и скончался в послушании, никогда и ни в чём не исполнив своей воли и не сделав ничего по пристрастию. Когда же он впал в болезнь и стал харкать кровью (от чего и умер), услышал он от кого-то, что недоваренные яйца полезны харкающим кровью. Это было известно и блаженному Дорофею, который за­ботился о его исцелении, но по множеству дел средство это не пришло ему на ум. Досифей сказал ему: «Отче, хочу сказать тебе, что я слышал о вещи, полезной для меня, но не хочу, чтобы ты дал мне её, потому что помы­сел о ней беспокоит меня». Дорофей отвечал ему [на это]: «Скажи мне, чадо, какая это вещь?» Он отвечал ему: «Дай мне слово, что ты не дашь мне её, потому что, как я ска­зал, помысел об этом смущает меня». Авва Дорофей го­ворит ему: «Хорошо, я сделаю, как ты желаешь». Тогда больной сказал ему: «Я слышал от некоторых, что недо­варенные яйца полезны харкающим кровью. Но, Господа

ради, если тебе угодно, чего ты прежде не дал мне сам от себя, того не давай мне и теперь ради моего помысла». Авва отвечал ему: «Хорошо, если не хочешь, то я не дам тебе, только не скорби». И он старался, вместо яиц да­вать ему другие полезные для него лекарства, ибо Доси­фей прежде сказал, что помысел смущает его касательно яиц. Вот как он подвизался отсечь свою волю, даже и в такой болезни.

Он имел всегда и память Божию, ибо [авва Дорофей] заповедал ему постоянно говорить: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», и между этим: «Сыне Божий, по-мози ми», — так он всегда произносил эту молитву. Когда же болезнь его весьма усилилась, блаженный сказал ему: «Досифей, заботься о молитве, смотри, чтобы не лишиться её». Он отвечал ему: «Хорошо, отче, [только] молись о мне». Опять когда ему сделалось еще хуже, [блаженный] сказал ему: «Что, Досифей, как молитва, продолжается ли по-прежнему?» Он отвечал ему: «Да, отче, твоими молитвами». Когда же ему стало весьма трудно и болезнь так усилилась, что его носили на простыне, авва Дорофей спросил его: «Как молитва, Досифей?» Он отвечал: «Про­сти, отче, более не могу держать её». Тогда сказал ему [авва Дорофей]: «Итак, оставь молитву, только вспоми­най Бога и представляй себе Его, как сущего пред тобой». Страдая сильно, Досифей возвестил об этом великому старцу, говоря: «Отпусти меня, более не могу терпеть». На это старец отвечал ему: «Терпи, чадо, ибо близка ми­лость Божия». Блаженный же Дорофей, видя, что он так сильно страдал, скорбел об этом, боясь, чтобы он не по­вредился умом. Через несколько дней Досифей опять возвестил об этом старцу, говоря: «Владыко мой, не могу больше [жить]». Тогда старец отвечал ему: «Иди, чадо, с миром, предстань Святой Троице и молись о нас».

Услышав этот ответ старца, братья начали негодовать и говорить: «Что он сделал особенного или каков был подвиг его, что он услышал эти слова?» Ибо они действи­тельно не видели, чтобы Досифей особенно подвизался, или вкушал пищу через день, как делали некоторые из бывших там, или чтобы он бодрствовал прежде обычного бдения, но и на самое бдение вставал не к началу. Также не видели, чтобы он имел особенное воздержание, но на­против примечали, что если случайно оставалось от боль­ных немного соку, или рыбьих голов, или чего-нибудь подобного, то он ел это. А там были иноки, которые, как я сказал, долгое время вкушали пищу через день и удва­ивали свои бдения и воздержание. Они-то, услышав, что старец послал такой ответ юноше, пробывшему в монас­тыре только пять лет, смущались, не зная делания его и несомненного во всем послушания: что он никогда ни в чем не исполнил своей воли, что если случалось когда-нибудь блаженному Дорофею сказать ему слово, смеясь над ним (и как бы что-нибудь приказывая), то он поспеш­но шёл и исполнял это без рассуждения. Например, сна­чала он по привычке говорил громко. Блаженный Дорофей, смеясь над ним, однажды сказал ему: «Тебе нужен вукократ, Досифей? Хорошо, пойди же, возьми вукократ». Он, услышав это, пошёл и принёс чашу с вином и хле­бом ( В греч.: ибо это и значит вукократ), и подал ему, чтобы принять благословение. Авва Дорофей, не понимая этого, посмотрел на него с удивле­нием и сказал: «Чего ты хочешь?» Он отвечал: «Ты велел мне взять вукократ, так дай мне благословение». Тогда он сказал: «Бессмысленный, так как ты кричишь подобно готфам, которые кричат, когда [напьются] и рассердятся, то и я сказал тебе: „Возьми вукократ", ибо ты говоришь, как готф». Досифей же, услышав это, поклонился и отнёс обратно принесённое им.

Однажды пришёл он также спросить [авву Дорофея] об одном изречении святого Писания, ибо ради чистоты своей он начал понимать Святое Писание. Блаженный же Дорофей не хотел, чтобы он вдавался в это, но чтобы лучше охранялся смирением. Итак, когда Досифей спро­сил его, он отвечал ему: «Не знаю». Но тот, не поняв [намерения отца своего], опять пришёл и спросил его о другой главе. Тогда он сказал ему: «Не знаю, но пойди и спроси отца игумена», и Досифей пошёл, уже ни мало не рассуждая. Авва же Дорофей предварительно сказал игу­мену: «Если Досифей придёт к тебе спросить что-нибудь из Писания, то побей его слегка». Итак, когда он пришёл и спросил [игумена], тот начал толкать его, говоря: «Зачем ты не сидишь спокойно [в своей келии] и не молчишь, когда ты ничего не знаешь? Как смеешь ты спрашивать о таких предметах? Что не заботишься о нечистоте своей?» И, сказав ему ещё несколько подобных выражений, игу­мен отослал его, дав ему два лёгких удара по щекам. До­сифей, возвратясь к авве Дорофею, показал ему свои щёки, покрасневшие от ударов, и сказал: «Вот я получил, чего просил». Но не сказал ему: «Зачем ты сам не вразумил меня, а послал к отцу игумену?». Он не сказал ничего подобного, но всё, [что говорил ему отец его], принимал с верою и исполнял, не рассуждая. Когда же он вопрошал авву Дорофея о каком-либо помысле, то с такой уверен­ностью принимал слышанное и так соблюдал оное, что во второй раз уже не спрашивал [старца] о том же помысле.
Итак, не понимая, как я сказал, чудного этого дела­ния, некоторые из братьев роптали о сказанном Досифею от великого старца. Когда же Бог восхотел явить славу, уготованную ему за святое его послушание, а так­же и дар ко спасению душ, который имел блаженный авва Дорофей, хотя и был еще учеником, сподобившись так верно и скоро наставить Досифея к Богу, тогда в скором времени по блаженной кончине Досифея случи­лось следующее. Один великий старец, пришедший из другого места к находившимся там (в киновии аввы Серида) братьям, возжелал видеть прежде почивших свя­тых отцов этой киновии и помолился Богу, чтобы Он открыл ему о них. И увидел их всех вместе, стоящих как бы в лике, посреди же них был некоторый юноша. Ста­рец после спросил: «Кто тот юноша, которого я видел среди святых отцов?» И когда он описал приметы лица его, то все узнали, что это был Досифей, и прославили Бога, удивляясь, от какой жизни и от какого прежнего пребывания, в какую меру сподобился он достигнуть в столь короткое время тем, что имел послушание и отсе­кал свою волю. За них всех воздадим славу человеколю­бивому Богу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

к своим ученикам, составленные им, когда он вышел из обители аввы Серида и основал с помощью Божией свой собственный монастырь после кончины аввы Иоанна, названного Пророком, и по совершенном молчании аввы Варсонофия.

Об отвержении мира

Вначале, когда Бог сотворил человека (Быт. 2: 20), Он поместил его в раю, как говорит Божественное и Святое Писание, и украсил его всякой добродетелью, дав ему заповедь не вкушать от древа, бывшего посреди рая. Итак, он пребывал там в наслаждении райском: молитве, созер­цании, во всякой славе и чести, имея чувства здравия и находясь в том естественном [состоянии], в каком был создан. Ибо Бог сотворил человека по образу Своему, т.е. бессмертным, самовластным и украшенным всякой доб­родетелью. Но когда он преступил заповедь, вкусив плод древа, от которого Бог заповедал ему не вкушать, тогда он был изгнан из рая (Быт. 3), отпал от естественного [со­стояния] и впал в противоестественное, и пребывал уже в грехе, славолюбии, любви к наслаждениям века этого и прочих страстях, и был обладаем ими, ибо сам сделался рабом их через преступление. Тогда мало-помалу начало возрастать зло и воцарилась смерть. Нигде не стало богопочтения, а повсюду было неведение Бога. Только немно­гие, как сказали отцы наши, побуждаемые естественным законом, знали Бога, каковы были Авраам и прочие пат­риархи, и Ной, и Иаков — короче сказать, очень немно­гие и весьма редкие знали Бога. Ибо тогда враг излил всю злобу свою, и поскольку воцарился грех, то начались: идолослужение, многобожие, чародейство, убийство и прочее диавольское зло. И тогда-то благий Бог, умило­сердившись над своим созданием, дал через Моисея на­писанный закон, в котором одно запретил, а другое — повелел, как бы говоря: «Это делайте, а этого не делай­те». Он дал заповедь и, прежде всего, говорил: Господь Бог наш, Господь един есть (Втор. 6: 4), чтобы через это отвлечь ум их от многобожия. И опять говорит: И возлю­бити Господа Бога твоего... от всея души твоея, и от всея силы твоея (Втор. 6: 5). И везде возвещает, что един Бог, и един Господь, и что нет иного. Ибо сказав: Возлюбити Господа твоего, он сказал, что един есть Бог и един Гос­подь. И опять в Десятословии, говоря: Господу Богу тво­ему поклонишися, и тому Единому послужиши, и к Нему прилепишися, и именем Его кленешися (Втор. 6: 13), потом присовокупляет: Да не будут тебе бози инии... ниже всяко подобие, елика на небеси горе, и елика на земли низу (Исх. 20: 3-4), ибо люди служили всем тварям.

Итак, благий Бог дал закон в помощь для обращения от зла, для исправления его, однако оно не исправилось. Послал пророков, но и они успеха не имели, ибо зло пре­возмогло, как говорит Исаия: Ни струп, ни язва, ни рана палящаяся: несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обязания (Ис. 1: 6). Как бы сказал: «Зло не частное, не на одном месте, но во всем теле, объяло всю душу, овладело всеми силами её, несть пластыря приложити и прочее, т.е. всё стало подвластно греху, всем он обладает. И Иеремия также говорит: Врачевахом Вавилона, и не исцеле (Иер. 51:9), т.е. мы явили имя Твоё, и возвестили заповеди Твои, бла­годеяния и обетования, предсказали Вавилону нашествие врагов, но он не исцелел, т.е. не покаялся, не убоялся, не обратился от злых дел своих. Так и в другом месте гово­рит: Наказания не приясте (Иер. 2: 30), т.е. вразумления или наставления. И в псалме сказано: Всякаго брашна возгнушася душа их, и приближишася до врат смертных (Пс. 106:18). Тогда наконец преблагий и человеколюбивый Бог послал Единородного Сына Своего: ибо один только Бог мог исцелить такую болезнь, и это было небезызвест­но пророкам. Посему и пророк Давид ясно говорит: Седяй на херувимех явися... воздвигни силу Твою и прииди во еже спасти нас (Пс. 79: 2, 3), и: Господи, приклони небеса и сниди (Пс. 143: 5), и тому подобное. И другие пророки различным образом изрекли многое: одни, моля чтобы он снишёл, другие, извещая, что Он непременно снидет.

Итак, пришёл Господь наш, сделавшись нас ради че­ловеком, чтобы, как говорит святой Григорий, подобным исцелить подобное, душою — душу, плотью — плоть, ибо Он по всему, кроме греха, стал человеком. Он при­нял самое естество наше, начаток нашего состава, и сде­лался Новым Адамом по образу Бога, создавшего перво­го Адама, обновил естественное состояние и чувства сделал опять здоровыми, какими они были вначале. Сделавшись человеком, восставил падшего человека, освободил его, порабощенного грехом, и насильственно им обладаемого. Ибо с насилием и мучительски владел враг человеком, так что и не хотевшие грешить невольно согрешали, как говорит апостол от лица нашего: Не еже бо хоту доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю (Рим. 7: 19).

Итак, Бог, сделавшись ради нас человеком, освободил от мучительства вражьего. Ибо Бог низложил всю силу врага, сокрушил самую крепость его и избавил нас от владычества его, и освободил нас от повиновения и рабства ему, если только мы сами не захотим согрешать произволь­но. Потому что Он дал нам власть, как Он сказал, наступа ти на змию и скорпию, и на всю силу вражию (Лк. 10: 19), очистив нас Святым Крещением от всякого греха: ибо Святое Крещение отъемлет и истребляет всякий грех. Притом преблагий Бог, зная немощь нашу и предвидя, что мы и по Святом Крещении будем согрешать, — как сказано в Писании, что прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его (Быт. 8: 21), — дал нам по благости своей святые заповеди, очищающие нас, дабы мы, если пожелаем, могли опять соблюдением заповедей очиститься не только от грехов наших, но и от самих страстей. Ибо иное суть страсти, и иное — грехи. Страсти суть гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая по­хоть и тому подобное. Грехи же суть самые действия стра­стей, когда кто приводит их в исполнение на деле, т.е. совершает телом те дела, к которым побуждают его стра­сти, ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним. Итак, Он дал нам, как я сказал, заповеди, очищаю­щие [нас] и от самих страстей наших, от самих худых залогов, [находящихся] во внутреннем человеке нашем: ибо [Он] даёт ему силу различить добро и зло, возбуж­дает его, показывает ему причины, по которым он впада­ет в согрешения, и говорит: Закон сказал: не прелюбодей­ствуй, а Я говорю: даже не похотствуй. Закон сказал: не убивай, а Я говорю: даже не гневайся (ср.: Мф. 5: 27, 28). Ибо, если ты будешь похотствовать, хотя бы ты сего дня не прелюбодействовал, похоть не перестанет внутренне смущать тебя, пока не вовлечёт и в самое действие. Если ты гневаешься и раздражаешься на брата своего, то ког­да-нибудь впадёшь в злословие, [потом] начнёшь коварствовать [против него], и таким образом мало-помалу, идя вперед, дойдёшь наконец и до убийства. Ещё закон говорит: Око за око, зуб за зуб, и прочее (Лев. 24: 20). Христос же учит не только терпеливо переносить удар по ланите, но и со смирением обращать другую ланиту. Ибо тогда цель закона была научить нас не делать того, от чего сами не хотим пострадать, потому-то он и оста­навливал нас от делания зла страхом, чтобы самим не пострадать от того же. Ныне же требуется, как я сказал, изгнать самую ненависть, самоё сластолюбие, самоё сла­волюбие и прочие страсти. Словом, теперь цель Влады­ки нашего Христа есть научить нас, от чего мы впали во все грехи эти, от чего постигли нас такие злые дни. Итак, сперва, как я уже сказал, Он освободил нас Святым Кре­щением, подав нам свободу делать добро, если пожела­ем, и не увлекаться уже, так сказать, насильственно ко злу. Ибо того, кто порабощён грехами, они отягощают и увлекают, как и сказано, что каждый связывается узами своих грехов (Притч. 5: 22).

Потом Он научает нас, как посредством святых запо­ведей очищаться и от самих страстей, чтобы через них не впасть опять в те же грехи. Наконец, показывает нам и причину, от которой приходит человек в небрежение и преслушание самих заповедей Божиих, и таким обра­зом подаёт нам врачевство и [против] этой [причины], чтобы мы возмогли сделаться послушными и спастись. Какое же это врачевство и какая причина небрежения? Послушайте, что говорит сам Господь наш: ...Научитеся от Мене, яко кроток есмь, и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11: 29). Вот здесь Он показал нам вкратце, одним словом, корень и причину всех зол и врачевство от них, причину всего благого: показал, что возношение низложило нас, что невозможно иначе получить помилование как через противоположное ему, т.е. смиренномудрие. Ибо возношение рождает прене­брежение, преслушание и погибель, как и смиренномуд­рие рождает послушание и спасение души. Понимаю же истинное смиренномудрие не в словах только или во внешнем образе смирение, но собственно смиренный залог, утвердившийся в самом сердце. Итак, желающий найти истинное смирение и покой душе своей да на­учится смиренномудрию и увидит, что в нём всякая ра­дость и всякая слава, и весь покой, как и в гордости всё противное. Ибо от чего подверглись мы всем скорбям этим? Не от гордости ли нашей? Не от безумия ли на­шего? Не от того ли, что мы не обуздываем злого произ­воления нашего? Не от того ли, что мы держимся горь­кого своеволия нашего? Да и от чего же более? Не был ли человек по сотворении своём во всяком наслажде­нии, во всякой радости, во всяком покое, во всякой сла­ве? Не был он в раю? Ему было поведено не делать этого, а он сделал. Видишь ли гордость? Видишь ли упрям­ство? Видишь ли непокорность?

После этого Бог, видя такое бесстыдство, говорит: «Он безумен, он не умеет наслаждаться радостью». Если он не испытает злоключений, то пойдет [ещё] далее и совер­шенно погибнет. Ибо если не узнает, что такое скорбь, то не узнает, и что такое покой. Тогда [Бог] воздал ему то, чего он был достоин, и изгнал его из рая. И [человек] был предан собственному своему самолюбию и собственной воле, чтобы они сокрушили кости его, чтобы он научился следовать не самому себе, но заповедям Божиим, чтобы самое злострадание преслушания научило его покою по­слушания, как сказано у пророка: Накажет тя отступле­ние твое (Иер. 2: 19). Однако благость Божия, как я часто говорил, не презрела своего создания, но опять увещевает, опять приказывает: Приидите ко Мне ecu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. И: 28). Как бы гово­рит: «Вот вы трудились, вот вы пострадали, вот вы испы­тали злые [следствия] вашей непокорности; придите же теперь, обратитесь; придите, познайте немощь свою, дабы войти в покой и славу вашу. Придите, оживотворите себя смиренномудрием вместо высокоумия, которым вы себя умертвили». Научитеся от Мене, яко кроток есмь, и сми­рен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11: 29). О, удивление, братья мои, что делает гордость! О, чудо, сколь сильно смиренномудрие! Ибо какая была нужда во всех этих превратностях? Если бы человек сначала сми­рился, послушал Бога и сохранил заповедь, то не пал бы. Опять, по падении [Бог] дал ему возможность пока­яться и быть помилованным, но выя его осталась непре­клонною. Ибо [Бог] пришёл, говоря ему: Адаме, где ecu? (Быт. 3: 9), т.е. из какой славы в какой стыд перешёл ты? И потом, вопрошая его: «Зачем ты согрешил, зачем пре­ступил [заповедь]?», приготовлял его собственно к тому, чтобы он сказал: «Прости!» Но нет смирения! Где слово „прости"? Нет покаяния, но совсем противное. Ибо он прекословит и возражает: Жена, юже ми ecu дал (прельсти мя) (ср.: Быт. 3: 12), и не сказал: «Жена моя прельсти мя», но «Жена, юже ми еси дал», как бы говоря: «Это беда, которую Ты навел на главу мою». Ибо так всегда бывает, братья мои: когда человек не хочет порицать себя, то он не усомнится обвинять и Самого Бога. По­том [Бог] приходит к жене и говорит ей: «Почему и ты не сохранила заповеди?» Как бы собственно внушал ей: «Скажи по крайней мере ты „прости", чтобы смирилась душа твоя и ты была помилована». Но опять [не слы­шит] слова „прости". Ибо и она отвечает: Змий прельсти мя (Быт. 3: 13). Как бы сказала: «Змий согрешил, а мне какое дело?» Что вы делаете, окаянные? Покайтесь, по­знайте согрешение ваше, пожалейте о наготе своей. Но никто из них не захотел обвинить себя, ни в одном не нашлось и малого смирения. Итак, вы видите теперь ясно,до чего дошло устроение наше, вот в какие бедствия ввело нас то, что мы оправдываем самих себя, что дер­жимся своей воли и следуем самим себе. Все это исча­дия гордости, враждебной Богу. А чада смиренномудрия суть самоукорение, недоверие своему разуму, ненавидение своей воли. Ибо через них человек сподобляется прийти в себя и возвратиться в естественное состояние через очищение себя святыми заповедями Христовыми. Без смирения нельзя повиноваться заповедям и достиг­нуть чего-либо благого, как сказал и авва Марк: «Без сокрушения сердечного невозможно освободиться от зла и приобрести добродетель».

Итак, через сокрушение сердечное человек делается послушным заповедям, освобождается от зла, приобрета­ет добродетели и потом восходит в покой свой. Зная это, и святые всячески старались смиренной жизнью соеди­нить себя с Богом. Ибо были некоторые боголюбивые люди, которые по Святом Крещении не только пресекли действия страстей, но восхотели победить и сами страсти и быть бесстрастными, каковы были святой Антоний и Пахомий, и прочие богоносные отцы. Они имели благое намерение очистить самих себя, как говорит апостол, от всяким скверны плоти и духа (2 Кор. 7: 1), ибо знали, что сохранением заповедей, как мы уже сказали, очищается душа и, так сказать, очищается и ум, и прозревает, и при­ходит в естественное [состояние]. Ибо заповедь Господня светла, просвещающая очи (Пс. 18: 9). Они поняли, что, находясь в мире, не могут удобно совершать добродетели и измыслили себе особенный образ жизни, особенный порядок провождения времени, особенный образ дей­ствия — словом, монашеское житие, и начали убегать от мира и жить в пустынях, [подвизаясь] в постах, во бдени­ях, спали на голой земле и [терпели] другое злострадание, совершенно отрекались от отечества и сродников, име­ний и приобретений — одним словом, распяли себя миру. И не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары. И объясню вам, как они это сделали. Заповеди [Хри­стовы] даны всем христианам, и всякий христианин обя­зан исполнять их. Они, так сказать, дань, должная царю. И кто, отрекающийся давать дани царю, избег бы наказа­ния? Но есть в мире великие и знатные люди, которые не только дают дани царю, но и приносят ему дары. Таковые сподобляются великой чести, великих наград и достоинств. Так и отцы: они не только сохранили заповеди, но и при­несли Богу дары. Дары же сии суть девство и нестяжание. Это не заповеди, но дары, ибо нигде не сказано в Писа­нии: «Не бери жены, не имей детей». Так же и Христос, говоря: Продаждь имение твое (Мф. 19: 21), не дал этим заповеди. Но когда приступил к нему законник и сказал: Учителю благий, что благо сотворю, да имам живот веч­ный?(Мф. 19:16), [Христос ] отвечал: «Ты знаешь запове­ди: не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвиде­тельствуй на ближнего своего и прочие». Когда же тот сказал: Вся сия сохраних от юности моея (Мф. 19: 20), [Господь] присовокупил: Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим (Мф. 19: 21). Он не сказал: «Продай имение твое», как бы повелевая, но сове­туя, ибо слова: „аще хощеши", не суть слова повелеваю­щего, но советующего.

Итак, как мы сказали, отцы принесли Богу вместе с другими добродетелями и дары: девство и нестяжание, и, как мы упомянули прежде, распяли себе мир. Но потом подвизались распять и себя миру, как говорит апостол: Мне мир распяся, и аз миру (Гал. 6: 14). Какое же между этим различие? Как мир распинается человеку и человек миру? Когда человек отрекается от мира и делается иноком, оставляет родителей, имения, приобретения, торговлю, даяние [другим] и приятие [от них], тогда распинается ему мир, потому что он отверг его. Это и значат слова апостола мне мир распяся. Потом он прибавляет: И аз миру. Как же человек распинается миру? Когда, освобо­дившись от внешних вещей, он подвизается и против са­мих услаждений или против самого вожделения вещей, и против своих пожеланий, и умертвит свои страсти, тогда и сам он распинается миру и сподобляется сказать с апо­столом: Мне мир распяся, и аз миру.

Отцы наши, как мы сказали, распяв себе мир, преда­лись подвигам и распяли и себя миру. А мы думаем, что распяли себе мир потому только, что оставили его и при­шли в монастырь. Себя же не хотим распять миру: ибо любим ещё наслаждения его, имеем ещё пристрастие к снедям, к одеждам. Если у нас есть какие-нибудь хоро­шие рабочие орудия, то мы пристрастны и к ним и позво­ляем какому-нибудь ничтожному орудию произвести в нас оное [мирское пристрастие], как сказал авва Зосима. Мы думаем, что, вышедши из мира и придя в монастырь, оставили все мирское. Но [и здесь] ради ничтожных ве­щей исполняем пристрастия [мирские]. Это происходит с нами от многого неразумия нашего, что, оставив великие и многоценные вещи, мы посредством каких-нибудь нич­тожных исполняем страсти наши. Ибо каждый из нас оставил то, что имел. Имевший великое оставил великое, и имевший что-нибудь и тот оставил, что имел, каждый по силе своей. И приходя в монастырь, как я сказал, ма­ловажными вещами исполняем пристрастие наше. Однако, мы не должны так делать. Но как мы отреклись от мира и вещей его, так должны отречься и от самого пристрас­тия к вещам и знать, в чём состоит это отречение и зачем мы пришли в монастырь, и что значит одеяние, в которое мы облеклись, должны сообразоваться с ним и подви­заться подобно отцам нашим.

Одеяние, которое мы носим, состоит из: мантии, не имеющей рукавов, кожаного пояса, аналава и куколя — а [всё] это суть символы. И мы должны знать, что означают символы одеяния нашего. Итак, для чего мы носим ман­тию, не имеющую рукавов? Между тем как все другие имеют рукава, почему мы не имеем их? Рукава есть подо­бие рук, а руки принимаются для обозначения действия. Итак, когда приходит нам помысел сделать что-либо ру­ками ветхого нашего человека, как например: украсть или ударить, или вообще сделать руками нашими какой-либо грех, то мы должны обратить внимание на одеяние наше и вспомнить, что не имеем рукавов, т.е. не имеем рук, чтобы сделать какое-либо дело ветхого человека. Притом мантия наша имеет и некоторый знак багряного цвета. Что же значит этот багряный знак? Каждый царский воин имеет на своей епанче багряницу. Ибо так как царь носит багряную одежду, то и все воины его нашивают на епан­чи свои багряницу, т.е. отличие царское, чтобы по этому узнавали их, что они принадлежат царю и ему служат. Так и мы носим багряный знак на мантии нашей, показы­вая, что мы стали воинами Христовыми, что обязаны тер­петь все страдания, какие Он претерпел за нас. Ибо когда Владыка наш страдал, то Он был одет в багряную ризу, во-первых, как царь — ибо Он есть царь царствующих и Господь господствующих, потом же и как поруганный оными нечестивыми людьми. Так и мы, имея багряный знак, даём обет, как я сказал, переносить все страдания Его. И как воин не должен оставлять службы своей для того, чтобы сделаться земледельцем или купцом, ибо иначе он лишится своего сана, как говорит апостол: Никто же воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет (2 Тим. 2: 4), так и мы должны подвизаться и не заботиться ни о чём мирском, и служить единому Богу, дабы, как сказано, быть девою, прилежно занятой своим делом и безмолвною (2 Кор. 11: 2).

Есть у нас и пояс. Для чего же мы носим его? Пояс, который мы носим, есть символ, во-первых, того, что мы готовы на дело: ибо каждый, желающий что-либо делать, сперва опоясывается и потом начинает дело, как и Господь говорит: Да будут чресла ваша препоясана (Лк. 12: 35); во-вторых, для того, что как пояс взят от мёртвого тела, так и мы должны умертвить похоть нашу. Ибо пояс носится на чреслах наших, где находятся и почки, в которых, как говорят, заключается похотная часть души, и это то есть сказанное апостолом: Умертвите... уды ваша, яже на зем­ли, блуд, нечистоту и прочее (Кол. 3: 5).

Имеем также и аналав, который полагается на плечах наших крестообразно. А это значит, что мы носим на ра­менах наших знамение креста, как говорит [Господь]: Возьмет крест свой, и по Мне грядет (Мк. 8: 34). Что же есть крест? Не что иное, как совершенное умерщвление, которое совершается в нас верою во Христа. Ибо вера, как сказано в Отечнике ((Патерик) — книга, в которой собраны сказания о подвигах и изречения святых отцов.), устраняет всегда препятствия и делает для нас удобным тот подвиг, который ведет к та­ковому совершенному умерщвлению, т.е. чтобы человек умер для всего мирского. И если он оставил родителей, то пусть подвизается и против пристрастия [к ним]. Так­же если кто отрёкся от имений и приобретений, и [вооб­ще] от какой-либо вещи, то он должен отречься и от са­мого пристрастия своего к ней, как мы уже сказали: в этом-то и состоит совершенное отречение.

Надеваем мы и куколь, который есть символ смирения. Куколи носят малые [и незлобивые] младенцы, а человек совершеннолетний куколи не носит. Мы же носим оный для того, чтобы младенчествовать злобой, как сказал апо­стол: Не дети бывайте умы: но злобою младенствуйте (1 Кор. 14: 20). Что же значит младенчествовать злобою? Незлобивый младенец, если будет обесчещен, не гневает­ся и, если почтён будет, не тщеславится. Если кто возьмёт принадлежащее ему, он не печалится, ибо младенчествует злобой и не мстит за оскорбления, и не ищет славы. Куколь есть также подобие благодати Божией, потому что как куколь покрывает и греет голову младенца, так и благодать Божия покрывает ум наш, как сказано в Отеч­нике: «Куколь есть символ благодати Бога, Спасителя на­шего, покрывающей наше владычественное [ум] и охра­няющей наше о Христе младенчество от демонов, старающихся всегда противиться нам и низвергать нас». Вот мы имеем около чресл наших пояс, который означает умерщвление бессловесной похоти, и на плечах аналав, т.е. крест. Вот и куколь, который есть символ незлобия и младенчества о Христе. Итак, будем жить сообразно с одеянием нашим, чтобы, как сказали отцы, не оказалось, что мы носим чуждое одеяние, но, как мы оставили вели­кое, так оставим и малое. Мы оставили мир — оставим и пристрастие к нему. Ибо пристрастия, как я сказал, и маловажными, и обыкновенными вещами, не стоящими никакого внимания, опять привязывают нас к миру и со­единяют с ним, а мы не разумеем этого. Посему, если мы хотим совершенно измениться и освободиться [от мира], то научимся отсекать хотения наши и таким образом мало-помалу с помощью Божией мы преуспеем и достиг­нем бесстрастия. Ибо ничто не приносит такой пользы людям, как отсечение своей воли, и поистине от этогочеловек преуспевает более, нежели от всякой другой добродетели. Итак, человек, который идёт путём, найдя на нём жезл и взяв его, с помощью этого жезла проходит большую часть пути своего. Так бывает с теми, кто идёт путём отсечения своей воли. Ибо отсечением своей воли он приобретает беспристрастие, а от беспристрастия при­ходит с помощью Божией и в совершенное бесстрастие. Можно и в краткое время отсечь десять хотений своих. И скажу вам, как это.

Положим, что кто-нибудь, пройдя небольшое расстоя­ние, увидел что-либо, и помысел говорит ему: «Посмотри туда». А он отвечает помыслу: «Истинно не стану смот­реть», и отсекает хотение своё, и не смотрит. Или встре­чает празднословящих между собой и помысел говорит ему: «Скажи и ты такое-то слово», а он отсекает хотение своё и не говорит. Или говорит ему помысел: «Пойди, спроси повара, что он варит», а он не идёт и отсекает хотение своё. Он видит что-нибудь, и помысел говорит ему: «Спроси, кто принёс это», а он отсекает хотение своё и не спрашивает. Отсекая же таким образом [свою волю], он приходит в навык отсекать её, и, начиная с малого, достигает того, что и в великом отсекает её без труда и спокойно, и достигает наконец того, что вовсе не имеет своей воли, и что бы ни случилось, он бывает спокоен, как будто исполнилось его собственное желание. И тогда, как он не хочет исполнять свою волю, оказывается, что она всегда исполняется. Ибо кто не имеет своей собствен­ной воли, для того всё, что с ним ни случается, бывает согласно с его волей. Таким образом выходит, что он не имеет пристрастия, а от беспристрастия, как я сказал, приходит в бесстрастие. Видите ли, в какое преуспевание мало-помалу приводит отсечение своей воли.

Каков был прежде блаженный Досифей? От какой рос­коши и неги [пришёл он]? Он даже никогда не слышал слова Божия. Однако же, вы слышали, в какую меру [ду­ховного возраста] привело его в короткое время блажен­ное послушание и отсечение своей воли? Итак, Бог его прославил и не попустил таковой его добродетели прий­ти в забвение, но открыл о ней одному святому старцу, который и видел Досифея посреди всех великих святых, наслаждающегося их блаженством.

Расскажу вам и другое подобное событие, случившее­ся при мне, дабы вы узнали, что блаженное послушание и отсечение своей воли избавляет человека и от смерти. Однажды, когда я ещё был в обители аввы Серида, при­шёл туда ученик одного великого старца из страны Аскалонской с некоторым поручением от своего аввы. Старец дал ему заповедь возвратиться в свою келию до вечера. Между тем поднялась сильная буря с дождём и громом, и протекавший вблизи поток поднялся в уровень с берега­ми. Брат, помня слова своего старца, хотел идти обратно. Мы просили его остаться, полагая что ему невозможно безопасно перейти поток, но он не согласился остаться с нами. Тогда мы сказали: «Пойдём вместе с ним до пото­ка», — когда он увидит его, то сам возвратится. Итак, мы пошли с ним, и, когда дошли до реки, он снял одежду свою, привязал её на голове своей, опоясался нарамником и бросился в реку, — в эту страшную быстрину. Мы стоя­ли в ужасе, трепеща [за него], как бы он не утонул. Но он продолжал плыть и весьма скоро очутился на другой сто­роне. Оделся в свою одежду, поклонился нам оттуда, про­щаясь с нами, и пошёл скоро, продолжая путь свой. А мы стояли в изумлении и удивлялись силе добродетели: тогдакак мы от страха едва могли смотреть на реку, он безо­пасно переплыл её за послушание своё.

[Так же] и тот брат, которого послал авва его по их нуждам в село к служившему им [Бога ради], когда уви­дел, что дочь того стала привлекать его к совершению греха, сказал только: «Боже, молитвами отца моего, спа­си меня», и тотчас очутился на пути в скит, идя к отцу своему. Видите ли, силу добродетели? Видите ли дей­ствие слова? Какая помощь заключается в том, чтобы призывать молитвы отца своего? Он сказал только: «Боже, молитвами отца моего, спаси меня», и тотчас очутился на пути. Обратите же внимание на смирение и благочестие обоих. Они были в стеснённом положении, и старец хо­тел послать брата к служившему им, но не сказал: «Пой­ди», а спросил его: «Хочешь ли идти?» Также и брат не сказал: «Пойду», но отвечал ему: «Как ты желаешь, отче, так и сделаю», ибо он боялся и соблазниться, и ослушать­ся отца своего. Потом, когда нужда ещё более стеснила их, старец сказал ему: «Встань и пойди, сын мой» и не сказал ему «Уповаю на Бога моего, что Он сохранит тебя», но: «Уповаю на молитвы отца моего, что Бог сохранит тебя». Также и брат, когда увидел себя в искушении, не сказал: «Боже мой, спаси меня», но — «Боже! Молитв ради отца моего, спаси меня». И каждый из них уповал на молитвы отца своего.

Видите ли, как они послушание совокупили со смире­нием? Ибо как в запряжённой колеснице один конь не может опередить другого, иначе сломается колесница, так и послушанию нужно, чтобы с ним сопряжено было смире­ние. Но кто может сподобиться этой благодати, если, как я сказал, не понудит себя отсечь свою волю и не предаст себя, Бога ради, своему отцу, ни в чём не сомневаясь, но делая всё, что ни говорят они (т.е. отцы), с полной верой, как бы слушая самого Бога. Кто иной достоин быть поми­лованным? Кто достоин спастись? Рассказывают, что однаж­ды святой Василий, посещая свои монастыри, сказал одно­му из своих игуменов: «Имеешь ли ты у себя кого-нибудь из спасающихся?» Авва отвечал ему: «Твоими святыми мо­литвами, Владыко, все мы желаем спастись». Святой Васи­лий сказал ему опять: «Имеешь ли кого-нибудь из спасаю­щихся, говорю я?» Тогда игумен понял силу [вопроса], ибо сам был муж духовный, и сказал: «Да, имею». Святой Ва­силий говорит ему: «Приведи его сюда». И игумен позвал такового брата. Когда же он пришёл, святой сказал ему: «Дай мне воды умыться». Тот пошёл и принёс ему умыть­ся. Умывшись, святой Василий взял сам умывальницу с водой и сказал брату: «На, умойся и ты». И брат принял умовение от святого без всякого сомнения. Испытав его в этом, святой сказал ему опять: «Когда я войду в святили­ще, приди и напомни мне, я рукоположу тебя». И он опять послушался его без рассуждения. И когда увидел святого Василия в алтаре, пошёл и напомнил ему, и тот посвятил его и взял с собой. Ибо кому подобало быть с этим святым и богоносным мужем, как не такому благословенному бра­ту? А вы не имеете опыта в несомненном послушании, от­того и не знаете покоя, от него [происходящего].
Однажды я спросил старца авву Варсонофия: «Вла­дыко, Писание говорит, что многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие (Деян. 14: 22), а я вижу, что не имею никакой скорби. Что мне делать, чтобы не погубить души своей?» Потому что я не имел никакой печали. Если случалось мне иметь какой-нибудь помы­сел, то я брал дощечку и писал к старцу (когда я ещё не служил ему, то вопрошал его письменно), и прежде чем я оканчивал писать, чувствовал уже облегчение и пользу: так велико было моё беспечалие и спокойствие. А я, не зная силы этой добродетели и слыша, что многими скорбь-ми подобает нам внити во царствие Божие, боялся, что не имел скорби. Итак, как я объяснил это старцу, он отвечал мне: «Не скорби, тебе не о чем беспокоиться: каждый предавший себя в послушание отцам, имеет та­кое беспечалие и покой». Богу же нашему да будет слава вовеки. Аминь.

Поучение третье

О совести

Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту. Помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое. Это называется совестью, а она есть естественный закон. Это те кладези, которые, как толкуют святые отцы, иска­пывал Исаак, а Филистимляне засыпали (Быт. 26). Сле­дуя этому закону, то есть совести, патриархи и все свя­тые прежде написанного закона угодили Богу. Но когда люди через грехопадение, закрыли и попрали её, тогда сделался нужен закон написанный, стали нужны святые пророки, нужно сделалось самоё пришествие Владыки на­шего Иисуса Христа, чтобы открыть и воздвигнуть её [со­весть], чтобы засыпанную эту искру снова возжечь хране­нием святых Его заповедей.

Ныне же в нашей власти или опять засыпать её, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться ей. Ибо когда совесть наша говорит нам сделать что-либо, а мы пренебрегаем этим, и, когда она снова говорит, а мы не делаем, но продолжаем попирать её, тогда мы засыпаем её, и она не может уже явственно говорить нам от тяготы, лежащей на ней, но, как светиль­ник, сияющий за завесой, начинает показывать нам вещи темнее. И как в воде, помутившейся от многого ила, ник­то не может узнать лица своего, так и мы по преступле­нию не разумеем, что говорит нам совесть наша. Так что нам кажется, будто её вовсе нет у нас. Однако нет челове­ка, не имеющего совести, ибо она есть, как мы уже сказа­ли, нечто Божественное и никогда не погибает, но всегда напоминает нам полезное, а мы не ощущаем этого, пото­му что, как уже сказано, пренебрегаем ею и попираем её.

Посему-то пророк оплакивает Ефрема и говорит: Соодоле Ефрем соперника своего, попра суд (ср.: Ос. 5: 11). Соперником же называется совесть. Поэтому и в Еванге­лии сказано: Буди увещаваяся с соперником твоим скоро, дондеже ecu на пути с ним: да не предаст тебе соперник судии, и судия тя предаст слузе, и в темницу ввержен будеши. Аминь глаголю тебе: не изыдеши оттуду, донде­же воздаси последний кодрант (Мф. 5: 25-26). Но почему же совесть называется соперником? Соперником называ­ется она потому, что сопротивляется всегда злой нашей воле и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем; и опять, чего не должны делать и делаем. И за это она осуждает нас, потому и Господь называет её со­перником и заповедует нам, говоря: Буди увещаваяся с соперником твоим скоро, дондеже ecu на пути с ним... Путь, как говорит Василий Великий, есть мир сей.

Итак, потщимся, братья, хранить совесть нашу пока мы находимся в этом мире, не допустим, чтобы она обли­чала нас в каком-либо деле, не будем попирать её отнюдь ни в чём, хотя бы то было и самое малое. Знайте, что от [пренебрежения] этого малого и, в сущности, ничтожного мы переходим к пренебрежению великого. Ибо если кто начнёт говорить: «Что за важность, если я скажу это сло­во? Что за важность, если я съем эту безделицу? Что за важность, если я посмотрю на ту или на эту вещь?» — от этого: «Что за важность в том, что за важность в дру­гом» впадает он в худой навык и начинает пренебрегать великим и важным, и попирать свою совесть, а таким образом, закосневая [во зле], находится в опасности прийти в совершенное нечувствие. Поэтому берегитесь, братья, пренебрегать малым, берегитесь презирать его как малое и ничтожное — оно не малое, ибо через него образуется худой навык. Будем же внимать себе и заботиться о лёг­ком, пока оно легко, чтобы оно не стало тяжким. Ибо и добродетели, и грехи начинаются от малого и приходят к великому добру и злу. Поэтому заповедует нам Господь блюсти свою совесть и как бы особенно увещевает [каж­дого из нас], говоря: «Посмотри, что ты делаешь, несчаст­ный! Опомнись, помирись с соперником твоим, пока ты на пути с ним». Потом указывает бедственные послед­ствия от несоблюдения этой заповеди: Да не предаст тебе соперник судии, и судия тя предаст слузе, и в темницу ввержен будеши. А затем что? — Аминь глаголю тебе: не изыдеши оттуду, дондеже воздаси последний кодрант. Ибо совесть обличает нас, как я уже сказал, и в добре, и в зле, и показывает нам, что делать и чего не делать. И опять она же осудит нас в будущем веке, поэтому и сказано: да не предаст... судии, и прочее.
А хранение совести многоразлично, ибо человек дол­жен сохранять её в отношении к Богу, к ближнему и к вещам. В отношении к Богу хранит совесть тот, кто не пренебрегает Его заповедями и даже в том, чего не видят люди и чего никто не требует от нас. Он хранит совесть свою к Богу в тайне. Например, обленился ли кто в мо­литве, или страстный помысел вошёл в сердце его, а он не воспротивился ему и не восстягнул себя, но принял его. Также если кто, видя ближнего, делающего или говоря­щего что-либо, и, как [обыкновенно] случается, осудил его. Короче сказать, всё, что бывает в тайне, чего никто не знает, кроме Бога и совести нашей, должны мы хра­нить: и это-то есть хранение совести в отношении к Богу. А хранение совести в отношении к ближнему требует, чтобы не делать отнюдь ничего такого, что, как мы знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего делом, или словом, или видом, или взором. Ибо и видом, как я часто повто­ряю, даже и взором, можно оскорбить брата. Короче ска­зать, человек не должен делать ничего такого, о чём зна­ет, что он делает это с намерением оскорбить ближнего: сим оскверняется совесть его, сознавая, что сделано с тем, чтобы повредить брату или опечалить его. Это-то значит хранить свою совесть в отношении к ближнему. А хране­ние совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какой-либо вещью, не допус­кать ей портиться и не бросать её как-нибудь. А если увидим что-либо брошенное, то не должно пренебрегать этим, хотя бы оно было и ничтожно, но поднять и поло­жить на своё место. Не должно также обходиться нерассмотрительно со своей одеждой. Ибо случается, что иной мог бы носить одежду неделю или две, или даже месяц, а он часто моет её преждевременно и тем портит её. И вме­сто того чтобы носить её пять месяцев и более, он частым мытьём приводит её в ветхость и негодность. А это про­тив совести. Также и в отношении постели. Часто иной мог бы довольствоваться одной подушкой, а он ищет боль­шой постели. Или имеет власяницу, но хочет переменить её и приобрести другую, новую и более красивую, по тщеславию или от уныния. Иной опять может обойтись одним покрывалом, а он ищет другого, лучшего, иногда даже и спорит, если не получит его. А если он ещё станет примечать за братом своим и говорить: «Зачем у него есть, а у меня нет?», то такой далёк от преуспеяния. Так­же если кто-либо развесит свою одежду или покрывало на солнце, и поленится вовремя снять их, и допустит им от зноя портиться, то и это против совести. Также и в пище. Иной может удовлетворить свои потребности ма­лым количеством какой-либо овощи, или чечевицей, или немногими маслинами, а он не хочет этого, но ищет дру­гой пищи, вкуснейшей и лучшей. Это всё против совести. Отцы же говорят, что монах никогда не должен допус­кать, чтобы совесть обличала его в какой-либо вещи. Итак, необходимо нам, братья, внимать себе всегда и охранять себя от всего этого, чтобы не подвергнуться тому бед­ствию, от которого Сам Господь предостерегает нас, как мы выше сказали. Да подаст нам Бог слышать и испол­нять это, чтобы слова отцов наших не послужили нам на осуждение.

О страхе Божием

Святой Иоанн говорит в соборных посланиях своих: Совершенна любы вон изгоняет страх (1 Ин. 4: 18). Что хочет сказать нам через это святой апостол? О какой любви говорит он нам и о каком страхе? Ибо пророк Давид гово­рит в псалме: Бойтеся Господа вcu святии Его (Пс. 33: 10), и много других подобных изречений находим мы в Божест­венных Писаниях. Итак, если и святые, столько любящие Господа, боятся Его, то как же святой Иоанн говорит: совершенна любы вон изгоняет страх? Святой хочет нам показать этим, что есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, и что один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть страх святых совершенных, достигших в миру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию по страху мук, тот, как мы сказали, ещё новоначальный: ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя его, собственно, для того, чтобы благоугодить Ему. Этот знает, в чём состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом. Этот-то имеет истинную любовь, которую святой называет совершенной. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо таковой боится Бога и исполняет волю Божию уже не по страху наказания,

уже не для того, чтобы избегнуть мучений, но потому что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться её. И сей совер­шенный страх, рождающийся от этой любви, изгоняет первоначальный страх. Поэтому-то апостол и говорит: Совершенна любы вон изгоняет страх.

Однако, невозможно достигнуть совершенного страха [иначе], как только первоначальным страхом, ибо троя­ким образом, как говорит Василий Великий, можем мы угодить Богу или благоугождаем Ему, боясь муки, и тог­да [находимся] в состоянии раба; или ища награды, вы­полняем повеления Божии ради собственной пользы и потому уподобляемся наёмникам; или делаем добро ради самого добра, и [тогда] мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в ра­зум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но, собственно, потому и хранит к нему особен­ную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его и уверен, что всё имение отца принадлежит и ему. Тако­вой сподобляется услышать: Уже неси раб, но сын... и на­следник Божий Иисус Христом (Гал. 4: 7). Такой уже не боится, как мы сказали, Бога конечно, тем первоначал!, ным страхом, но любит Его, как и святой Антоний гово­рит: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его».

И Господь, сказав Аврааму, когда он привёл для жерт­воприношения Ему сына своего: Ныне познах, яко боишися ты Бога (Быт. 22: 12), этим означил тот совершен­ный страх, который рождается от любви. Ибо [иначе] как бы он сказал: Ныне познах, когда [Авраам] уже сделал столько из послушания Богу: оставил всё своё и пересе­лился в чуждую землю к народу, служившему идолам, где не было и следа Богопочитания, и сверх [всего] этого навёл [на него Бог] такое страшное искушение — жертво­приношение сына, и после сего сказал ему: Ныне во познах, яко боишися ты Бога. Очевидно, что Он говорил здесь о совершенном страхе, свойственном святым, которые уже не по страху мучения и не для получения награды ис­полняют волю Божию, но любя Бога, как мы многократ­но говорили, боятся сделать что-либо против воли Бога, ими любимого. Поэтому-то и говорит [апостол]: Совер­шенна любы вон изгоняет страх (1 Ин. 4: 18), ибо они уже не по страху действуют, но боятся, потому что лю­бят. В этом состоит совершенный страх. Но невозможно, (как мы уже сказали выше), достигнуть совершенного страха, если кто прежде не приобретает первоначально­го. Ибо сказано: Начало премудрости страх Господень (Притч. 1: 7), и ещё сказано: Страх Божий есть начало и конец (ср.: Сир. 1: 15, 18). Началом назван первоначаль­ный страх, за которым следует совершенный страх свя­тых. Первоначальный страх свойствен нашему душевно­му состоянию. Он охраняет душу от всякого зла, как полировка медь, ибо сказано: Страхом же Господним уклоняется всяк от зла (Притч. 16: 6). Итак, если кто уклоняется от зла по страху наказания, как раб, боящий­ся господина, то он постепенно приходит и к тому, чтобы делать благое добровольно и мало-помалу начинает как наёмник надеяться некоторого воздаяния за своё благое делание. Ибо когда он постоянно будет избегать зла, как мы сказали, из страха, подобно рабу, и делать благое в надежде награды, подобно наемнику, то пребывая по бла­годати Божией во благом и соразмерно сему соединяясь с Богом, он получает вкус благого и начинает понимать, в чём истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним. Ибо «Кто может разлучить такового от любви Христо­вой?» — как сказал апостол (Рим. 8: 35).

Тогда достигает он в достоинство сына и любит добро ради самого добра, и боится, потому, что любит. Это-то есть великий и совершенный страх. Поэтому и пророк, уча нас отличать один страх от другого, сказал: Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас. Кто есть человек хотяй живот, любяй дни видети благи? (Пс. 33: 12, 13). Обратите внимание ваше на каждое слово пророка, как каждое речение его имеет свою силу. Спер­ва говорит он: Приидите ко мне, призывая нас к доброде­тели, [потом] прилагает и чада. Чадами называют святые тех, которые их словами обращаются от греха к доброде­тели, как и апостол говорит: Чадца моя, имиже паки бо­лезную, дондеже вообразится Христос в вас (Гал. 4: 19). Потом, призвав нас и приготовив к тому обращению, [про­рок] говорит: Страху Господню научу вас.

Видите ли дерзновение святого? Мы, когда хотим ска­зать что-либо доброе, всегда говорим: «Хотите ли, мы побеседуем с вами несколько о страхе Божием или о дру­гой какой-либо добродетели?» Святой же пророк не так, но с дерзновением говорит: Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас. Кто есть человек хо­тяй живот, любяй дни видети благи? Потом, как бы услы­шав от кого-либо в ответ: «Я желаю, научи меня, как жить и видеть дни благие», он научает, говоря: Удержи язык твой от зла, и устне твои, еже не глаголати льсти (Пс. 33: 14). Итак, он прежде [всего] отсекает действие зла страхом Божиим.

Удерживать язык свой от зла — значит не уязвлять чем-либо совести ближнего, не злословить, не раздражать. А уста­ми своими не глаголати льсти — значит не обольщать ближнего (В греч.: не обличать ни в чём ближнего и не соблазнять его.). Потом [пророк] прибавляет: Уклонися от зла. Сперва сказал он о некоторых частных грехах: о злосло­вии, обмане. А потом говорить вообще о всяком зле. Укло­нися от зла, т.е. избегай вообще всякого зла, уклоняйся от всякого дела, ведущего ко греху. Опять, сказав это, он не остановился на этом, но прибавил, и сотвори благо (Пс. 33: 15). Ибо случается, что иной не делает зла, но и добра не делает. Иной также не обижает, но не оказывает и милосердия. Иной не ненавидит, но и не любит. Итак, хорошо сказал пророк: Уклонися от зла и сотвори благо. Вот он показывает нам ту постепенность трёх устроений [душевных], о которой мы упоминали выше. Страхом Божиим он научил уклоняться от зла и тогда уже повеле­вает начать благое. Ибо когда кто сподобится освободиться от зла и удалиться от него, тогда он естественно соверша­ет доброе, наставляемый святыми.

Сказав об этом столь хорошо и последовательно, он продолжает: Взыщи мира и пожени и (Пс. 33: 15). Не ска­зал только взыщи, но усильно стремись за ним, чтобы достигнуть его. Следите внимательно умом вашим за этой речью и примечайте точность, наблюдаемую святым. Когда кто сподобится уклониться от зла и [потом] будет стараться с помощью Божией делать благое, тотчас восста­ют на него брани вражеские, и он подвизается, трудится, сокрушается, не только боясь возвратиться опять на злое, как мы сказали о рабе, но и надеясь, как было упомянуто, награды за благое, подобно наёмнику. И таким образом, терпя нападения от врага, борясь с ним и сопротивляясь ему, он делает благое, но с большой скорбью, с великим трудом. Когда же он получит помощь от Бога и приобретёт некоторый навык в добре, тогда видит он покой, тогда вкушает мир, тогда ощущает, что значит печаль брани и что — радость и веселье мира. И потом уже ищет мира, усиленно стремится к нему, чтобы достигнуть его, приоб­рести совершенно и водворить его в себе.

Что может быть блаженнее души, сподобившейся прий­ти в эту меру [духовного возраста]? Таковой, как мы неод­нократно говорили, находится в достоинстве сына. Ибо поистине блажени миротворцы: яко тии сынове Божии нарекутся (Мф. 5: 9). Кто может отселе побудить душу сию делать добро ради чего-либо иного, кроме наслажде­ния тем самым добром? Кто может знать радость эту кро­ме того, кто испытал её? Тогда-то таковой, как мы уже несколько раз говорили, познаёт и совершенный страх. Вот мы и слышали теперь, в чём состоит совершенный страх святых. И в чём состоит первоначальный страх, свой­ственный [нашему] душевному устроению, и с чего чело­век начинает и чего достигает через страх Божий. Теперь мы желаем узнать и то, как вселяется в нас страх Божий, и хотим сказать, что нас отлучает от страха Божия.

Отцы сказали, что человек приобретает страх Божий, если имеет память смерти и память мучений, если каж­дый вечер испытывает себя, как он провёл день, и каждое утро, как прошла ночь, если не будет дерзновенен в обра­щении и, наконец, если будет находиться в близком об­щении с человеком, боящимся Бога. Ибо говорят, что один брат спросил некоторого старца: «Что мне делать, отче, для того, чтобы бояться Бога?» Старец отвечал ему: «Иди и живи с человеком, боящимся Бога, и тем самым, что он боится Бога, научит он и тебя бояться Бога». Отгоняем же страх Божий от себя тем, что делаем противное это­му: не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений, тем, то не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, но живём нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и тем, что не охра­няемся от дерзновения. Это последнее хуже всего — это совершенная погибель. Ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость. Посему, когда спросили авву Агафона о дерзости, он сказал: «Она подобна сильному, жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут и который портит всякий плод на деревьях». Видишь ли, брат, силу этой страсти? Видишь ли лютость её? И когда его опять спросили: «Ужели так вредна дерзость?», он отвечал: «Нет страсти вреднее дерзости, ибо она есть мать всех страстей». Весьма хорошо и разумно сказал он, что она есть мать всех страстей, потому что она отгоняет страх Божий от души. Ибо если страхом же Господним уклоня­ется всяк от зла (Притч. 16: 6), то, конечно, где нет страха Божия, там всякая страсть. Бог да избавит души наши от всегубительной страсти — дерзости.

Дерзость бывает многообразна: можно быть дерзким и словом, и осязанием, и взором. От дерзости иной впада­ет в празднословие, говорит мирское, делает смешное и побуждает других к непристойному смеху. Дерзость и то, когда кто прикоснётся другого без нужды. Когда поднимет руку на кого-либо смеющегося, толкает кого-нибудь, выр­вет у него что-нибудь из рук, бесстыдно смотрит на кого-нибудь — всё это делает дерзость, всё это происходит от того, что в душе нет страха Божия, и от сего человек мало-помалу приходит в совершенное нерадение.

Посему-то, когда Бог давал заповеди закона, Он ска­зал: Благоговейны сотворите сыны Израилевы (Лев. 15: 31), ибо без благоговения и стыда человек не чтит и Самого

Бога и не хранит ни одной заповеди. Поэтому-то нет ни­чего вреднее дерзости, поэтому-то она и есть мать всех страстей, что она изгоняет благоговение, отгоняет страх Божий и рождает пренебрежение. А оттого что мы дерз­ки друг с другом и не стыдимся один другого, случается, что мы и злословим, и оскорбляем друг друга. Бывает, что кто-нибудь из нас увидит что неполезное. Он отходит и осуждает это, и влагает то в сердце другому брату сво­ему, и не только сам повреждается, но вредит и брату своему, вливая в сердце его злой яд. И часто случается, что ум того [брата] был занят молитвой или другим доб­рым делом, а этот приходит и увлекает его в пустословие, и не только лишает его пользы, но и вводит в искушение. А нет ничего тяжелее, ничего пагубнее, как вредить не только себе, но и ближнему.

Потому хорошо нам, братья, иметь благоговение, бо­яться вредить себе и другим, почитать друг друга и осте­регаться даже смотреть друг другу в лицо, ибо и это, как сказал некто из старцев, есть вид дерзости. И если слу­чится кому видеть, что брат его согрешает, не должно презреть его и умолчать об этом, попуская ему погиб­нуть, не должно также ни укорять, ни злословить его, но с чувством сострадания и страхом Божиим должно ска­зать тому, кто может исправить его, или сам видевший пусть скажет ему с любовью и смирением, говоря [так]: «Прости, брат мой, если не ошибаюсь, мы не хорошо это делаем». И если он не послушает, скажи другому, о ко­тором знаешь, что он имеет к нему доверие, или скажи старцу его, или авве, смотря по важности согрешения, чтобы они его исправили, и потом будь спокоен. Но го­вори, как мы сказали, с целью исправить брата своего, а не ради празднословия или злословия, и не для укорения его, не из желания обличить его, не для осуждения, и не притворяясь, что исправляешь его, а внутри имея что-либо из упомянутого. Ибо поистине, если кто скажет и самому авве его, но говорит не для исправления ближ­него или не для избежания собственного вреда, то это грех, ибо это злословие. Но пусть он испытает сердце своё, не имеет ли оно какого-либо пристрастного движе­ния, и если так, то [пусть] не говорит.

Если же он, рассмотрев себя внимательно, увидит, что хочет сказать из сострадания и для пользы, а внутренне смущается некоторым страстным помыслом, то пусть он скажет авве со смирением и о себе, и о ближнем, говоря так: «Совесть моя свидетельствует мне, что я [это] хочу сказать для исправления [брата], но чувствую, что имею внутри какой-то смешанный помысел. Не знаю, оттого ли [это], что имел некогда [неприятность] с этим братом, или это искушение, препятствующее мне сказать о брате для того, чтобы не последовало [его] исправления. И тогда авва скажет ему, должен ли он сказать или нет. Бывает же, что иной говорит не для пользы брата своего, но по опасению собственного вреда. И не потому, что помнит какое-либо зло, но рассказывая просто так, из праздносло­вия. Но к чему такое злословие? Часто и брат узнаёт, что о нём говорили, смущается, отчего приходит в скорбь и ещё больший вред. А когда кто говорит, как мы сказали, единственно ради пользы брата, то Бог не попустит, чтобы произошло смущение, чтобы последовали скорбь или вред. Итак, постарайтесь, как мы сказали, удерживать язык свой, чтобы не сказать чего-либо худого ближнему и ни­кого не соблазнять ни словом, ни делом, ни взглядом, ни другим каким-либо образом. И не будьте удобораздражительны, чтобы, когда кто-нибудь из вас услышит от бра­та своего [неприятное] слово, не возмущаться тотчас гне­вом, не отвечать ему дерзко и не оставаться в оскорблении на него — это неприлично хотящим спастись, неприлич­но подвизающимся. Приобретите страх Божий и с благо­говением встречайте друг друга, каждый преклоняя главу свою перед братом своим, как мы сказали. Каждый сми­ряйся перед Богом и перед братом своим и отсекай свою волю. Поистине хорошо, если кто, делая какое-либо и доброе дело, предпочтёт [в нём] брата своего и уступит ему, — таковой получит большую пользу перед тем, кому он уступит. Не знаю, сделал ли я когда что-либо доброе, но если Бог покрыл меня, то знаю, что покрывал потому, что я никогда не считал себя лучше брата своего, но все­гда ставил брата своего выше себя.

Когда я ещё был в монастыре аввы Серида, случи­лось, что служитель старца аввы Иоанна, ученика аввы Варсонофия, впал в болезнь, и авва повелел мне служить старцу. А я и двери келии его лобызал извне [с таким же чувством], с каким иной покланяется честному кресту, — тем более [был я рад] служить ему. Да и кто не пожелал бы сподобиться послужить такому святому? Само слово его было достойно удивления. Каждый день, когда я, окон­чив моё служение, делал перед ним поклон, чтобы полу­чить от него прощение и уйти, он всегда говорил мне что-нибудь. Старец имел обыкновение повторять четыре изречения, и, как я сказал, всякий вечер, когда мне надле­жало уходить, он всегда говорил мне сверх всего иного одно из четырёх изречений и начинал так: «Сказал я одна­жды, брат», ибо у старца было обыкновение ко всякой речи прибавлять «Сказал я однажды, брат: „Бог да сохра­нит любовь", — отцы сказали: „Через сохранение совести в отношении к ближнему рождается смиренномудрие».

Опять в другой вечер он говорил мне: «Сказал я одна­жды, брат: „Бог да сохранит любовь", — отцы сказали: „Никогда не должно предпочитать свою волю воле брата своего"». Иной раз он опять говорил: «Сказал я однажды, брат: „Бог да сохранит любовь", — отцы сказали: „Бегай от всего человеческого и спасёшься"». И опять говорил он: «Сказал я однажды, брат: „Бог да сохранит любовь", — отцы сказали: Друг друга тяготы носите и тако исполни­те закон Христов (Тал. 6: 2)».

Каждый вечер, когда я уходил, старец всегда давал мне одно из этих четырёх наставлений, подобно тому, как кто-либо даёт наставление отправляющемуся в путь. И так они служили охранением всей моей жизни. Одна­ко несмотря на то, что я имел такую любовь к святому и столько заботился о служении ему, лишь только я узнал, что один из братии скорбит, желая служить ему, пошёл я к авве и просил его, говоря: «Этому брату приличнее меня послужить святому, если это угодно тебе, господине [авва]». Но ни авва, ни сам старец не дозволили мне это­го, однако я сделал прежде по силе своей [всё], что мог, дабы предпочесть брата. И, проведя там девять лет, не знаю, сказал ли я кому-нибудь худое слово, хотя я имел послушание, — чтобы не сказал кто-нибудь, что я не имел его. И, поверьте, я очень помню, как один брат, идя вслед за мной от больницы до самой церкви, поносил меня, а я [шёл] впереди него, не говоря ни слова. Когда же авва узнал это — не знаю, кто сказал ему об этом, — и хотел наказать брата, я пошёл и пал ему в ноги, говоря: «Ради Господа, не наказывай его, я согрешил, брат нисколько не виноват».

И другой также, по искушению ли или от простоты, Бог знает почему, немалое время каждую ночь пускал свою воду над моей головой так, что и сама постель моя бывала омочена ей. Также и некоторые другие из братьев приходили ежедневно и вытрясали свои постилки перед моей келией, и я видел, что множество клопов набира­лось в моей келии, так что я не в силах был убивать их, ибо они были бесчисленны от жара. Потом же, когда я ложился спать, все они собирались на меня, и я засыпал [только] от сильного утомления. Когда же вставал от сна, находил, что всё тело моё было изъедено, однако же я никогда не сказал кому-нибудь из них: «Не делай этого», или «Зачем ты это делаешь?» И я не помню, чтобы я когда-либо произнёс слово, [могущее] смутить или оскор­бить брата. Научитесь и вы друг друга тяготы носити, научитесь благоговеть друг перед другом. И если кто из вас услышит от кого-нибудь неприятное слово или если потерпит что сверх ожидания, то он не должен тотчас малодушествовать (В греч.: соблазняться.) или тотчас возмущаться [гневом], что­бы во время подвига и пользы не оказался он имеющим сердце расслабленное, беззаботное, нетвёрдое, не могущее выдержать никакого приражения, как бывает с дыней: если хотя малый сучок коснётся её, тотчас делает в ней по­вреждение — и она гниёт.

Напротив, имейте сердце твёрдое, имейте великоду­шие. Пусть ваша любовь друг к другу побеждает всё слу­чающееся. И если кто-нибудь из вас имеет послушание, или какое-либо дело у садовника, или келаря, или повара, или вообще у кого-нибудь из служащих с вами, то да по­стараются и тот, кто поручает дело, и тот, кто исполняет его, прежде всего сохранять своё собственное устроение. И пусть они никогда не позволяют себе уклониться от заповеди Божией или в смущение, или в упорство, или в пристрастие, или в какое-либо своеволие и самооправдание.

Но каково бы то ни было дело, малое или великое, не должно пренебрегать им и не радеть о нём, ибо пренебре­жение вредно. Но не должно также и предпочитать ис­полнение дела своему устроению, чтобы [усилиться] испол­нить дело, хотя бы то было и со вредом душе. При всяком встречающемся деле, хотя бы оно было крайне нужно и требовало тщания, не хочу, чтобы вы делали что-либо со спорами или смущением. Но будьте уверены, что всякое дело, которое вы делаете, велико ли оно, как вы сказали, или мало, есть восьмая часть искомого. А сохранить своё устроение, если и случится от этого не исполнить дела, есть три восьмых с половиной.

Видите ли, какое различие? Итак, если вы делаете какое-либо дело и хотите совершенно и всецело испол­нить его, то постарайтесь исполнить самое дело, что, как я сказал, есть восьмая часть искомого, и вместе сохра­нить своё устроение неповреждённым, что составляет три восьмых с половиной. Если же для того, чтобы испол­нить дело вашего служения, будет надобность увлечься, отступить от заповеди и повредить себе или другому, споря с ним, то не следует терять три восьмых с полови­ной для того, чтобы сохранить одну восьмую. Поэтому, если вы узнаете, что кто-нибудь так поступает, то знайте, что такой неразумно исполняет своё служение, но или из тщеславия, или из человекоугодия спорит и томит и себя, и ближнего, чтобы после услышать, что никто не мог его победить.

О, удивительно, какое великое мужество! Это не побе­да, братья, это потеря, это погибель, если кто спорит и соблазняет брата своего для того, чтобы исполнить дело своего служения. Это значит из-за восьмой части поте­рять три восьмых с половиной. Если останется [неиспол­ненным] дело служения — потеря невелика. Спорить же и соблазнять брата, не давая ему нужного, или предпо­честь дело служения и отступить от заповеди Божией — это великий вред. Вот что значит восьмая часть и три восьмых с половиной. Поэтому, говорю вам, если и я по­шлю кого-нибудь из вас по какой-либо надобности и он увидит, что возникает смущение или другой какой вред, оставьте дело и никогда не вредите себе самим или друг другу. Но пусть дело это останется и не будет исполнено, только не смущайте друг друга, ибо теряете вы три восьмых с половиной и терпите большой вред, а это явное неразумие.

Говорю же я вам это не для того, чтобы вы тотчас предавались малодушию и оставляли дело или пренебре­гали им и легко бросали его, и попирали совесть свою, желая избежать скорби, и опять не для того, чтобы ослуши­вались и чтобы каждый из вас говорил: «Я не могу этого сделать, мне это вредит, это меня расстраивает. Ибо таким образом вы никогда не исполните никакого служения и не возможете сохранить заповеди Божией. Но старайтесь всеми силами вашими с любовью исполнять всякое слу­жение ваше, со смиренномудрием преклоняясь друг пе­ред другом, почитая и прося друг друга, ибо нет ничего сильнее смиренномудрия. Однако, если когда кто увидит, что сам он или ближний его скорбит, то оставьте дело, которое производит соблазн, уступайте друг другу, не настаивайте на своём до того, чтобы последовал вред. Ибо лучше, как я тысячекратно говорил вам, пусть дело не исполнится так, как вы хотите, но будет так, как случит­ся и как требует того нужда, нежели чтобы от усилия ва­шего или самооправдания, хотя бы они и были благовидны, вы смущали или оскорбляли друг друга и через то теряли многое ради малого.
Случается же часто, что иной теряет и то и другое. И совершенно ничего не исполнит, ибо таково свойство любящих спорить. С самого начала все дела, которые мы делаем, делаем для того, чтобы получить от них пользу. Какая же польза, если мы не смиряемся друг перед дру­гом, но, напротив, смущаем и оскорбляем друг друга! Разве вы не знаете, что сказано в Отечнике: «От ближнего — жизнь и смерть». Поучайтесь всегда в этом, братья, сле­дуйте словам святых старцев, старайтесь с любовью и страхом Божиим искать пользы своей и братий ваших. Таким образом, можете от всего, случающегося с вами, получать пользу и преуспевать с помощью Божией. Сам Бог наш, как человеколюбец, да дарует нам страх Свой, ибо сказано: Бога бойся и заповеди Его храни (Еккл. 12: 13), потому что это требуется от всякого человека. Само­му же Богу нашему да будет слава и держава вовеки. Аминь.

О том, что не должно полагаться на свой разум

Премудрый Соломон говорит в притчах: Имже несть управления, падают аки листвие; спасение же есть во мнозе совете (Притч. 11:14). Видите ли, братья, силу его изрече­ния? Видите ли, чему учит нас Святое Писание? Оно увещевает нас не полагаться на самих себя, не считать себя разумными, не верить тому, что можем сами управ­лять собой, ибо мы имеем нужду в помощи, нуждаемся в наставляющих нас по Боге. Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием. Ибо что значит сказанное: Имже несть управления, пада­ют аки листвие? Лист сначала всегда бывает зелен, цветущ и красив, потом постепенно засыхает, падает и, нако­нец, им пренебрегают и попирают его. Так и человек, никем не управляемый, сначала всегда имеет усердие к посту, к бдению, безмолвию, послушанию и к другим добрым [де­лам]. Потом усердие это мало-помалу охладевает, и он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал и воспламенял в нём это усердие, [подобно листу], нечув­ствительно иссыхает, падает и становится, наконец, под­властным и рабом врагов, и они делают с ним, что хотят.

О тех же, которые открывают свои помышления и по­ступки и делают всё с советом, Писание говорит: Спасение...есть во мнозе совете. Не говорит «в совете многих», то есть с каждым советоваться, но что должно советоваться обо всём, конечно, с тем, к кому имеем доверие. И не так, чтобы одно говорить, а другое умалчивать, но всё откры­вать и обо всём советоваться. Такому и есть верное спасе­ние во мнозе совете. Ибо если человек открывал не всё, что до него касается, и особенно, если он был обладаем худым навыком или был в худом сообществе, то диавол находит в нём одно [какое-либо] пожелание или одно са­мооправдание и этим низлагает его.

Когда диавол видит, что кто-нибудь не хочет согре­шить, то он не столько неискусен в делании зла, чтобы стал внушать ему какие-либо явные грехи, и не говорит ему: «Иди, сотвори блуд». Или: «Пойди, укради», ибо он знает, что мы этого не хотим, а он не считает нужным внушать нам то, чего мы не хотим, но находит в нас, как я сказал, одно пожелание или одно самооправдание, и тем [под видом доброго] вредит нам. Поэтому опять ска­зано: Лукавый злодействует, егда сочетавается с правед­ным (Притч. 11: 15). Лукавый есть диавол, и тогда он зло­действует, егда сочетавается с праведным, т.е. когда сочетается с самооправданием нашим, тогда он становит­ся более крепким, тогда более вредит, тогда более дей­ствует. Ибо, когда мы держимся своей воли и следуем оправданиям нашим, тогда, делая, по-видимому, доброе дело, мы сами себе расставляем сети и даже не знаем, как погибаем. Ибо как можем мы уразуметь волю Божию или взыскать её, если верим самим себе и держимся своей воли? Поэтому-то авва Пимен и говорил, что воля наша есть медная стена между человеком и Богом. Видите ли силу этого изречения? И ещё присовокупил он: она есть как бы камень, противостоящий, сопротиводействующий воле Божией.

Итак, если человек оставит свою волю, тогда может и он сказать: Богом моим прейду стену. Бог мой, непорочен путь Его (Пс. 17: 30-31). Весьма досточудно сказано! Ибо тогда только человек видит непорочный путь Божий, ког­да оставит свою волю. Когда же повинуется своей воле, то не видит, что непорочны пути Божии, но, если услы­шит что-либо, относящееся к наставлению, он тотчас по­рицает это, уничижает, отвращается от этого и действует напротив. Ибо как ему перенести что-либо или послу­шаться чьего-либо совета, если он держится своей воли!

Далее говорит старец о самооправдании: «Если же и самооправдание поможет воле, то человек совершенно раз­вращается». Удивительно, какая последовательность в словах святых отцов! [Подлинно], когда оправдание со­единится с волей, то это есть совершенная смерть, вели­кая опасность, великий страх — тогда окончательно па­дает несчастный. Ибо кто заставит такого верить, что другой человек более его знает, что ему полезно? Тогда он совершенно предаётся своей воле, своему помыслу, и наконец враг как хочет устраивает его падение. Поэтому сказано: Лукавый злодействует, егда сочетавается с пра­ведным, ненавидит же гласа утверждения (Притч. 11: 15). Ибо не только самое наставление ненавидит лукавый, но даже и самого голоса, произносящего оное, не может слы­шать, даже ненавидит и самый голос наставления, т.е. то самое, когда говорят что-либо служащее к наставлению. Прежде чем вопрошающий о полезном начнёт действо­вать [по данному совету], прежде нежели враг уразумеет, исполнит ли он или не исполнит слышанное, враг нена­видит уже то самое, чтобы спрашивать кого-нибудь или слышать что-либо полезное, самый голос, самый звук та­ковых слов он ненавидит и отвращается [от них]. И ска­зать ли почему? Он знает, что злодейство его обнаружится тотчас, как только станут спрашивать и говорить о полез­ном. И ничего он так не ненавидит и не боится, как быть узнанным, потому что тогда он уже не может коварствовать, как хочет. Ибо если душа утверждается тем, что человек спрашивает и открывает всё [о себе] и слышит от кого-либо опытного: «Это делай, а этого не делай», «Это хорошо, а это нехорошо», «Это самооправдание, это своеволие» и слышит также: «Теперь не время сему делу», а иной раз слышит: «Теперь время», тогда диавол не нахо­дит, каким образом вредить человеку или как низложить его, потому что он всегда, как я уже сказал, советуется и со всех сторон ограждает себя, и таким образом исполня­ется на нём [слово] спасение есть во мнозе совете.

Лукавый же не хочет сего, но ненавидит, ибо он хочет делать зло и больше о тех радуется, имже несть управле­ния. Почему? Потому что они падают аки листвие. Вспом­ни того брата, которого любил лукавый и о котором гово­рил он авве Макарию: «Имею одного брата, который, когда видит меня, вертится как мотовило». Таких он любит, о таких всегда радуется, которые [живут] без наставления и не поручают себя [человеку], могущему помогать им и руководить их о Боге. Разве не ко всем братьям прихо­дил тогда демон, которого видел святой носящим различ­ные снеди в тыквах? Разве не всех он посещал (В греч.: искушал.)? Но каж­дый из них, понимая его козни, шёл [к своему духовному отцу] и открывал ему свои помышления, и находил по­мощь во время искушения, а потому лукавый и не мог одолеть их. Только одного несчастного нашёл он, кото­рый следовал самому себе и ни от кого не имел помощи, и потому лукавый поступал с ним, как с игралищем, и, уходя, благодарил его и проклинал других. Когда же [враг] сказал авве Макарию это [дело] и имя брата, святой по­шёл к нему и нашёл, что причиной его погибели было то, что он не хотел исповедовать [свои помышления]; нашёл, что он не имел обыкновения открывать их кому-либо. Потому-то враг и вертел им, как хотел. И [брат], вопро­шаемый святым старцем: «Как ты пребываешь, брат?» — отвечал: «Молитвами твоими, хорошо». И когда святой опять спросил: «Не борют ли тебя помыслы?» — он отвечал: «Пока мне хорошо». И не хотел ничего испо­ведать, пока святой искусно не заставил его открыть свои помыслы и, сказав ему слово Божие, утвердил его и возвратился.

По обыкновению своему враг пришёл опять, желая низвергнуть этого брата, но посрамился, ибо нашёл его исправленным и не мог уже более над ним издеваться, и потому удалился, не успев ничего сделать, удалился по­срамлённый и этим [братом]. Поэтому, когда святой опять спросил демона: «Как пребывает тот брат, твой друг?» — он уже не назвал его другом, но врагом, и проклинал его, говоря: «И тот развратился, и тот не повинуется мне, но даже стал всех свирепее». Видишь ли, почему ненавидит враг глас утверждения? Потому что всегда желает на­шей погибели. Видишь ли, почему он любит полагаю­щихся на себя? Потому что они помогают диаволу и сами себе строят козни. Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые го­ворят: «От того падает человек, или от того». А я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме того, когда человек последует самому себе.

Видел ли ты падшего, — знай, что он последовал са­мому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего губительнее этого. Бог сохранил меня, и я всегда боялся этого бед­ствия. Когда я был в общежитии, я открывал все свои помыслы старцу авве Иоанну и никогда, как сказал, не решался сделать что-либо без его совета. И иногда гово­рил мне помысел: «Не то же ли [самое] скажет тебе ста­рец? Зачем ты хочешь беспокоить его?» А я отвечал по­мыслу: «Анафема тебе и рассуждению твоему, и разуму твоему, и мудрованию твоему, и ведению твоему; ибо что ты знаешь, то знаешь от демонов». И так я шёл и во­прошал старца.

И случалось иногда, что он отвечал мне то самое, что у меня было на уме. Тогда помысел говорил мне: «Ну то же? [Видишь], это то самое, что я говорил тебе: не напрас­но ли ты беспокоил старца?» И я отвечал помыслу: «Те­перь оно хорошо, теперь оно от Духа Святого. Твоё же внушение лукаво, от демонов и было делом страстного устроения [души]». Итак, никогда не попускал я себе пови­новаться своему помыслу, не вопросив [старца]. И поверьте мне, братья, что я был в великом покое, в полном беспечалии, так что я даже и скорбел об этом, как я уже говорил вам о сем. Ибо слыша, что многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие (Деян. 14: 22). И, видя, что у меня нет никакой скорби, я боялся и был в великом недоумении, не зная причины такового спокойствия, пока старец не объяснил мне этого, сказав: «Не скорби, ибо каждый, предающий себя в послушание отцам, имеет сей покой и беспечалие».

Постарайтесь же и вы, братья, вопрошать и не наде­яться на себя. Познайте, какое в этом деле беспечалие, какая радость, какое спокойствие. Но поскольку я сказал, что я никогда не скорбел, то послушайте и о том, что со мной случилось тогда.

Когда я ещё был там, в общежитии, нашла на меня однажды великая и нестерпимая скорбь, и я был в та­ком страдании и стеснении, что готов был даже предать и самую душу мою. Скорбь же сия происходила от ко­варства демонского. И такое искушение, наносимое де­монами от зависти, бывает тяжко для человека, но мало­временно. Оно мрачно, тяжко, безутешно, ниоткуда не представляется успокоения, но отовсюду угнетение. Одна­ко скоро посещает душу благодать Божия, ибо если бы не посетила благодать Божия, то никто не мог бы пере­нести этого. И я был, как сказал, в таком искушении, в такой тесноте. В один день, когда стоял на дворе монас­тырском, изнемогая и моля об этом Бога, внезапно взгля­нул я внутрь церкви и увидел некоего [мужа], по виду — епископа, который как бы нёс Святые Дары (В греч.: облечённого в омофор.) и входил в святой алтарь.

Я никогда не приближался к страннику или приходя­щему без нужды или повеления, но тогда меня влекло что-то, я пошёл за ним. Вошедши, он долго стоял с возде­тыми руками, и я стоял сзади его, молясь в страхе, ибо от видения его напал на меня страх и ужас. По окончании молитвы он обратился и пошёл ко мне. И по мере того, как он приближался ко мне, я ощущал, что скорбь и ужас удалялись от меня. Потом, став передо мной, он простёр руку свою, прикоснулся к моей груди и, ударяя в неё перстами своими, сказал: Терпя потерпех Господа, и внят ми и услыша молитву мою: и возведе мя от рова страс­тей и от брения тины: и постави на камени нозе мои и исправи стопы моя: и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему (Пс. 39: 2-4). Все эти стихиры произнёс он трижды, ударяя, как я сказал, в грудь мою, и так вышел. Тотчас после сего водворились в сердце моём сладчай­ший свет, радость, утешение и великое веселье, и я стал уже не тем, чем был прежде. Когда он вышел, я поспешил вслед за ним, желая найти его, но не нашёл, ибо он сде­лался невидим.

С того времени по милости Божией я не ощущал уже, чтобы беспокоила меня скорбь или страх, но Господь по­крыл меня доныне ради молитв оных святых старцев. Это сказал я вам, братья, для того, чтобы вы знали, какое спокойствие и беспечалие имеет тот, кто не следует само­му себе и с какой безопасностью, с какой твёрдостью живёт, кто не полагается на себя и не верит своему по­мыслу, но во всём, что до него касается, возлагает упова­ние на Бога и на тех, которые могут наставлять его по Боге. Итак, научитесь и вы, братья, вопрошать, научитесь не полагаться на самих себя, не верить тому, что вам го­ворит помысел ваш. Хорошо смирение — [в нём] покой и радость. К чему напрасно сокрушать себя? Нельзя спас­тись иначе, как этим образом.
Однако иной может подумать: если кто не имеет че­ловека, которого он мог бы вопрошать, то что в таком случае должно ему делать? Правда, если кто хочет истин­но, всем сердцем, исполнить волю Божию, то Бог никог­да его не оставит, но всячески наставит по воле Своей. Поистине, если кто направит сердце своё по воле Божи­ей, то Бог просветит и малое дитя сказать ему волю Свою. Если же кто не хочет искренно творить волю Божию, то, хотя он и к пророку пойдёт, и пророку положит Бог на сердце отвечать ему сообразно с его развращённым серд­цем, как говорит Писание: И пророк аще прельстится и ренет слово, Аз Господь прельстих пророка того (Иез. 14: 9). Посему мы должны всей силой направлять себя к воле Божией и не верить своему сердцу. Но если будет и доб­рое дело и мы услышим от какого-либо святого мужа, что оно точно доброе, то мы и должны почитать его доб­рым, однако не верить самим себе, что хорошо исполняем его и что оно должно [непременно] хорошо совершиться. Но мы должны исполнять его по силе своей и опять ска­зывать и то, как мы его исполняем, и узнавать, хорошо ли мы его исполнили. И после того [мы] не должны оста­ваться беззаботными, но ожидать и Божиего суда, как сказал святой авва Агафон, когда его спросили: «Ужели и ты, отче, боишься?» — он отвечал: «Я исполнял [волю Божию] по силе своей, но не знаю, угодно ли моё дело Богу. Ибо иной суд Божий и иной человеческий». Гос­подь Бог да покроет нас от бедствия, [постигающего] тех, которые уповают на самих себя, и да сподобит нас дер­жаться пути отцов наших, благоугодивших имени Его. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение вове­ки. Аминь.

О том, чтобы не сулить ближнего

Если бы мы помнили, братья, слова святых старцев, если бы мы всегда поучались в них, то мы не предавались бы так легко беспечности о себе. Ибо если бы мы, как они сказали, не нерадели о малом и о том, что нам кажется ничтожным, то не впадали бы в великое и тяжкое. Я всегда говорю вам, что от сих незначительных [грехов], оттого, что говорим: «Какая важность в том или в другом», обра­зуется в душе злой навык, и [человек] начинает не радеть и о великом. Знаете ли, какой тяжкий грех осуждать ближнего? Ибо что тяжелее этого? Что столько ненави­дит Бог? От чего столько отвращается? Как и отцы сказали, что нет ничего хуже осуждения. Однако и в такое великое зло человек приходит от сего же [нерадения] о ничтожном по-видимому. Ибо оттого, что [человек] дозволил себе малое зазрение ближнего, оттого, что говорит: «Что за важ­ность, если послушаю, что говорит этот брат? Что за важность, если и я скажу одно вот такое-то слово? Что за важность, если я посмотрю, что будет делать этот брат или тот странник?» — от [сего самого] ум начинает остав­лять свои грехи без внимания и замечать грехи ближнего. И от этого потом происходит, что мы осуждаем, злосло­вим, уничижаем [ближних] и наконец впадаем и в то са­мое, что осуждаем. Ибо оттого, что [человек] не заботится о своих грехах и «не оплакивает, — как сказали отцы — своего мертвеца», не может он преуспеть ни в чём добром, но всегда обращает внимание на дела ближнего. А ничто столько не прогневляет Бога, ничто так не обнажает чело­века и не приводит в оставление [от Бога], как злословие или осуждение, или уничижение ближнего.

Иное же дело злословить или порицать, иное — осуж­дать, и иное — уничижать. Порицать — значит сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или [сделал] что-либо подобное. Вот такой злосло­вил [брата], т.е. сказал пристрастно о его согрешении. А осуждать — значит сказать: такой-то лгун, гневлив, блуд­ник. Вот сей осудил самоё расположение души его, про­изнёс приговор о всей его жизни, говоря, что он таков-то, и осудил его, как такового — а это тяжкий грех. Ибо иное сказать «он разгневался», и иное сказать «он гнев­лив» и, как я сказал, произнести [таким образом] приго­вор о всей его жизни. А [грех] осуждения столько тяже­лее всякого другого греха, что Сам Христос сказал: Лицемере, изми первее бревно из очесе твоего, и тогда прозриши изъяты сучец из очесе брата твоего (Лк. 6: 42), и грех ближнего уподобил сучку, а осуждение — бревну. Так-то тяжело осуждение, превосходящее всякий грех.

И Фарисей оный, молясь и благодаря Бога за свои добродетели, не солгал, но говорил истину и не за то был осуждён. Ибо мы должны благодарить Бога, когда сподо­бились сделать что-то доброе, потому что Он помог и содействовал нам в этом. За то Фарисей не был осуждён, как я сказал, что он благодарил Бога, исчисляя свои доб­родетели, и не за то он был осуждён, что сказал: Несмь якоже прочии человецы (Лк. 18: 11); но когда он обратился к мытарю и сказал: Или якоже сей мытарь (Лк. 18: 11), тогда он подвергся осуждению, ибо он осудил самоё лицо, самоё расположение души его и, кратко сказать, всю жизнь его. Посему мытарь вышел оправдан... паче онаго (Лк. 18:14).

Нет ничего тяжелее, как я много раз говорил, нет ни­чего хуже осуждения, презрения или уничижения ближ­него. Почему мы не осуждаем лучше самих себя и наши грехи, которые мы достоверно знаем и за которые долж­ны будем дать ответ перед Богом? Зачем восхищаем [себе] суд Божий? Чего хотим от Его создания? Не должны ли мы трепетать, слыша, что случилось с великим оным стар­цем, который узнав о некоем брате, что он впал в блуд, сказал: «О, худо он сделал!» Или вы не знаете, какое ужасное событие повествуется о нём в Отечнике? Святой Ангел принёс к нему душу согрешившего и сказал ему: «Посмотри, тот кого ты осудил, умер. Куда же повелишь ты поместить его, в царство или муку?» Есть ли что страш­нее этой тяготы? Ибо что иное значат слова Ангела к старцу, как не это: поскольку ты судия праведных и греш­ных, то скажи, что повелишь о смиренной душе сей? Помилуешь ли ты её или предашь мучению? Святой ста­рец, поражённый этим, всё остальное время жизни своей провёл в стенаниях, слезах и в безмерных трудах, молясь Богу, чтобы Он простил ему тот грех, — и [всё] это уже после того, как он, пав на лице своё к ногам святого Анге­ла, получил прощение. Ибо сказанное Ангелом: «Вот Бог показал тебе, какой тяжкий грех осуждение, чтобы ты более не впал в него», уже означало прощение. Однако душа старца до самой смерти его не хотела более уте­шиться и оставить свой плач.

Итак, чего хотим и мы от нашего ближнего? Чего хо­тим от чужой тяготы? Есть у нас о чём заботиться, братья! Каждый да внимает себе и своим грехам. Одному Богу принадлежит [власть] оправдывать и осуждать, поскольку Он знает и душевное устроение каждого, и силу, и образ воспитания, и дарования, и телосложение, и способнос­ти — и сообразно с этим судит каждого как Он Сам Един знает. Ибо иначе судит Бог дела епископа и иначе прави­теля мирского, иначе судит дела игумена и иначе — учени­ка, иначе старого и иначе — юного, иначе больного и ина­че — здорового. И кто может знать все суды эти? Только Един, сотворивший всех, всё создавший и всё ведущий. Помню, я слышал, что некогда было такое происше­ствие. В некоторый город пришёл корабль с невольника­ми, а в городе том жила одна святая дева, весьма внимав­шая себе. Она, услышав, что пришёл оный корабль, очень обрадовалась, ибо желала купить себе маленькую девочку и думала: возьму и воспитаю её, как хочу, чтобы она вовсе не знала пороков мира этого. Она послала за хозяином корабля того и, призвав его к себе, узнала, что у него есть две маленькие девочки, именно такие, каких она желала, и тотчас с радостью отдала она цену [за одну из них] и взяла её к себе. Когда же хозяин корабля удалился из того места, где пребывала эта святая, и едва отошёл немного, встретила его одна блудница, совершенно развратная, и, увидев с ним другую девочку, захотела взять её, условив­шись с ним, отдала цену, взяла [девочку] и ушла с ней. Видите ли тайну Божию? Видите ли суд [Божий]? Кто может объяснить это? Итак, святая дева взяла ту малют­ку, воспитала её в страхе Божием, наставляя её на всякое благое дело, обучая её иноческому житию, и, кратко ска­зать, во всяком благоухании святых заповедей Божиих. Блудница же, взявши ту несчастную, сделала её орудием диавола. Ибо чему могла оная зараза научить её, как не погублению души своей? Итак, что мы можем сказать о страшной этой судьбе? Обе были малы, обе проданы, не зная сами, куда идут, и одна оказалась в руках Божиих, а другая — впала в руки диавола. Можно ли сказать,что Бог равно взыщет как с одной, так и с другой? Как это возможно! Если обе впадут в блуд или в иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение? Возможно ли это? Одна знала о суде, о Царстве Божием, день и ночь поуча­лась в словах Божиих. Другая же, несчастная, никогда не видала и не слышала ничего доброго, но всегда, напротив, всё скверное, всё диавольское. Как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?

Итак, никакой человек не может знать судеб Божиих, но Он един ведает всё и может судить согрешение каждо­го, как Ему единому известно. Действительно случается, что брат погрешает по простоте, но имеет одно доброе дело, которое угодно Богу более всей твоей жизни. А ты судишь, и осуждаешь его, и отягощаешь душу свою. Если же и случилось ему преткнуться, почему ты знаешь, сколь­ко он подвизался и сколько пролил крови своей прежде согрешения? Теперь согрешение его является перед Бо­гом, как бы дело правды. Ибо Бог видит труд его и скорбь, которые он, как я сказал, подъял прежде согрешения, и милует его. А ты знаешь только это [согрешение]. И тог­да как Бог милует его, ты осуждаешь его и губишь душу свою. Почему ты знаешь, сколько слёз он пролил об этом перед Богом? Ты видел грех его, а покаяния его не видел.

Иногда же мы не только осуждаем, но и уничижаем [ближнего]. Ибо иное, как я сказал, осуждать и иное — уничижать. Уничижение есть то, когда человек не только осуждает [другого], но презирает его, т.е. гнушается ближ­ним и отвращается от него, как от некоей мерзости — это хуже осуждения и гораздо пагубнее. Хотящие же спас­тись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные и преуспевают. Таков был тот, который, видя, что брат его согрешил, вздохнул и сказал: «Горе мне! Как он согрешил сегодня, так согре­шу и я завтра». Видишь ли твёрдость? Видишь ли на­строение* души? Как он тотчас нашёл средство избегнуть осуждения брата своего. Ибо сказав: «Так и я завтра», он внушил себе страх и попечение о том, что и он в скором времени может согрешить, и так избежал осуждения ближ­него. Притом, не удовлетворился этим, но и себя поверг­нул под ноги его, сказав: «И он [по крайней мере] покает­ся о грехе своём, а я не покаюсь, как должно, не достигну покаяния, не в силах буду покаяться». Видишь просвеще­ние Божественной души? Он не только успел избежать осуждения ближнего, но и себя самого повергнул под ноги его. Мы же, окаянные, без разбора осуждаем, гнушаемся, уничижаем, если что-либо видим, или услышим, или толь­ко подозреваем. И что ещё хуже, мы не останавливаемся на своём собственном вреде, но встречая и другого брата, тотчас говорим ему: то и то случилось, и вредим ему, внося в сердце его грех**. И не боимся мы сказавшего: Горе напояющему подруга своего развращением мутным (Авв. 2: 15), но совершаем бесовское дело, и не радим об этом. Ибо что иное делать бесу, как не смущать и вре­дить? А мы оказываемся помощниками бесов на поги­бель свою и ближнего, ибо кто вредит душе, тот содей­ствует и помогает демонам, а кто приносит ей пользу, тот помогает святым Ангелам. От чего же мы впадаем в это, как не от того, что нет в нас любви? Ибо если бы мы имели любовь, то с соболезнованием и состраданием смот­рели бы на недостатки ближнего, как сказано: Любы по­крывает множество грехов (1 Пет. 4: 8). Любы не мыслит зла, вся покрывает (1 Кор. 13: 4-7).

Итак, если бы, как я сказал, мы имели любовь, то эта любовь покрыла бы всякое согрешение, как и святые делают, видя недостатки человеческие. Ибо разве святые слепы и не видят согрешений? Да и кто столько ненавидит грех, как святые? Однако, они не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него, но сострадают ему, скорбят о нём, вразумляют, утешают, врачуют его, как боль­ной член, и делают всё для того, чтобы спасти его. Как ры­баки, когда закинут уду в море и, поймав большую рыбу, чувствуют, что она мечется и бьётся, то не вдруг сильно влекут её, ибо иначе прервётся вервь и они совсем потеря­ют рыбу, но пускают вервь свободно и послабляют ей идти, как хочет. Когда же увидят, что рыба утомилась и переста­ла биться, тогда мало-помалу притягивают её. Так и святые долготерпением и любовью привлекают брата, а не отвраща­ются от него и не гнушаются им. Как мать, имеющая без­образного сына, не только не гнушается им и не отвраща­ется от него, но и украшает его с любовью, и всё, что ни делает, делает для его утешения. Так и святые всегда покры­вают, украшают, помогают, чтобы и согрешающего со вре­менем исправить, и никто другой не получит от него вреда, и им самим более преуспеть в любви Христовой.

Что сделал святой Аммон, как однажды братья при­шли к нему в смущении и сказали ему: «Пойди и посмот­ри, отче, у такого-то брата в келии женщина». Какое ми­лосердие показала, какую любовь имела святая эта душа! Поняв, что брат скрыл женщину под кадкой, он пошёл и сел на оную, и велел им искать по всей келии. Когда же они никого не нашли, он сказал им: «Бог да простит вас». Итак, он постыдил их, утвердил и оказал им великую пользу, научив их не легко верить обвинению на ближне­го; и брата этого исправил, не только покрыв его по Боге, но и вразумив его, когда нашёл удобное к тому время.

Ибо, выслав всех вон, он взял его за руку и сказал ему: «Подумай о душе своей, брат». Брат сей тотчас устыдил­ся, пришёл в умиление, и тотчас подействовало на душу его человеколюбие и сострадание старца.

Итак, приобретём и мы любовь, приобретём снисходи­тельность к ближнему, чтобы сохранить себя от пагубного злословия, осуждения и уничижения, и будем помогать друг другу, как своим собственным членам. Кто, имея рану на руке своей, или на ноге, или на другом каком члене, гнушается собой или отсекает член свой, хотя он и гноил­ся? Не скорее ли очищает он его, омывает, накладывает на него пластырь, обвязывает, окропляет святой водой, молится и просит святых помолиться о нём, как сказал и авва Зосима? Одним словом, [никто] не оставляет своего члена [в небрежении], не отвращается от него, ни даже от зловония его, но делает всё для того, чтобы излечить его. Так должны и мы сострадать друг другу, должны помо­гать друг другу сами и посредством других сильнейших и всё придумывать и делать для того, чтобы помогать и себе, и один другому. Ибо мы члены друг друга, как говорит апостол: Такожде мнози едино тело есмы о Христе, а по единому друг другу уди (Рим. 12: 5), и: Аще страждет един уд, с ним страждут ecu уди (1 Кор. 12: 26). Чем кажутся вам общежития? Не суть ли они одно тело, и все, [состав­ляющие общежитие], члены друг друга. Правящие и на­ставляющие суть глава, наблюдающие и исправляющие — очи, пользующие словом — уста, слушающие их — уши, делающие — руки, а ноги суть посылаемые и исполняю­щие служение. Глава ли ты? — Наставляй. Око ли? — Наблюдай, смотри. Уста ли? — Говори, пользуй. Ухо ли? — Слушай. Рука ли? — Делай. Нога ли? — Служи. Каждый да служит телу по силе своей. И старайтесь по­стоянно помогать друг другу или учением, влагая слово Божие в сердце брату, или утешением во время скорби, или подаянием помощи в деле служения. И, одним сло­вом, каждый, как я сказал, по силе своей старайтесь иметь единение друг с другом. Ибо чем более кто соединяется с ближним, тем более соединяется он с Богом.
И, чтобы вам яснее понять силу сказанного, предложу вам сравнение, преданное от отцов. Представьте себе круг, начертанный на земле, середина которого называется цент­ром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами. Теперь вникните, что я буду гово­рить. Предположите, что круг сей есть мир, а самый центр круга — Бог. Радиусы же, т.е. прямые линии, идущие от окружности к центру, суть пути жизни человеческой. Итак, насколько святые входят внутрь крута, желая приблизить­ся к Богу, настолько по мере вхождения, они становятся ближе и к Богу, и друг к другу; и сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу; и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога и возвращаются к внешнему, то, очевидно, что в той мере, как они исходят от средоточия и удаляются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга, и сколько уда­ляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково естество любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удалён и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним; и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом. Господь Бог да сподобит нас слышать полезное и исполнять оное. Ибо по мере того, как мы стараемся и заботимся об исполнении слышанного, и Бог всегда про­свещает нас и научает воле Своей. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

О том, чтобы укорять себя, а не ближнего

Исследуем, братья, отчего происходит, что иногда кто-либо, услышав оскорбительное слово, не обращает на него внимания и переносит оное без смущения, как будто во­все и не слыхал его; иногда же, как только услышит, тот­час смущается. Какая причина такого различия? И одна ли причина этого различия или многие? Я нахожу, что это имеет многие причины но есть одна, так сказать, рож­дающая все другие причины. И скажу вам, как [это быва­ет]. Во-первых, случается, что иной после молитвы или доброго упражнения находится, так сказать, в добром расположении духа и потому снисходит брату своему и не смущается [его словами]. Случается также, что иной имеет пристрастие к кому-нибудь и потому без огорчений переносит всё от него наносимое. Бывает также, что иной презирает желающего оскорбить его и потому не обращает внимания на его обиды, не считает его за человека и по­тому не вменяет ни во что всё, что тот говорит или делает. И скажу вам нечто такое, чему вы удивитесь.

В общежитии прежде моего удаления оттуда был один брат, которого я никогда не видел смутившимся, или скорбя­щим, или разгневанным на кого-либо, тогда как я замечал, что многие из братии часто досаждали ему и оскорбляли его. А этот юноша так переносил [оскорбления] от каж­дого из них, как будто никто вовсе не смущал его. Я же всегда удивлялся чрезвычайному незлобию его и желал узнать, как он приобрёл эту добродетель. Однажды отвёл я его в сторону и, поклонившись ему, просил его сказать мне, какой помысел он всегда имеет в сердце своём, что, подвергаясь оскорблениям или перенося от кого-либо обиду, он показывает такое долготерпение. Он отвечал мне презрительно без всякого смущения: «Мне ли обра­щать внимание на их недостатки, или принимать от них [обиды] как от людей? Это — лающие псы (В слав.: красны пси суть.) ».

Услышав это, я преклонил голову и сказал себе: «На­шёл путь брат этот», и, перекрестясь, удалился от него, моля Бога, чтобы Он покрыл меня и его.

Итак, случается, как я сказал, что кто-либо не прихо­дит в смущение и от презрения [ближнего], а это явная погибель. Если же кто смущается на оскорбляющего его брата, то это происходит или от того, что он в это время находится не в хорошем расположении духа, или от того, что имеет неприязнь против него. Этому есть много и других причин, о которых уже было говорено. Но главная причина всякого смущения, если мы основательно ис­следуем, есть то, что мы не укоряем самих себя. Оттого проистекает всякое подобное расстройство, оттого мы никогда не находим покоя. И нечего удивляться, когда слышим от всех святых, что нет другого пути, кроме это­го. Мы видим, что никто, минуя путь этот, не обрёл по­коя: а мы надеемся получить спокойствие или полагаем, что идём правым путём, никогда не желая укорять самих себя. Поистине, если человек совершит и тьмы добро­детелей, но не будет держаться этого пути, то он никогда не перестанет оскорбляться и оскорблять других, теряя через то все труды свои. Напротив, какую радость, какое спокойствие имеет тот, кто укоряет самого себя! Куда бы ни пошёл укоряющий себя, как сказал авва Пимен, какой бы ни приключился ему вред, или бесчестие или иная какая-либо скорбь, он уже предварительно считает себя достойным всякой скорби и никогда не смущается. Есть ли что беспечальнее такого состояния?

Но если кто-нибудь скажет: «Если брат оскорбляет меня, и я, испытав себя, найду, что я не подал ему ника­кого повода к тому, то как могу укорить себя?» Поисти­не, если кто-либо испытает себя со страхом Божиим, то найдёт, что он всячески сам подал повод или делом, или словом, или видом. Если же он видит, как говорит, что он в настоящее время не подал ему вовсе никакого пово­да, то [верно] он когда-нибудь в другое время оскорбил его или в этом, или в другом деле, или, вероятно, опеча­лил другого брата и должен был пострадать за это, или часто и за иной какой-либо грех. Потому если кто, как я сказал, со страхом Божиим рассмотрит самого себя и строго испытает свою совесть, то он непременно найдёт себя виновным.

Случается также, что иной, как кажется ему, пребы­вает в мире и безмолвии, но когда брат скажет ему оскор­бительное слово, то он смущается, и потому полагает себя вправе скорбеть на него, говоря: «Если бы он не пришёл и не смутил бы меня своими словами, то я не согрешил бы». Вот смешное суждение. Вот обольщение диаволь-ское! Разве тот, кто сказал ему слово, вложил в него страсть? Он только показал ему ту, которая уже была в нём, для того, чтобы он, если хочет, покаялся в ней. Такой подобен гнилому хлебу, который снаружи хорош, а внутри заплес­невел, и когда кто-либо разломит его, то обнаруживается его гнилость. Так и этот пребывал, как ему казалось, в мире, но страсть была внутри его, а он не знал о сем. Брат сказал ему одно слово и обнаружил гнилость, сокровен­ную внутри его. Итак, если он хочет получить помилова­ние, то пусть покается, очистится, преуспеет — и пусть видит, что он ещё должен благодарить брата, как доста­вившего ему такую пользу. Ибо искушения не будут уже одолевать его как прежде, но, насколько он преуспеет, настолько они окажутся для него легчайшими. Ибо, по мере того как душа преуспевает, она становится более крепкой и приобретает силу переносить находящие на неё искушения. Как сильное животное, если на него на­вьючить большое бремя, спокойно несёт его, и когда слу­чится ему споткнуться, то встаёт тотчас и вовсе не чув­ствует, что споткнулось. Если же, напротив, животное бессильно, то и лёгкое бремя отягощает его, и, когда оно упадёт, нужна большая помощь, чтобы поднять его.

Так бывает и с душой: по мере того как она творит грех, она изнемогает от него, ибо грех расслабляет и при­водит в изнеможение того, кто предаётся ему, и потому всё приключающееся с таковым отягощает его. Если же человек преуспевает [в добре], то по мере преуспеяния, ему делается более лёгким то, что некогда было тяжело. Поэтому-то если мы во всём, что с нами ни случается, считаем виновными самих себя, а не других, то это при­носит нам много добра и доставляет великое спокойствие и преуспеяние. И тем более [должны мы это делать], что ничего не бывает с нами без Промысла Божия.

Если кто говорит: «Как я могу не скорбеть, если нуж­даюсь в вещи и не получаю её, тогда как она мне необхо­димо нужна?» То даже и в таком случае он не имеет право укорять кого-нибудь или скорбеть на кого-либо. Ибо если он действительно нуждается в вещи, как говорит, и не получает её, то он должен сказать: «Христос знает более меня, должен ли я получить [желаемое], и Он бу­дет мне вместо этой вещи, или вместо этой пищи». Сыны Израилевы ели манну в пустыне сорок лет: и хотя вид манны был один и тот же, но для каждого она была тем, в чём он имел нужду: кому нужно было солёное, для того она была солона, кому нужно было сладкое, для того она была сладка, и, одним словом, каждому она была тем, что было сообразно с его потребностью. Так, если кому нуж­но яйцо, а он не получает его, но получает только овощи, то пусть скажет помыслу своему: «Если бы мне было по­лезно получить яйцо, то Бог непременно послал бы мне его. Однако Он может сделать, что и самые эти овощи заменят мне яйцо». И верую Богу, что это будет ему [вме­нено] в мученичество. Ибо если кто поистине достоин покоя, то и сарацинскому [варварскому] сердцу Бог воз­вестит сотворить с ним милость, смотря по его надобнос­ти. Если же кто не достоин успокоения или оно не полез­но ему, то хотя бы он и новое небо, и новую землю сотворил, не найдёт покоя. Однако иногда человек нахо­дит покой и сверх своей потребности, а иногда [не полу­чает] и необходимого. Поскольку Бог, как милостивый, каждому подаёт, что ему нужно. Но бывает, что Он посы­лает человеку более нужного ему: этим показывает избы­ток человеколюбия Своего, и научает его благодарению. Когда же не посылает ему и нужного, то словом Своим (Мф. 4: 4), заменяет действие той вещи, в которой человек нуждается, и научает его терпению.

Итак, во всяком случае должны мы взирать горе. Доб­ро ли нам кто-нибудь сделает или злое потерпим от кого-либо, мы должны взирать горе и благодарить Бога за всё, случающееся с нами, всегда укоряя самих себя и говоря, как сказали отцы, что если случится с нами нечто доброе, то это дело Божия Промысла, а если злое, то это за гре­хи наши. Ибо поистине всё, что мы ни терпим, терпим за грехи наши. Святые если и страдают, то страдают за имя Божие, или для того, чтобы обнаружились добродетели их на пользу многим, или для того, чтобы умножились венцы и награда их от Бога. Но можем ли мы, окаянные, сказать это о себе, мы, которые так согрешаем ежеднев­но, и, удовлетворяя страстям нашим, оставили правый путь, указанный отцами, путь самоукорения, и идём кри­вым путём — укорения ближнего. И каждый из нас ста­рается во всяком деле сложить вину на брата своего и на него возложить всю тяготу, каждый небрежёт и не со­блюдает ни одной заповеди, а от ближнего требует испол­нения заповедей.

Однажды пришли ко мне два брата, скорбевшие один на другого, и старший говорил о младшем: «Когда я при­казываю ему что-либо сделать, он скорбит, и я скорблю, думая, что если бы он имел ко мне доверие и любовь, то принимал бы слова мои с уверенностью». Младший же сказал: «Прости авва, он говорит мне вовсе не со страхом Божиим, но повелевает, как властелин, и я думаю, что потому и не располагается к доверию сердце моё, как говорят отцы». Заметьте, как оба они укоряют друг дру­га, и ни один из них не укорил себя. Также и других двое скорбели друг на друга, и, поклонившись один другому, не получили успокоения. И один говорил: «Он не от сердца поклонился мне, и потому я не успокоился, ибо так сказали отцы». Другой же говорил: «Так как он не был приготовлен любовью ко мне, когда я просил у него проще­ния, то посему и я не успокоился». Видишь ли, господине, [какое] смешное суждение! Видишь ли, какое превраще­ние понятий! Бог знает, как я ужасаюсь, что и самые из­речения отцов наших мы употребляем сообразно с лука­вой волей нашей и к погибели душ наших. Каждому из них надлежало возложить вину на самого себя, и один дол­жен был сказать: «Поскольку я не от сердца поклонился брату моему, то поэтому Бог и не расположил его ко мне». А другой должен был сказать: «Так как я не был приго­товлен любовью к брату моему прежде, нежели он просил прощения, то поэтому Бог и не расположил его ко мне». Так же следовало поступить и двум вышеупомянутым. Один должен был сказать: «Я говорю властительски, и потому Бог не располагает брата моего в доверии ко мне». А другой должен был помышлять: «Брат мой со смирением и любовью приказывает мне, но я непослушен и не имею страха Божия». И ни один из них не нашёл пути к самоукорению, напротив, каждый возлагал вину на ближнего. Вот почему мы и не преуспеваем, вот почему и не получаем ни от чего пользы, но всё время наше проводим в против­лении друг другу и мучим сами себя. Поскольку каждый оправдывает себя, каждый, как я прежде сказал, оставля­ет себя, ничего не соблюдая, а от ближнего требуем испол­нения заповеди, потому мы и не можем прийти в познание доброго, ибо, если хотя мало научимся чему-либо, тотчас и от ближнего требуем того же, укоряя его и говоря: «Он должен был это сделать». Почему же он так не сделал? Почему мы лучше от себя не требуем исполнения запове­дей и не укоряем себя в несоблюдении их?

Где тот старец, который, когда его спросили: «Что глав­ное из найденного тобой на пути этом, отче?», — отве­чал: «То, чтобы во всём укорять себя». Это и вопросив­ший похвалил и сказал ему: «Нет иного пути, кроме этого». Гак и авва Пимен сказал со стенанием: «Все добродетели вошли в дом этот, кроме одной, без которой трудно усто­ять человеку». И когда его спросили: «Какая это доброде­тель?», он отвечал: «Та, чтобы человек во всём укорял себя». И святой Антоний сказал: «Великий подвиг" че­ловека состоит в том, чтобы он перед лицом Божиим воз­лагал всё согрешение своё на себя и ожидал бы искуше­ния до последнего издыхания».

И везде находим мы, что отцы, сохранив это и воз­ложив на Бога всё, даже и самое малое, обрели покой. Таков был тот святой старец, которому во время болезни брат влил в пищу вместо мёда льняное масло, которое очень вредно. Однако же старец ничего не сказал, но ел молча и в первый, и во второй раз, и нисколько не уко­рил служившего ему брата, не сказал, что он небрежен, и не только не сказал этого, но даже никаким словом не опечалил его. Когда же брат узнал, что он сделал и начал скорбеть, говоря: «Я убил тебя, авва, и ты возложил этот грех на меня тем, что промолчал», то с какой кротостью он отвечал ему: «Не скорби, чадо, если бы Богу угодно было, чтобы я ел мёд, то ты влил бы мне мёду». И [таким образом] он возложил это на Бога.

Какое дело Богу до этого, монах? Брат ошибся, а ты говоришь: «Если бы Богу было угодно», какое участие Богу в этом деле? Однако, он говорит: «Поистине, если бы Богу было угодно, чтобы я ел мёд, то брат и влил бы мне мёду». Вот, хотя старец был в такой болезни и столько дней не мог принять пищи, однако же не поскорбел на брата, но возложил дело на Бога и успокоился. И хорошо сказал старец, ибо он знал, что если бы Богу угодно было, чтобы он ел мёд, то и зловонное [льняное] масло претворил бы Он в мёд. Мы же в каждом деле устремляемся на ближнего, порицая и укоряя его, как нерадивого и не по совести поступающего. Как только услышим хотя [одно] слово, тотчас перетолковываем его, говоря: «Если бы он не хотел смутить меня, то он не сказал бы этого». Где пророк Давид, который сказал о Семее: Оставите его, и тако да проклинает, яко Господь рече ему проклинати Давида (2 Цар. 16: 10). Мужу ли убийце говорил Бог, что­бы он проклинал пророка? Как, ужели Господь сказал ему [это]? Но пророк, имея разум [духовный] и зная, что милости Божией ничто так не привлекает на душу, как искушения, и особенно наносимые и налагаемые во вре­мя скорби и нужды, сказал: Оставите его проклинати мя [Давида], яко рече ему Господь (2 Цар. 16: 11). Для чего? Негли призрит Господь на смирение мое, и возвратит ми благая вместо клятвы его (2 Цар. 16: 12). Видишь ли, как разумно поступал пророк? Поэтому-то он и остановил хотевших отмстить проклинавшему, говоря: Что мне и вам, сынове Саруины? Оставите его, и тако да проклина­ет, яко Господь рече ему (2 Цар. 16: 10). Мы же не хотим сказать о брате нашем, что Господь ему сказал, но если услышим [оскорбительное] слово, то поступаем подобно собаке, в которую когда кто-нибудь бросит камнем, то она оставляет бросившего и бежит грызть камень. Так де­лаем и мы: оставляем Бога, попускающего напастям на­ходить на нас к очищению грехов наших, и обращаемся на ближнего, говоря: «Зачем он мне это сказал? Зачем он мне это сделал?» И тогда как мы могли бы получать боль­шую пользу от подобных [случаев], мы делаем противное и вредим сами себе, не разумея, что Промыслом Божиим все устраивается на пользу каждого.
Господь Бог да вразумит нас молитвами святых, ибо Ему всякая слава, честь и поклонение вовеки. Аминь.

О злопамятности

Отцы сказали, что монахам несвойственно гневаться, также и оскорблять кого-либо. И еще: «Кто преодолел гнев, тот преодолел демонов, а кто побеждается этой страстью, тот вовсе чужд иноческой жизни» и прочее. Что же должны мы сказать о себе, когда мы не только не оставляем раздражительности и гнева, но и предаёмся зло­памятности? Что нам делать, как не оплакивать такое жалкое и нечеловеческое устроение [душ наших]? Итак, будем внимать себе, братья, и постараемся с помощью Божией избавиться от горечи этой губительной страсти.

Случается, что, когда между братьями произойдёт сму­щение или возникнет неудовольствие, один из них по­клонится другому [прося прощения], но и после сего про­должает скорбеть и иметь помыслы против брата. Таковой не должен пренебрегать этим, но пресечь оные вскоре, ибо это есть злопамятность. А она, как я сказал, требует от человека многого внимания, чтобы в оной не закос­неть и не погибнуть. Кто поклонился, [прося прощения], и сделал это ради заповеди, тот в настоящее время исце­лил гнев, но против злопамятности ещё не подвизался, и потому продолжает скорбеть на брата. Ибо иное злопа­мятность, иное гнев, иное раздражительность и иное сму­щение. И чтобы вы [лучше] поняли это, скажу вам пример.

Кто разводит огонь, тот берёт сначала малый уголёк — это слово брата, нанёсшего оскорбление. Вот это пока ещё не только малый уголёк, ибо, что такое слово брата твоего? Если ты его перенесёшь, то ты и погасил уголёк. Если же будешь думать: «Зачем он мне это сказал? И я ему скажу то и то, и, если бы он не хотел оскорбить меня, он не сказал бы этого, и я непременно оскорблю его». Вот ты и подложил лучинки, или что-либо другое, подобно разводящему огонь, и произвёл дым, который есть сму­щение. Смущение же есть то самое движение и возбужде­ние помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце. Раздражение же есть отомстительное восстание на опеча­лившего, которое обращается в дерзость, как сказал бла­женный авва Марк: «Злоба, питаемая помышлениями, раз­дражает сердце, убиваемая же молитвой и надеждой, сокрушает его».

Если бы ты перенёс малое слово брата твоего, то пога­сил бы, как я уже сказал, этот малый уголёк, прежде чем произошло смущение. Однако же и его, если хочешь, мо­жешь удобно погасить, пока оно ещё не велико, молчани­ем, молитвой, одним поклоном сердца. Если же ты бу­дешь продолжать дымить, то есть раздражать и возбуждать сердце воспоминанием: «Зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то», то от этого самого стечения и, так сказать, столкновения помыслов согревается и разгорается серд­це и происходит воспламенение раздражительности, ибо раздражительность есть жар крови около сердца, как го­ворит святой Василий Великий.

Вот как происходит раздражительность. Её также на­зывают острожелчием (вспыльчивостью). Если хочешь, можешь погасить и её, прежде чем произойдёт гнев. Если же ты продолжаешь смущать и смущаться, то уподобля­ешься человеку, подкладывающему дрова на огонь и ещё более разжигающему его, отчего образуется [много] горя­щего угля, и это есть гнев. Также сказал и авва Зосима, когда его спросили, что значит изречение: «Где нет раз­дражительности, там безмолвствует вражда». Ибо если кто-либо в начале смущения, когда оно начинает, как мы сказали, дымиться и бросает искры, поспешит укорить себя и поклониться [ближнему, прося прощения] прежде, нежели разгорится раздражительность, то он сохранит мир. Также когда возгорится раздражительность, если он не замолчит, но будет продолжать смущаться и возбуждать себя, то он делается, как мы сказали, подобным тому, кто подкладывает дрова на огонь, и они горят пока, наконец, образуется много горящего угля. И как горящий уголь, когда он угаснет и будет собран, может лежать несколько лет без повреждения, и даже, если кто польёт его водой, он не подвергнется гниению. Так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не осво­бодится, если не прольёт крови своей (Под пролитием крови разумеются здесь великие подвиги и труды.).

Вот я вам показал различие. Понимаете ли? Вот вы слышали, что такое начальное смущение и что раздражи­тельность, что такое гнев и что злопамятность. Видите ли, как от одного слова доходят до такого зла? Ибо если бы ты сначала укорил самого себя, [терпеливо] перенёс слово брата твоего и не хотел бы отомстить ему за себя, и на одно слово сказать два или пять слов и воздать злом за зло, то избавился бы от всех этих зол. Поэтому я гово­рю вам: «Всегда отсекайте страсти, пока они ещё молоды, прежде нежели они вкоренятся и укоренятся в вас и ста­нут удручать вас, ибо тогда придётся вам много постра­дать от них, потому что иное дело вырвать маленькую былинку и иное — искоренить большое дерево».

Ничему столько не удивляюсь, как тому, что мы сами не понимаем, что поём. Ибо мы поём ежедневно, прокли­ная себя, и не понимаем этого. Не должны ли мы понимать того, что поём? Мы всегда говорим: Аще воздах воздающым ми злая, да отпаду убо от враг моих тощ (Пс. 7: 5). Что значит: да отпаду? Пока кто стоит, он имеет силу сопротивляться врагу своему: то он поражает, то его по­ражают, то он одолевает, то его одолевают, но он всё ещё стоит. Если же ему случится пасть, то как он может, лёжа на земле, бороться с врагом своим? А мы молимся о себе, чтобы нам не только пасть от врагов своих, но и да тщи отпадём. Что значит: отпасти от враг своих тщу? Мы сказали, что пасть значит не иметь более силы сопротив­ляться, но лежать на земле, а быть тщу значит не иметь ничего доброго, чтобы и каким-нибудь образом [можно было] встать. Ибо кто в силах встать, тот может прило­жить попечение о себе и каким-либо образом снова всту­пить в бой. Потом говорим: Да поженет убо враг душу мою, и да постигнет... (Пс. 7: 6). Не только да поженет, но и да постигнет, да будем ему покорны, да повинуемся ему во всём и в каждом деле, да одолеет он нас, если мы воздаём злом делающим нам злое. И не только об этом молимся, но и поперет в землю живот наш (Пс. 7: 6). Что такое живот наш?

Жизнь наша суть добродетели, и мы молимся, чтобы враг попрал в землю жизнь нашу. Да будем совершенно земными, и всё мудрование наше [да будет] пригвождено к земле. И славу нашу в персть вселит (Пс. 7: 6). Что же слава наша, если не то видение, какое приобретается ду­шой через хранение святых заповедей. Итак, мы просим, чтобы [враг] обратил славу нашу, как говорит апостол, в студ наш, чтобы в прахе вселил её и сделал жизнь нашу, и славу нашу земными, дабы мы ничего не мудрствовалипо Богу, но всё только телесное, плотское, как те, о кото­рых Бог сказал: Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих... зане суть плоть (Быт. 6: 3). Видите, когда мы поём всё это, мы проклинаем самих себя, если воздаём злом за зло. А как часто воздаём мы злом за зло и не заботимся об этом, но оставляем это без внимания!

Воздать же злом за зло можно не только делом, но и словом, и видом. Иной думает, что он на деле не воздаёт злом за зло, но оказывается, что он, как я сказал, воздаёт словом или видом, поскольку случается, что кто-либо одним видом, или движением, или взором смущает брата своего. Ибо можно и одним взглядом или телодвижени­ем оскорбить брата своего, и это также есть воздаяние злом за зло. Другой старается не мстить за зло ни делом, ни словом, ни видом, ни движением, но в сердце своём иметь неудовольствие на брата своего и скорбить на него.

Видите ли, какое различие душевных устроений! Дру­гой хотя не имеет скорби на брата своего, но если услы­шит, что кто-нибудь оскорбил того в чём-либо, или его побранили, или уничижили, и он радуется, слыша это, то оказывается, что и он таким образом воздаёт злом за зло в сердце своём. Другой не питает злобы [в сердце своём] и не радуется, слыша об уничижении оскорбившего его, и даже печалится, если ему нанесут оскорбление, однако же не радуется и благополучию его, но если видит, что того прославляют и тому угождают, то он скорбит. И это есть также, хотя и легчайший, однако же вид злопамят­ности. Каждый [из нас] должен радоваться успокоению брата своего и всё сделать, чтобы почтить его.

Мы сказали в начале слова, что иной, и поклонив­шись брату своему, всё ещё продолжает скорбеть на него, и говорили, что он, сделав поклон, исцелил этим гнев, но ещё не подвизался против злопамятности. Иной же, если случится кому-либо оскорбить его и они поклонятся друг другу, примирятся между собой, живёт в мире с тем и не имеет против него никакого помысла в сердце своём. Когда же через несколько времени тому опять случится сказать что-либо оскорбительное для него, то он начинает вспо­минать прежнее и смущаться не только о втором, но и о прежнем. Сей подобен человеку, имеющему рану и поло­жившему на неё пластырь, и хотя он в настоящее время заживил рану, и она заросла, но место ещё болезненно, и если кто-нибудь бросит в него камешком, то место это повреждается скорее всего тела и тотчас начинает исто­чать кровь. То же самое претерпевает и оный человек: была у него рана, и он приложил пластырь, то есть сде­лал поклон, и, подобно первому, исцелил рану, то есть гнев, и начал также усиливаться против злопамятности, стараясь не питать ни одного помысла в сердце своём, ибо это значит, что рана зарастает. Но она ещё не совер­шенно зажила: есть ещё остаток злопамятности, который составляет верхнее закрытие раны, и от него удобно во­зобновляется вся рана, если человек получит лёгкий ушиб.

Итак, должно подвизаться, чтобы очистить совершен­но и внутренний гной, дабы больное место совсем зарос­ло и чтобы не осталось никакого безобразия и вовсе нельзя было узнать, что на этом месте была рана. Как же можно сего достигнуть? Молясь от всего сердца об оскорбившем и говоря: «Боже! Помоги брату моему и мне, ради молитв его». Таким образом человек молится и за брата своего, а это знак сострадания и любви, и смиряется, прося себе помощи ради молитв его. А где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?

И авва Зосима сказал: «Если диавол подвигнет все хитрости злобы своей со всеми демонами своими, то все коварства его упразднятся и сокрушатся от смирения по заповеди Христовой». А другой старец сказал: «Молящий­ся за врага будет незлопамятен». Исполняйте это на деле и тогда хорошо уразумейте то, что слышите: ибо поисти­не, если не будете исполнять этого, не можете одними словами научиться этому. Какой человек, желая научить­ся искусству, постигает его из одних слов? Нет, сперва он работает и портит, работает и уничтожает своё дело и так мало-помалу, трудами и терпением научается искус­ству с помощью Бога, взирающего на его труд и произво­ление. А мы хотим искусству искусств научиться одними словами, не принимаясь за дело. Возможно ли это? Итак, будем внимать себе, братья, и трудиться со тщанием пока ещё имеем время.
Бог да даст нам помнить и исполнять то, что слышим. Да не послужит это нам к осуждению в день суда Господ­ня. Богу подобает слава, честь и поклонение во веки ве­ков. Аминь.

О том, что не должно лгать

Хочу вам, братья, воспомянуть несколько о лжи, ибо я вижу, что вы не очень стараетесь удерживать язык свой, от чего мы легко увлекаемся во многое зло. Заметьте, братья мои, что во всяком деле, как я всегда говорю вам, [можно приобрести] навык и к доброму, и к злому. Итак, нужно большое внимание, чтобы нам не быть окраденными ложью, ибо лжец не имеет общения с Богом. Ложь чужда Богу. В Писании сказано, что ложь от лукаваго, и что он ложь есть и отец лжи (Ин. 8: 44). Вот отцом лжи назван диавол, а истина есть Бог, ибо Он Сам говорит: Аз есмь путь, и истина и живот (Ин. 14: 6). Видите по сему, от кого мы отлучаем себя и с кем соединяемся ло­жью — очевидно, с лукавым. Итак, если мы поистине хотим спастись, то мы должны всей силой и со всем усер­дием любить истину и охранять себя от всякой лжи, что­бы она не отлучила нас от истины и жизни.

Есть три различных вида лжи: иной лжёт мыслью, другой лжёт словом, а иной лжёт самой жизнью своей. Мыслью лжёт тот, кто принимает за истину свои предпо­ложения, т.е. пустые подозрения на ближнего. Такой, ког­да видит, что кто-нибудь беседует с братом своим, делает свои догадки и говорит: «Он обо мне беседует». Если прекращают беседу, он опять предполагает, что ради него прекратили беседу. Если кто скажет слово, то он подозре­вает, что оно сказано для оскорбления его. Вообще, в каж­дом деле он постоянно таким образом замечает за ближ­ним, говоря: «Он ради меня это сделал, он ради меня это сказал, он это сделал для того-то». Такой лжёт мыслью, ибо он ничего истинного не говорит, но всё по одному подозрению, а от сего происходят: любопытство, злосло­вие, подслушивания (В слав.: преслушания.), вражда, осуждения.

Бывает, что иной предположит нечто, и это случайно оказывается истинным. А он после этого, желая, как он говорит, исправлять себя, уже постоянно [за всем] заме­чает, думая: «Если кто-нибудь говорит обо мне, то мне надобно знать, какое моё согрешение, за которое он меня осуждает и я буду исправляться». Во-первых, уже и нача­ло этого от лукавого, ибо он начал ложью: не зная под­линно, придумал то, чего не знал. А как может древо зло плоды добры творити (Мф. 7: 18)? Если же он в самом деле желает исправиться, то когда ему брат скажет: «Не делай этого», или «Зачем ты это сделал?», он не должен смущаться, но поклониться и поблагодарить его, и тогда он исправится. Ибо если Бог увидит, что таково его про­изволение, то Он никогда не оставит его в заблуждении, но пошлёт кого-нибудь, могущего его исправить. А гово­рить: «Я верю своим догадкам для исправления себя», и с этой целью подслушивать и любопытствовать — это есть самооправдание, внушаемое диаволом, который желает строить нам козни.

Некогда в бытность мою в общежитии, было мне такое диавольское искушение, что я стал было по движениям и по походке человека заключать о его душевном устроении, и со мной встретился следующий случай. Однажды, когда я стоял, прошла мимо меня женщина с ведром воды; сам не знаю, как я увлёкся и посмотрел ей в глаза, и тотчас помысел внушил мне, что она блудница. Но лишь только пришёл мне сей помысел, я стал очень скорбеть и сказал [об этом] старцу, авве Иоанну: «Владыко, что я должен делать, когда я невольно замечаю чьи-либо движения, походку, и помысел говорит мне о душевном устроении этого [человека]?» И старец отвечал мне так: «Что же? Разве не бывает, что иной имеет естественный недоста­ток, однако с великим усилием и трудами исправляет его? Потому и нельзя из этого заключать чьего-либо душевно­го устроения. Итак, никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения [чело­веческие ложны] и вредят тому, кто предаётся им».

Итак, с тех пор когда помысел говорил мне о солнце, что это солнце, или о тьме, что это тьма, я не верил ему, ибо нет ничего тяжелее, как верить своим мнениям.

Это если укоренится в нас, то доводит до такого вре­да, что мы думаем действительно видеть вещи, коих нет и быть не может. И скажу вам об этом удивительный случай, который произошёл при мне, когда я ещё нахо­дился в общежитии.

Там был у нас один брат, которого очень беспокоила эта страсть. И он так следовал своим догадкам, что был уверен в каждом предположении своём. Ему казалось, что [дело происходит] непременно так, как представляет ему помысел его, и не может быть иначе. Зло со временем усилилось. И демоны довели его до такого заблуждения, что однажды, как он, войдя в сад, высматривал, — ибо он всегда подсматривал и подслушивал, — ему показалось,

что он видит, будто один из братии крадёт и ест смоквы, а была пятница, и ещё не было даже второго часа. Итак, уверив себя, что он действительно видел это, он скрылся и ушёл молча. Потом, в час Литургии, он опять стал за­мечать, что будет делать во время причащения брат, толь­ко что укравший и евший смоквы. И когда он увидел, что тот умывает руки дабы войти приобщиться, он побежал и сказал игумену: «Посмотри, такой-то брат идёт приобщать­ся Божественных Таин вместе с братией, но не вели ему давать Святых Даров, ибо я видел сегодня утром, как он крал смоквы из сада и ел».

А между тем брат этот вошёл уже к Святому Причаще­нию с большим благоговением и умилением, ибо он был из благоговейных. Когда же игумен увидел его, то он по­дозвал его к себе, прежде чем тот подошёл к священнику, преподающему Святые Дары, и отведя его в сторону, спро­сил: «Скажи мне, брат, что ты сделал сегодня?» Тот уди­вился и сказал ему: «Где, Владыко?» Игумен продолжал: «Когда ты утром вошёл в сад, что ты там делал?» Брат, удивлённый этим отвечал ему опять: «Владыко, я сегод­ня не видел сада и даже не был утром здесь, в киновии, но теперь только возвратился из пути, ибо тотчас по окон­чании [всенощного] бдения эконом послал меня на такое-то послушание». А место того послушания, о котором он говорил, было очень далеко, и брат с трудом поспел к самому времени Литургии. Игумен призвал эконома и спросил его: «Куда ты посылал этого брата?» Эконом отвечал то же, что и брат сказал, т.е. что он посылал его в такое-то село. Игумен спросил: «Почему же ты не привёл его принять [от меня] благословение?» Тот, поклонившись, отвечал: «Прости меня, Владыко, ты отдыхал после бде­ния, потому я не привёл принять от тебя благословение». Когда игумен таким образом удостоверился, то он отпустил этого брата идти причаститься, и, призвав того, который верил своим подозрениям, наложил на него епитимию и отлучил его от Святого Причащения. И мало того, но, созвав всю братию по окончании Литургии, со слезами рассказал им о случившемся и обличил брата перед все­ми, [желая] достигнуть сим троякой пользы: [во-первых], посрамить диавола и обличить сеющего такие подозре­ния, во вторых, чтобы через это посрамление был прощён грех брата и чтобы он получил от Бога помощь на будущее время, и в третьих, чтобы утвердить братию — никогда не верить своим мнениям. И много поучив об этом и нас, и брата, он сказал, что нет ничего вреднее подозрительнос­ти и доказывал это случившимся примером.

И много подобного сказали отцы, предохраняя нас от вреда верить своим подозрениям. Итак, постараемся же, братья, никогда не верить своим самомышлениям. Ибо поистине ничто так не удаляет человека от Бога и от внимания к своим грехам и не побуждает его всегда лю­бопытствовать о неполезном ему как эта страсть. От это­го не бывает ничего доброго, а множество смущений, от этого человек никогда не находит возможности приоб­рести страх Божий. Если же по причине порочности на­шей посеваются в нас лукавые помышления, то тотчас должно обращать их в добрые, и они не повредят нам. Ибо если верить своим догадкам, то им и конца не будет, и они никогда не попустят душе быть мирной. Вот это ложь мыслью.

А словом лжёт тот, кто, например, от уныния поле­нившись встать на бдение, не говорит: «Прости меня, что я поленился встать», но говорит: «У меня был жар, я до крайности утомился работой, не в силах был встать, был нездоров». И говорит десять лживых слов для того, что­бы не сделать одного поклона и не смириться. И если он[в подобном случае] не укорит себя, то беспрестанно из­меняет слова свои и спорит, чтобы не понести укоризны.

Также когда случится ему иметь какой-либо спор с братом своим, то он не перестаёт оправдываться и гово­рить: «Но ты сказал, но ты сделал, но я не говорил, но такой-то сказал» — и то, и другое, чтобы только не сми­риться. Опять, если он пожелает чего-нибудь, то не хочет сказать: «Я этого желаю», но всё извращает слова свои, говоря: «У меня какая-то болезнь, и это мне нужно, это мне приказано», и лжёт до тех пор, пока не удовлетворит своему желанию. И как всякий грех происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия, так и ложь бывает от этих трёх причин. Человек лжёт или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание своё, или ради при­обретения и не перестает делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего. Такому человеку никогда не верят, но, хотя он и правду скажет, никто не может дать ему веры, и самая правда его оказывается невероятной.

Иногда случается такое дело, что бывает крайность скрыть мало, и если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь. Когда встретится такая край­ность, и видит кто-либо себя в такой нужде, то может поэтому изменить слово для того, чтобы не вышло, как я сказал, большего смущения и скорби или обиды. Но ког­да случится такая великая необходимость уклониться от слова правды, то и тогда человек не должен оставаться беспечальным, а каяться и плакать перед Богом, и считать такой случай временем искушения. И на такое уклонение решаться не часто, а разве однажды из многих случаев.

Ибо как бывает с терияком и слабительным: если кто часто их принимает, то они вредят, если же кто примет однажды в год по великой нужде, то они приносят ему пользу. Так должно поступать и в этом деле: кто хочет, по необходимости изменить слово, то он должен делать это не часто, но разве в исключительном случае, однажды во много лет, когда видит, как я сказал, великую необхо­димость. И это самое, допускаемое весьма редко, пусть делает со страхом и трепетом, показывая Богу и произво­ление своё, и необходимость, и тогда он будет прощён, но вред он всё-таки получает. Вот мы сказали, что значит лгать мыслью, что — лгать словом. Теперь хотим ска­зать, что значит лгать и самой жизнью своей.

Жизнью своей лжёт тот, кто, будучи блудником, при­творяется воздержанным; или, будучи корыстолюбив, го­ворит о милостыне и хвалит милосердие; или будучи над­менен, дивится смиренномудрию. И не потому удивляется добродетели, что желает похвалить её. Ибо если бы он говорил с этой мыслью, то он сперва со смирением со­знался бы в своей немощи, говоря: «Горе мне, окаянному, я сделался чуждым всякого блага», и тогда уже, по созна­нии своей немощи, стал бы он хвалить добродетель и удивляться ей. И опять он не с той целью хвалит добро­детель, чтобы не соблазнять другого, ибо он должен бы был [в этом случае] думать так: «Поистине, я окаянен и страстен, но зачем мне соблазнять других? Зачем нано­сить вред душе иного и налагать на себя и другую тя­жесть?» И тогда, хотя бы он в том [вышеупомянутом] и согрешил, однако же коснулся бы и добра. Ибо осуждать себя есть дело смирения, а щадить ближнего есть дело милосердия. Но лжец не по какой-либо из упомянутых причин удивляется, как я сказал, добродетели, но или для того похищает имя добродетели, чтобы покрыть свой стыд и говорить о ней, как будто и сам он совершенно таков, или часто для того, чтобы повредить кому-нибудь или обольстить его. Ибо ни одна злоба, ни одна ересь, ни сам диавол не может никого обольстить [иначе], как только под видом добродетели. Апостол говорит, что сам диавол преобразуется в Ангела светла, потому неудивительно, что и слуги его преобразуются в служителей правды (ср.: 2 Кор. 11: 14-15).

Так и лживый человек или боясь стыда, чтобы не сми­риться, или, как мы сказали, желая обольстить кого-ни­будь и повредить ему, говорит о добродетелях и хвалит их, и удивляется им, как будто сам поступал так и знает их по опыту — такой лжет самой жизнью своей. Это не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава. Вот мы и сказали о лжи, что она от лукавого, сказали и об исти­не, что истина есть Бог.
Итак, братья, будем избегать лжи, чтобы избавиться от части лукавого и постараемся усвоить себе истину, чтобы иметь соединение с Богом, сказавшим: Аз есмь... истина (Ин. 14: 6). Господь Бог да сподобит нас истины Своей; ибо Ему подобает слава, держава, честь и покло­нение во веки веков. Аминь.

О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно

Позаботимся о себе, братья, будем внимательны. Кто нам даст время это, если мы понапрасну потеряем его? Поистине мы будем искать сих дней и не найдём их. Авва Арсений всегда говорил себе: «Арсений, для чего ты вышел [из мира]?» А мы находимся в такой гибельной лености, что не знаем даже, чего мы тогда желали, и потому не только не преуспеваем, но и скорбим всегда. Это происхо­дит с нами от того, что не имеем внимания в сердце нашем. И подлинно, если бы мы хотели немного подвизаться, то мы не скорбели бы много и не испытывали бы трудностей, ибо если кто вначале понуждает себя, то продолжая подви­заться, он мало-помалу преуспевает и потом с покоем со­вершает добродетели, поскольку Бог, видя, что он понуж­дает себя, подаёт ему помощь. Итак, будем и мы понуждать себя, положим доброе начало, усердно пожелаем доброго. Ибо хотя мы ещё не достигли совершенства, но само это желание есть уже начало нашего спасения, от этого же­лания мы начнём с помощью Божией и подвизаться, а че­рез подвиг получаем помощь к стяжанию добродетелей. Поэтому-то некто из отцов сказал: «Дай кровь и прими дух», т.е. подвизайся и получишь навык в добродетели. Когда я обучался светским наукам, мне казалось это сначала весьма тягостным, и когда я приходил взять кни­гу, я был в таком же положении, как человек, идущий прикоснуться к зверю. Когда же я продолжал понуждать себя, Бог помог мне, и прилежание обратилось мне в та­кой навык, что от усердия к чтению я не замечал, что я ел, или что пил, или как спал. И никогда не позволял завлечь себя на обед с кем-нибудь из друзей моих и даже не вступал с ними в беседу во время чтения, хотя и был общителен, и любил своих товарищей. Когда же учитель отпускал нас, я омывался водой, ибо иссыхал от безмер­ного чтения. И имел нужду каждый день освежаться во­дой. Приходя же домой, я не знал, что буду есть, ибо не мог найти свободного времени для распоряжений каса­тельно самой пищи моей. Но у меня был верный человек, который готовил мне, что он хотел. А я ел, что находил приготовленным, имея книгу подле себя на постели, и часто углублялся в неё. Также и во время сна она была подле меня на столе моём, и, уснув немного, я тотчас вскакивал для того, чтобы продолжать чтение. Опять же вечером, когда я возвращался [домой] после вечерни, я зажигал светильник и продолжал чтение до полуночи, и [вообще] был в таком состоянии, что от чтения вовсе не знал сладости покоя.

Итак, когда я вступил в монастырь, то говорил сам себе: «Если при обучении внешнему любомудрию роди­лось во мне такое желание и такая горячность оттого, что я упражнялся в чтении, и оно обратилось мне в навык, то тем более [будет так] при обучении добродетели». И из это­го примера я почерпал много силы и усердия. Так, если кто хочет приобрести добродетель, то он не должен быть нерадивым и рассеянным. Ибо как желающий обучиться плотничеству не занимается иным ремеслом, так и те, которые хотят научиться деланию духовному, не должны заботиться ни о чём другом, но день и ночь поучаться в том, как бы приобрести оное. А иначе приступающие к этому делу не только не преуспеют, но и сокрушаются, неразумно утруждая себя. Ибо кто не внимает себе и не подвизается, тот легко уклоняется от добродетели, пото­му что добродетели суть средина, тот царский путь, о котором один святой старец сказал: «Ходите путём цар­ским и считайте поприща [вёрсты]».

Итак, добродетели, как я сказал, суть средина между излишеством и недостатком. Поэтому и сказано в Писа­нии: Не совратитися ни на десно, ни на лево (Втор. 5: 32). И святой Василий говорит: «Прав сердцем тот, чей помы­сел не уклоняется ни в излишество, ни в недостаток, но направляется только к средине добродетели». Зло само по себе есть ничто, ибо оно не есть какое-либо существо и не имеет никакого состава. Нет, но душа, уклонившись от добродетели, делается страстной и рождает грех, потому и томится им, не находя в нём [для себя] естественного успокоения. И дерево разве имеет по естеству червей внут­ри себя? Но заводится в нём малая гнилость. От этой гни­лости рождается червь, и сей самый червь съедает дерево. Также и медь сама производит ржавчину, и сама опять поедается ржавчиной. И одежды сами производят моль, и эта же моль, от них произошедшая, их съедает и портит. Так и душа сама производит зло, которое прежде вовсе не существовало и не имеет, как я сказал, никакого состава, и опять сама мучится от зла. И хорошо сказал святой Гри­горий: «Огонь есть порождение вещества, и поедает ве­щество, как и злых зло». То же самое видим и в телесной болезни. Когда кто живёт беспорядочно и не бережёт здо­ровья, то происходит избыток или недостаток [чего-ни­будь в теле], и потом человек делается от сего больным. А прежде этого вовсе не существовало болезни и она не была когда-либо чем-нибудь [самобытным] И опять, по исцелении тела, болезнь уже вовсе не существует. Так точно и зло есть недуг души, лишившейся свойственного ей и по естеству ей принадлежащего здравия, которое есть добродетель. Потому мы и сказали, что добродетели суть средина. Так, мужество находится посреди страха и наглости, смиренномудрие — посреди гордости и человекоугодия, также и благоговение — посреди стыда и бес­стыдства, подобно сему и прочие добродетели.

Итак, когда человек удостоился приобрести эти доб­родетели, то он бывает благоугоден перед Богом, и хотя [все] видят, что он ест, пьёт и спит, как и прочие люди, но такой благоугоден [Богу] за добродетели, которые имеет. А кто не внимает себе и не охраняет себя, то легко уклоняется от этого пути или направо, или налево, т.е. или в излишество, или в недостаток и производит в себе недуг, который составляет зло. Вот это царский путь, коим шествовали все святые.

Поприща же (вёрсты) суть различные устроения, ко­торые каждый всегда должен считать и замечать непрес­танно, где он, до какой версты достиг и в каком устрое­нии находится? Именно мы подобны людям, которые, имея намерение идти в Святой Город [Иерусалим] и выйдя из одного города, некоторые прошли пять вёрст и остановились, другие прошли десять, иные совершили и половину пути, а иные нимало не прошли по нему, но выйдя из города, пребывают вне ворот, в смрадном пред­местье его. Из тех же, которые находятся на пути, случа­ется, что некоторые пройдут две версты и, заблудившись, возвращаются или, прошедши две версты вперёд, отхо­дят пять назад. Другие же дошли до самого города, но остались вне его и не вошли внутрь города. То же бывает с нами, ибо некоторые из нас оставили мир и вступили в монастырь с намерением стяжать добродетели. Одни сде­лали немногое и остановились; иные — больше, а другие совершили половину дела, и остановились; иные вовсе ничего не сделали, но, думая, что вышли из мира, остались в мирских страстях и в злосмрадии их; иные совершают немного доброго и опять разоряют это; а некоторые разо­ряют и более того, что совершили. Другие же хотя и совер­шили добродетели, но имели гордость и уничижали ближ­него, потому не вошли во град, но пребывают вне его. Следовательно, и эти не достигли своей цели, ибо хотя они дошли до самых ворот града, но остались вне его, а потому и эти не исполнили своего намерения.

Итак, каждый из нас должен замечать, где он нахо­дится: вышел ли он из своего города, но остановился вне ворот в смрадном предместье его; или прошёл мало, или много; или достиг до половины пути; или идёт две вер­сты вперёд и две назад; или дошёл до града и взошёл в Иерусалим; или хотя и достиг до града, но не мог войти в него. Каждый пусть рассматривает своё состояние, где он находится.

Есть три устроения [души] в человеке: он или дей­ствует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет её. Действует по страсти тот, кто приводит её в исполне­ние, удовлетворяет ей. Сопротивляется ей тот, кто не дей­ствует по ней и не отсекает её, но, любомудрствуя, как бы минует страсть, однако имеет её в себе. А искореняет страсть тот, кто подвизается и делает противное страсти.

Но эти три устроения имеют великую обширность. На­пример, назовите какую угодно страсть, и мы разберём её. Хотите ли, скажем о гордости? Хотите ли, скажем о блуде, или хотите лучше, чтобы мы поговорили о тщеславии? Ибо мы весьма побеждаемся им. По [тщеславию] человек не может слышать слово от брата своего. Иной, когда услы­шит одно слово, смущается или отвечает пять слов или десять на одно слово, и враждует, и огорчается. И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на ска­завшего ему оное слово, и помнит зло, и жалеет, что он не сказал более того, что сказал, и готовит в себе ещё худ­шие слова, чтобы сказать ему. И постоянно говорит: «За­чем я не сказал ему того-то, зачем он мне это сказал, и я ему то-то скажу» и постоянно гневается. Вот одно устрое­ние. Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да изба­вит нас от такого устроения, ибо оно непременно подле­жит муке, потому что всякий грех, исполняемый на деле, подлежит аду, и хотя бы таковой [человек] захотел пока­яться, он не может один преодолеть страсти, если не по­лучит помощи от некоторых святых, как сказали и отцы. Посему-то я всегда говорю вам: «Старайтесь отсекать страс­ти, прежде нежели они обратятся вам в навык».

Другой, когда услышит слово, хотя и смущается, и также отвечает пять слов или десять слов на одно, и жа­леет, что не сказал и других трёх худших, и скорбит, и помнит зло, но по истечении нескольких дней изменяет­ся. Другой проводит неделю в таком состоянии и переме­няется. А иной изменяется и через день. Другой же оскорб­ляет, ссорится, смущает и тотчас обращается. Видите, сколько различных устроений! Однако все эти люди, пока они исполняют страсть, подлежат аду.

Скажем о тех, которые сопротивляются страсти. Иной, когда услышит это слово, печалится, но не о том, что его оскорбили, а о том, что он не перенёс [сей обиды]: такой находится в состоянии подвизающихся и сопротивляю­щихся страсти. Другой подвизается и трудится, но, нако­нец, побеждается понуждением страсти. Иной не хочет отве­чать оскорбительно, но увлекается привычкой. Другой старается не сказать отнюдь ничего обидного, но скорбит о том, что ему досадили, однако осуждает себя за то, что скорбит, и раскаивается в этом. Иной не огорчается оскорб­лением, но и не радуется [о нём]. Вот эти все сопротивля­ются страсти. Но два из них имеют отличие от прочих. Кто побеждается в подвиге и кто увлекается привычкой, тем угрожает опасность подвергнуться беде действующих по страсти.

Сказал же я о них, что они и в числе сопротивляю­щихся по страсти, ибо произволением своим остановили страсть и не хотят по ней действовать, но и скорбят, и подвизаются. Отцы же сказали, что всякое дело, которого душа не хочет, бывает маловременно. Но таковые долж­ны испытать себя, не исполняют ли они если не самую страсть, то что-либо из побуждающего к страсти, и пото­му побеждаются или увлекаются ею? Находятся и такие, которые стараются остановить страсть, но по внушению другой страсти. Один молчит по тщеславию, другой — по человекоугодию или по какой-либо страсти: сии злым хотят исцелить злое. Но авва Пимен сказал, что зло ни­как не истребляет зла. Таковые принадлежат к действую­щим по страсти, хотя и сами себя обольщают.

Наконец, желаем сказать и о тех, которые искореняют страсть. Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому, что имеет в виду награду. Сей принадлежит к искореняющим страсть, но неразумно. Другой радуется, получая оскорб­ление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбле­ние, потому что он сам подал повод к тому — сей разум­но искореняет страсть. Ибо принимать оскорбление, возлагать вину на себя и почитать [всё] находящее на нас за наше собственное — есть дело разума, потому что каж­дый молящийся Богу: «Господи, дай мне смирение» дол­жен знать, что он просит Бога, дабы Он послал ему кого-нибудь оскорбить его. Итак, когда кто-либо оскорбляет его, то он и сам должен досадить себе и уничижить себя мысленно, чтобы в то время, когда другой смиряет его извне, он сам смирял себя внутренне. Другой не только радуется, когда его оскорбляют, и почитает виновным самого себя, но и сожалеет о смущении оскорбившего его. Бог да введёт нас в таковое устроение.

Видите ли, сколь обширны эти три устроения? Итак, каждый из нас пусть рассматривает, как я сказал, в каком он находится устроении. Добровольно ли он действует по страсти и удовлетворяет ей? Или, не желая действовать по ней, побеждается ею? Или действует по страсти, увле­каясь привычкой, и, сделав это, скорбит и кается, что так поступил? Или подвизается разумно остановить страсть? Или подвизается против одной страсти ради другой, как мы сказали, что иной молчит по тщеславию, или по человекоугодию, или вообще по какому-нибудь человеческо­му помыслу? Или он начал искоренять страсть, и разум­но ли искореняет её, и делает противное страсти? Каждый пусть узнает, где он находится, на каком поприще. Ибо мы должны испытывать себя не только каждый день, но и каждый год, и всякий месяц, и каждую неделю, и гово­рить: «Прошлую неделю меня так беспокоила эта страсть, а теперь каков я?» Также и каждый год спрашивать себя: «Прошлого года я так побеждался этой страстью, а ныне каков?» Так и всегда должны испытывать себя, успели ли мы сколько-нибудь, или находимся в том же устрое­нии, в каком были прежде или впали в худшее. Бог да даст нам силу, чтобы мы, если б и не успели искоренить страсть, то, по крайней мере, не действовали по ней и сопротивлялись ей. Ибо поистине тяжкое дело действо­вать по страсти и не сопротивляться ей. Скажу вам при­мер, кому подобен тот, кто действует по страсти и удов­летворяет ей. Он подобен человеку, который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берёт их и собствен­ными руками вонзает в своё сердце. Сопротивляющийся страсти подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облечённому в броню и потому не получающему ран. А ис­кореняющий страсть подобен тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага своего, сокрушает их или возвращает в сердца врагов, как сказано в псалме: Меч их да внидет в сердца их, и луцы их да сокрушатся (Пс. 36: 15).
Итак, постараемся и мы, братья, если не можем воз­вращать оружие их в сердца их, то по крайней мере не принимать стрел и не вонзать их в сердца наши, но и облечёмся в броню, чтобы не быть уязвленными от них. Благий Бог да покроет нас от них, да подаст нам внима­ние и да наставит нас на путь Свой, ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение вовеки. Аминь.

О том, что должно стараться скорее отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в злой навык души

Вникайте умом вашим, братья, в свойство вещей и берегитесь, чтобы не вознерадеть, ибо и малое нерадение подвергает нас великим опасностям. Пошёл я недавно к одному брату и, найдя его изнемогшим от болезни, бесе­довал с ним и узнал, что он только семь дней пробыл в горячке, и вот прошли другие сорок дней, а он ещё не находит в себе крепости. Видите ли, братья, как страдает тот, кто впадает в несвойственное ему состояние. Иной никогда не заботится о малых расстройствах своего тела и не знает, что если случится телу хотя немного постра­дать, и особенно, если он немощен, то нужно очень много труда и времени, пока он совершенно поправится. Семь дней он был болен, сей смиренный, и вот сколько прошло дней, а он ещё не находит покоя и не может укрепиться. Так бывает и с душой: иной согрешает немного, а сколь­ко времени проводит он потом, проливая кровь свою, пока исправит себя. Но в телесных болезнях находим мы раз­личные причины: или что врач неискусен и даёт одно лекарство вместо другого, или что больной ведёт себя беспорядочно и не исполняет предписаний врача. В отно­шении же души бывает иначе. Мы не можем сказать, что врач, будучи неискусен, не дал надлежащего лекарства.

Ибо врач душ есть Христос, Который всё знает и против каждой страсти подаёт приличное врачевство. Так, про­тив тщеславия дал Он заповеди о смиренномудрии, против сластолюбия — заповеди о воздержании, против сребро­любия — заповеди о милостыне и, одним словом, каждая страсть имеет врачевством соответствующую ей заповедь. Итак, нельзя сказать, что врач неискусен, а также и что лекарства стары и потому не действуют, ибо заповеди Христовы никогда не ветшают, но чем более их исполня­ют, тем более они обновляются. Поэтому ничто не препят­ствует здравию душевному, кроме бесчиния души.

Итак, будем внимать себе, братья, будем подвизаться, пока имеем время. Что мы не заботимся о себе? Сделаем хотя что-нибудь доброе, дабы найти помощь во время искушения! Что мы губим жизнь нашу? Мы столько слы­шим и не заботимся [о себе], и всем пренебрегаем. Видим, как братья наши похищаются из среды нашей, и не вни­маем себе, тогда как знаем, что и мы мало-помалу при­ближаемся к смерти. Вот с тех пор, как мы сели беседо­вать, до сего времени мы прожили два или три часа нашего века и приблизились к смерти и, видя, что теряем время, не боимся. Как мы не помним слова оного старца, сказав­шего, что если кто потеряет золото и серебро, то он вме­сто него может найти другое; если же потеряем время, живя в праздности и лени, то не возможем найти другого взамен потерянного. Поистине мы будем искать хотя од­ного часа сего времени и не найдём его. Сколько людей желают услышать слово Божие и не получают желаемо­го, а мы столько слышим и пренебрегаем [этим] и не возбуждаемся! Бог знает, удивляюсь нечувствию душ на­ших, что мы можем спастись и не хотим. Ибо пока стра­сти наши ещё молоды, мы можем отсекать их, но не забо­тимся [об этом] и позволяем им укрепиться против нас, чтобы прийти к худшему концу. Ибо иное дело, как я много раз говорил вам, вырвать с корнем малую былин­ку, потому что она легко исторгается, и иное — искоре­нить большое дерево.

Один великий старец прохаживался с учениками сво­ими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников сво­их: «Вырви этот кипарис». Кипарис же тот был мал, и брат тотчас одной рукой вырвал его. Потом старец пока­зал ему на другой, больше первого. И сказал: «Вырви и этот». Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Опять показал ему старец другой, ещё больший, он с великим трудом вырвал и тот. Потом указал ему на иной, ещё больший. Брат же с величайшим трудом сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец вырвал и этот. Потом показал ему старец и ещё больший, но брат, хотя и много трудился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Когда же старец увидел, что он не в силах сделать этого, то велел другому брату встать и помочь ему. И так они оба вместе едва успели вырвать его. Тогда старец сказал братии: «Вот так и страсти, братья: пока они малы, то, если пожелаем, легко можем исторгнуть их. Если же вознерадим о них, как о малых, то они укреп­ляются, и чем более укрепляются, тем большего требуют от нас труда. А когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, еже­ли не получим помощи от некоторых святых, помогаю­щих нам по Боге».

Видите ли, как многозначительны слова святых стар­цев? И пророк также учит нас сему, говоря в псалме: Дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже воздаст тебе возда­яние твое, еже воздала ecu нам; блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136: 8-9). Проследим сказанное по порядку. Вавилоном называет он смешение или смущение, ибо так изъясняют это [слово], производя оное от слова «вавел», то же значит и Сихем. Дщерию же Вавилона называет вражду, ибо душа сперва возмущает­ся, а потом рождает грех. Окаянною он её называет пото­му, что, как я прежде сказал вам, злоба не имеет никакой существенности, ни состава, но получает бытие от нашего нерадения и опять истребляется и уничтожается нашим тщанием [о добродетели]. Потом святой Давид говорит как бы к ней: Блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала ecu нам. Посмотрим же, что мы дали, что восприняли и что хотим воздать? Мы дали волю нашу и восприняли грех. Изречение же это называет блаженны­ми воздавших ей, а «воздавать» здесь значит — более не творить греха. Потом прибавляет: Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень: блажен, кто с самого начала вовсе не принимает порождаемого тобою, т.е. лу­кавых помышлений, и не даёт им места возрастать в себе и приводить зло в действие, но вскоре, пока они ещё малы, и прежде чем они укрепятся и восстанут на него, возьмёт и сокрушит их о камень, иже есть Христос (1 Кор. 10: 4), и истребит их, прибегнув ко Христу. Вот как и старцы, и Святое Писание, все согласны [между собой] и ублажают подвизающихся отсекать свои страсти пока они ещё мо­лоды, прежде чем испытаем от них бедствия и горести. Итак, постараемся, братья, получить помилование, по­трудимся немного и найдём великий покой. Отцы сказа­ли, каким образом человек должен постепенно очищать себя: каждый вечер он должен испытывать себя, как он провёл день, и опять утром, как провёл ночь, и каяться перед Богом, в чём ему случилось согрешить. Нам же, поистине, так как мы много согрешаем, нужно по забыв­чивости нашей и по истечении шести часов испытывать себя, как провели мы время и в чём согрешили. И каж­дый из нас должен говорить себе: «Не сказал ли я чего-нибудь такого, что прогневало брата моего? Когда видел его занятым каким-нибудь делом, не осудил ли я его? Не уничижил ли его и не злословил ли его? Не просил ли я чего-нибудь у келаря и, когда он не дал мне, не осудил ли я его и не пороптал ли я на него? Если пища была нехо­роша, не сказал ли я чего-нибудь? Или, будучи в огорче­нии, не пороптал ли на самого себя?» Ибо, если кто и на себя поропщет, это грех (В греч.: или оно показалось мне нехорошим, и я пороптал в себе, ибо если кто в уме поропщет, то это грех.).

Должно также говорить себе: «Не сказал ли мне канонарх или другой кто из братии [неприятного] слова, и я не перенёс этого, но противоречил ему?» Так должны мы ежедневно испытывать самих себя, как провели мы день. Таким же образом каждый должен испытывать себя, как провёл он и ночь: с усердием ли стал на бдение? Или пороптал на разбудившего его? Или помалодушествовал против него? Мы должны знать, что тот, кто будит нас на бдение, оказывает нам великое благодеяние и бывает для нас виновником великих благ, ибо он пробуждает нас для того, чтобы беседовать с Богом, молиться о гре­хах своих, просветиться и получить [душевную] пользу. Как же не должны мы благодарить такого [благодетеля]? Поистине должно его почитать так, как бы через него получали мы спасение.

Расскажу вам об этом нечто чудесное, слышанное мной о великом и прозорливом старце. Стоя в церкви, он ви­дел, что, когда братия начинала псалмопение, некто све­тоносный выходил из алтаря. Держа как бы ковчежец с миром и кисть, он обмакивал кисть в ковчежец и обходил

всю братию, полагая знамение на каждом из них и на местах некоторых отсутствовавших, а места других отсут­ствующих проходил мимо. Перед окончанием [богослуже­ния] старец опять видел, как он выходил из алтаря и де­лал то же самое. Однажды старец остановил его и повергся к его ногам, моля объяснить ему, что он делает и кто он такой? Светоносный оный муж отвечал ему: «Я Ангел Божий, и мне повелено было напечатлевать это знамение на тех, которые приходят в церковь в начале псалмопения и остаются до конца оного, за их усердие, старание и доб­рое произволение». Старец спросил его: «Почему же ты полагаешь знамение на места некоторых отсутствующих [братьев]?» В ответ на это святой Ангел сказал ему: «Те из братьев, которые ревностны и имеют доброе произво­ление, но вышли [из церкви] или по некоторому крайне­му изнеможению с благословения отцов, или также по какой-либо заповеди, заняты своим послушанием и поэто­му [здесь] не находятся — эти, хотя и не бывают в церк­ви, но получают своё знамение, потому что они произво­лением своим присутствуют вместе с поющими. Одним лишь тем, которые могут быть [в церкви], но не приходят в неё по лености, повелено мне не давать знамения, по­скольку такие сами себя делают недостойными этого». Видите ли, каких даров виновником бывает для брата свое­го тот, кто возбуждает его на церковное правило? Постарай­тесь же, братья, никогда не лишаться знамения святого Ангела. Если же случится когда облениться кому-либо из вас и другой напомнит ему об этом, то он не должен него­довать, но, имея в виду пользу сего напоминания, должен благодарить напомнившего ему, кто бы он ни был.

Когда я был в общежитии, игумен с советом старцев сделал меня странноприимцем. А у меня незадолго пе­ред тем была сильная болезнь. Итак, бывало, вечером приходили странники, и я проводил вечер с ними, потом приходили ещё погонщики верблюдов, и я служил им. Часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. И едва только я засыпал, как канонарх уже будил меня. Но от труда или от болезни я был в изнемо­жении, и сон опять овладевал мною, так что расслаблен­ный от жара, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: «Хорошо, господине, Бог да помянет любовь твою и да наградит тебя. Ты приказал, я приду, господине». Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь. И так как канонарху нельзя было ждать меня, то я упросил двух братий, одного — чтобы он будил меня, другого — чтобы он не давал мне дремать на бдении. И, поверьте мне, братья, я так почи­тал их, как бы через них совершалось моё спасение, и питал к ним великое благоговение. Так и вы должны по­ступать с возбуждающими вас на правило церковное и на всякое благое дело. Посему каждый, как мы сказали, дол­жен испытывать себя, как он провёл день и ночь: со вни­манием ли стоял на псалмопении и молитве или увлекал­ся страстными помышлениями? Прилежно ли слушал Божественное чтение или, оставив псалмопение, вышел из церкви в рассеянии? Если кто постоянно (В греч.: ежедневно) испытывает себя таким образом, раскаивается, в чём согрешил, и ста­рается исправиться, то он начинает уменьшать в себе зло, и если делал девять [проступков], то будет делать восемь, и так, преуспевая постепенно, с помощью Божией не до­пускает укрепиться в себе страстям. Ибо великое бед­ствие впасть кому-либо в навык страсти, потому что, как мы сказали, хотя бы даже такой и захотел покаяться, то он не может один преодолеть страсть, если не имеет помощи от некоторых святых.

Хотите ли, я расскажу вам об одном брате, которому страсть обратилась в навык? Вы услышите дело, достой­ное многого плача. Когда я был в общежитии, братья по простоте своей, думаю, исповедовали мне помышления свои, и игумен с советом старцев велел мне взять на себя эту заботу. Однажды пришёл ко мне некто из братии и сказал мне: «Прости меня, отче, и помолись о мне: я кра­ду и ем». Я спросил его: «Зачем же? Разве ты голоден?» Он отвечал: «Да, я не насыщаюсь за братской трапезой и не могу просить». Я сказал ему: «Отчего же ты не пой­дёшь и не скажешь игумену?» Он отвечал мне: «Сты­жусь». Говорю ему: «Хочешь, чтобы я пошёл и сказал ему?» Он говорит: «Как тебе угодно, господине». Итак, я пошёл и объявил об этом игумену. Он сказал мне: «Ока­жи любовь и позаботься о нём, как знаешь». Тогда я взял его и сказал келарю при нём: «Окажи любовь и, когда придёт к тебе этот брат, давай ему, сколько он хочет, и ни в чём не отказывай ему». Услышав это, келарь отвечал мне: «Как ты приказал, так и исполню».

Проведя таким образом несколько дней, брат этот опять приходит и говорит мне: «Прости меня, отче, но я снова начал красть». Говорю ему: «Зачем же? Разве келарь не даёт тебе, чего ты хочешь?» Он отвечал мне: «Да, прости меня, он даёт мне, чего я желаю, но я стыжусь его». Говорю ему: «Что же, ты и меня стыдишься?» Он отвечал: «Нет». Тогда я сказал ему: «Итак, когда хочешь, приходи и бери у меня, но не кради», ибо у меня тогда была должность в больнице, и он приходил и брал, что хотел. Но через не­сколько дней он опять начал красть, и пришёл со скорбью, и сказал мне: «Вот, я опять краду». Я спросил его: «За­чем, брат мой? Разве я не даю тебе, чего ты хочешь?» Он отвечал: «Нет, [даёшь]». Говорю ему: «Что же, ты сты­дишься брать у меня?» Он говорит: «Нет». Я сказал ему: «Зачем же ты крадёшь?» Он отвечал мне: «Прости меня, сам не знаю, зачем, но так просто краду». Тогда я сказал ему: «Скажи мне, по крайней мере, по правде, что ты дела­ешь с тем, что крадёшь?» Он отвечал: «Я отдаю это ослу». И действительно, оказалось, что этот брат крал куски хлеба, финики, смоквы, лук, и вообще всё, что он ни на­ходил, и прятал это — одно под свою постель, другое на ином месте и, наконец, не зная, куда это употребить, и видя, что оно портится, он выносил это вон и выбрасы­вал или отдавал бессловесным животным.

Вот видите ли, что значит обратить страсть в навык? Видите ли, какого это достойно сожаления, какое это со­страдание? Он знал, что сие есть зло, он знал, что худо делает, и скорбел, плакал, однако увлекался, несчастный, дурным навыком, который образовался в нём от прежне­го нерадения. И хорошо сказал авва Нистерой: «Если кто увлекается страстью, то он будет рабом страсти». Благий Бог да избавит нас от злого навыка, чтобы и нам не было сказано: Кая польза в крови моей, внегда сходити ми во истление? (Пс. 29: 10) А каким образом кто-либо впадает в навык, об этом я уже неоднократно говорил вам. Ибо не тот, кто однажды разгневался, называется уже гневли­вым; и не тот, кто однажды впал в блуд называется уже блудником; и не тот, кто однажды оказал милость [ближ­нему], называется милостивым, но как в добродетели, так и в пороке, от частого в оных упражнения душа получает некоторый навык, и потом этот навык или мучит, или покоит её. А о том, как добродетель покоит душу и как мучит её порок, мы говорили неоднократно, то есть что добродетель естественна. Она в нас, ибо семена доброде­телей не уничтожаются.

Итак, я сказал, что чем более мы делаем добро, тем больший приобретаем навык в добродетели, т.е. возвра­щаем себе своё природное свойство и восходим к прежне­му своему здравию, как от бельма к своему прежнему зрению или от иной какой-либо болезни к своему пре­жнему, природному здоровью. В отношении же порока бывает не так: но через упражнение в нём мы принимаем некоторый чуждый и противный естеству навык, т.е. при­ходим в навык некоего губительного недуга, так что, если даже пожелаем, не можем исцелиться без многой помо­щи, без многих молитв и многих слёз, которые могли бы преклонить к нам милосердие Христово.

Подобное мы видим в телесном, ибо есть некоторые роды пищи, по свойству своему производящие серную желчь, как например капуста, чечевица и некоторые дру­гие подобные сим. Но не оттого, что кто-нибудь один раз или два раза поест капусты, или чечевицы, или чего-ни­будь подобного, он становится чёрножелчным, а от час­того употребления оных. И если потом в нём усилится чёрная желчь, образуется горячка, которая мучит одержи­мого ею и влечёт за собою и другие бесчисленные болезни.
То же бывает и с душой. Если кто закосневает во грехе, то в душе образуется злой навык, который и му­чит её. Однако вы должны знать и то, что душа имеет иногда влечение к какой-либо страсти. Если только один раз впадёт в действие этой страсти, тотчас находится в опасности впасть и в навык. То же случается и в теле­сном: иной человек имеет расположение к чёрной желчи от какого-либо прежнего нерадения, так что и один из вышеупомянутых родов пищи может в нём тотчас возбу­дить чёрную желчь и причинить лихорадку. Итак, нуж­ны большое внимание, и старание, и страх, чтобы кто-либо не впал в злой навык. Поверьте, братья, что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке. И слу­чается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого на­выка, превозмогает десять добрых [дел]. Орёл, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то че­рез эту малость низлагается вся сила его. Ибо не в сети ли он уже, хотя и весь находится вне её, когда удержива­ется в ней одним когтем? Не может ли ловец схватить его, лишь только захочет? Так и душа, если хотя одну только страсть обратит себе в навык, то враг, когда ни вздумает, низлагает её, ибо она находится в его руках по причине той страсти. Посему-то я и говорю вам всегда: «Не допускайте, чтобы какая-либо страсть обратилась вам в навык, но подвизайтесь и молитесь Богу день и ночь, чтобы не впасть в искушение». Если же мы и будем по­беждены как человеки и впадём в согрешение, то поста­раемся тотчас восстать, покаемся в нём, восплачемся пред благостию Божией, будем бодрствовать и подвизаться. И Бог, видя наше доброе произволение, смирение и со­крушение наше, подаст нам руку помощи и сотворит с нами милость. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение. Аминь.

О страхе будущего мучения и о том, что желающий спастись никогда не должен быть беспечен о своем спасении

Когда я был болен ногами и страдал от них, некото­рые из братии, придя посетить меня, просили, чтобы я сказал им причину болезни, имея, как я думаю, двоякую цель: чтобы несколько утешить меня и отвлечь мысли мои от болезни, и чтобы дать мне случай побеседовать с ними о чем-нибудь полезном. Но так как болезнь не по­зволила мне сказать им тогда, что они хотели, то нужно вам ныне послушать об этом, ибо приятен рассказ о скор­би по миновании скорби. Так и на море, когда поднимается буря, то все находящиеся на корабле сетуют. Когда же буря пройдёт, то все с радостью весело рассказывают друг другу о случившемся. Хорошо, братья, как я всегда гово­рю вам, каждое дело возлагать на Бога и говорить: «Ничего не бывает без воли Божией», но, конечно, Бог знал, что это хорошо и полезно и потому так сделал, хотя бы это дело и имело какую-нибудь внешнюю причину. Напри­мер, я бы мог сказать, что поскольку я вкушал пищу со странниками и несколько понудил себя для того, чтобы их угостить, то желудок мой отяготился, произошёл отёк на ноге моей, и от этого я сделался болен. Мог бы я [при­вести] и другие различные причины, ибо ищущему [их] в них нет недостатка. Но самое достоверное и полезное есть то, чтобы сказать: «Поистине, Бог знал, что будет полез­нее душе моей, и потому оно так и случилось». Ибо из всего, что творит Бог, нет ничего такого, чтобы не было благо, но се добра зело (Быт. 1: 31).

Итак, никому не должно скорбеть о случающемся, но всё, как я сказал, возлагать на Промысл Божий и успокаи­ваться. Есть некоторые люди, до того изнемогающие при случающихся скорбях, что они отказываются и от самой жизни и считают сладкой смерть, лишь бы только изба­виться от скорбей. Но это происходит от малодушия и многого неразумия, ибо таковые не знают той страшной нужды, которая встречает нас по исходе души из тела.

Это великое человеколюбие Божие, братья, что мы наказываемся, находясь в этом мире. Но мы, не зная, что совершается там, почитаем тяжким здешнее. Однако это несправедливо. Не знаете ли, что повествуется в Отечнике? Один весьма ревностный брат спросил некоего старца: «Отчего душа моя желает смерти?» Старец отвечал ему: «Оттого, что ты избегаешь скорби, и не знаешь, что гряду­щая скорбь тяжелее здешней». И другой также спросил старца: «Отчего я впадаю в беспечность, пребывая в келии моей?» Старец сказал ему: «Оттого, что ты не узнал ещё ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения. Ибо если бы ты достоверно знал это, то хотя бы келия твоя была пол­на червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы это, не расслабевая». Но мы, спя, хотим спас­тись, и потому изнемогаем в скорбях. Тогда как мы долж­ны были бы благодарить Бога и считать себя блаженны­ми, что сподобляемся немного поскорбеть здесь, дабы там обрести малый покой. И Евагрий говорил: «Кто не очис­тился ещё от страстей и молится Богу, чтобы скорее уме­реть, тот подобен человеку, который просит плотника скорее изрубить одр больного». Ибо душа, находясь в теле сем, хотя и ведёт борьбу от страстей, но имеет и некото­рое утешение от того, что человек ест, пьёт, спит, беседу­ет, ходит с любезными друзьями своими. Когда же вый­дет из тела, она остаётся одна со страстями своими и потому всегда мучится ими. Занятая ими, она опаляется их мятежом и терзается ими, так что она даже не может вспомнить Бога, ибо самоё памятование о Боге утешает душу, как и в псалме сказано: Помянух Бога и возвеселихся (Пс. 76: 4), но и сего не позволяют ей страсти.

Хотите ли, я объясню вам примером, что говорю вам. Пусть кто-нибудь из вас придёт, и я затворю его в тём­ную келию, и пускай он хотя только три дня не ест, не пьёт, не спит, ни с кем не беседует, не поёт псалмов, не молится и отнюдь не вспоминает о Боге. И тогда он узна­ет, что будут в нём делать страсти. Однако он ещё здесь находится. Во сколько же более по выходе души из тела, когда она предаётся страстям и остаётся одна с ними, потерпит тогда она, несчастная? По здешним [скорбям] вы можете несколько понять, какова тамошняя скорбь. Ибо когда у кого-нибудь сделается горячка, то что воспа­ляет его? Какой огонь или какое вещество производит сие жжение? Если же кто-нибудь имеет тело желчное и худосочное, то не само ли сие худосочие воспаляет его, всегда беспокоит и делает жизнь его прискорбной? Так и страстная душа всегда мучится, несчастная, своим злым навыком, имея всегда горькое воспоминание и томитель­ное впечатление от страстей, которые беспрестанно жгут и опаляют её. И сверх сего, кто может, братья, вообра­зить страшные оные места, мучимые в оных телах, кото­рые служат душам для усиления страданий, а сами не истлевают, тот страшный огонь и тьму, тех безжалостных слуг мучителей и другие бесчисленные томления, о кото­рых часто говорится в Божественном Писании и которые соразмеряются злым делам душ и их злым воспоминани­ям? Ибо как праведные, по словам святых, получают не­кие светлые места и веселье ангельское соразмерно благим их делам, так и грешники получают места тёмные и мрач­ные, полные страха и ужаса. Ибо что страшнее и бедст­веннее тех мест, в которые посылаются демоны? И что ужаснее муки, на которую они будут осуждены? Однако и грешники будут мучимы с этими самыми демонами, как говорит Христос: Идите... во огнь вечный, уготован­ный диаволу и аггелом его (Мф. 25: 41).

А ещё страшнее то, о чём говорит святой Иоанн Зла­тоуст: «Если бы не текла река огненная и не предстояли страшные аггелы, но только призывались бы все человеки [на суд], и одни, получив похвалу, прославлялись бы, другие же отсылались бы с бесчестием, чтобы не видеть им славы Божией, то наказание оным стыдом и бесчести­ем и скорбь об отпадении от толиких благ не была ли бы ужаснее всякой геенны?» Тогда и самоё обличение совести, и самоё воспоминание о сделанном, как мы сказали выше, [будут] неистерпимее бесчисленных и неизречённых том­лений. Ибо души помнят всё, что было здесь, как говорят отцы: и слова, и дела, и помышления — и ничего из этого не могут забыть тогда. А сказанное в псалме: В той день погибнут вся помышления его (Пс. 145: 4), говорится о помышлениях века сего, т.е. о строении, имуществе, родителях и всяком даянии и получении. Всё это вместе с тем, как душа выходит из тела, погибает [для неё], и из всего этого она тогда ни о чём не вспоминает и не забо­тится. А что она сделала относительно добродетели или страсти, всё то помнит и ничто из этого для неё не погиба­ет. Но если человек принёс кому-нибудь пользу или сам получил её от кого-либо, то он всегда памятует получивше­го от него пользу и оказавшего ему оную. Также и если

получил от кого-либо вред или сам сделал кому-нибудь вред, то всегда помнит и сделавшего ему вред, и потер­певшего вред от него. И ничего, как я сказал, не забывает душа из того, что она сделала в этом мире, но всё помнит по выходе из тела и притом ещё лучше и яснее, как осво­бодившаяся от земного этого тела.

Некогда говорили мы об этом с одним великим стар­цем, и старец сказал, что душа по выходе из тела, помнит страсти и грехи, которые она исполняла, и лица, с коими совершала их. А я говорил ему: «Может быть, это и не так. Но, конечно, она будет иметь злой навык, получен­ный ей ко греху, и будет вспоминать о нём». Мы долго спорили об этом предмете, желая уяснить его. Но старец не соглашался со мной, говоря, что душа помнит и самый вид греха, и самое место, и то самое лицо, с которым согрешила. И поистине, когда это так, то нам предстоит ещё гораздо тягчайший конец, если не будем внимать себе. Поэтому я говорю вам всегда: «Старайтесь возделывать добрые помышления, чтобы найти их там, ибо что чело­век имеет здесь, то исходит с ним [отсюда] и то же будет он иметь и там.

Позаботимся, братья, чтобы нам избавиться от такого бедствия, постараемся об этом, и Бог сотворит с нами милость, ибо Он есть упование всех концев земли и сущих в мори далече (Пс. 64: 6). Сущие в концах земли суть те, которые находятся в конечной злобе. А сущие в море далече — те, которые пребывают в крайнем неразумии. Однако Христос есть упование и таковых. Потребен ма­лый труд — потрудимся же, чтобы быть помилованны­ми. Если кто имеет поле и оставит его в небрежении, то оно зарастёт. И не тем ли более наполнится оно тернием и волчцами, чем более он небрежёт о нём? Когда же он придёт очистить поле, то не тем ли более должны будут окровавиться руки его, чем более оно заросло, когда он захочет исторгнуть ту худую траву, которой дал взойти во время своего нерадения. Ибо невозможно человеку не пожать того, что он посеял. А кто желает очистить поле своё, тот должен сперва совершенно искоренить всю дур­ную траву. Ибо если он не исторгнет совершенно всех корней её, но только сверху срежет её, то она опять выра­стет. Итак, ему должно, как я сказал, исторгнуть самые корни, и когда он хорошо очистит поле от травы, терния и тому подобного, то должен его вспахать, взборонить и таким образом возделать. А когда оно уже будет хорошо возделано, тогда должно посеять доброе семя. Ибо ежели он после такого очищения оставит поле праздным, то опять взойдёт трава и, найдя землю мягкую и удобренную от очищения, пустит корни в глубину и более укрепится и умножится на поле. Так бывает и с душой: сперва должно отсечь всякое ветхое пристрастие и злые навыки, которые она имеет, ибо нет ничего хуже злого навыка. И святой Василий говорит: «Не малый подвиг — преодолеть свой навык, ибо навык, укрепившись долгим временем, часто получает силу естества».

Итак, должно подвизаться, как я сказал, против злых навыков и страстей, и не только против страстей, но и против причин их, которые суть корни. Ибо когда не ис­торгнуты корни, то терние необходимо опять вырастет, тем более что некоторые страсти ничего не могут сделать, если человек отсечет причины их. Так, зависть сама по себе ничто, но имеет некоторые причины, в числе кото­рых есть и славолюбие, ибо кто хочет прославиться, тот завидует прославленному или предпочтённому. Также гнев происходит от различных причин и особенно от сласто­любия. Об этом упоминает и Евагрий, повествуя, что неко­торый святой говорил: «Для того и отвергаю наслаждения, чтобы отсечь причины раздражительности». И все отцы говорят, что каждая страсть рождается от сих трёх: от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия, как я часто го­ворил вам. Итак, должно не только отсечь страсти, но и причины их, потом хорошо удобрить нравы свои покая­нием и плачем и тогда уже начать сеять доброе семя, которое суть добрые дела. Ибо как мы сказали о поле, что если по очищении и обработке оного не посеют [на нём] доброго семени, то всходит трава и, найдя землю рыхлой и мягкой от очищения, глубже укореняется в ней. Так бывает и с человеком. Если он, исправив нравы свои и покаявшись в прежних своих дела, не станет заботить­ся об исполнении добрых дел и приобретении добродете­лей, то на нём сбывается сказанное в Евангелии: Егда же нечистый дух изыдет от человека, преходит сквозе без­водная места, ища покоя, и не обретает. Тогда речет: возвращуся в дом мой, отнюдуже изыдох: и пришед обря­щет празден, — очевидно, что от всякой добродетели — пометен и украшен. Тогда идет и поймет с собою седмь иных духов лютейших себе, и вшедше живут ту: и будут последняя человеку тому горша первых (Мф. 12: 43-45). Ибо невозможно душе пребывать в одном и том же со­стоянии, но она всегда преуспевает или в лучшем, или в худшем. Поэтому каждый желающий спастись должен не только не делать зла, но обязан делать и добро, как сказа­но в псалме: Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33: 15). Не сказано только уклонися от зла, но и сотвори благо. Например, если кто-нибудь привык обижать, то он дол­жен не только не обижать, но и поступать по правде; если он был блудник, то он должен не только не предаваться блуду, но и быть воздержанным; если был гневлив, дол­жен не только не гневаться, но и приобрести кротость; если кто гордился, то он должен не только не гордиться, но и смиряться. И это-то значит: Уклонися от зла и со­твори благо. Ибо каждая страсть имеет противоположную ей добродетель: гордость —смиренномудрие, сребролю­бие — милосердие, блуд — воздержание, малодушие — терпение, гнев — кротость, ненависть — любовь и, од­ним словом, каждая страсть, как я сказал, имеет противо­положную ей добродетель.

Об этом говорил я вам много раз. И как мы изгнали добродетели и восприняли вместо них страсти, так долж­ны мы потрудиться не только изгнать страсти, но и вос­принять добродетели и водворить их на своём месте, по­тому что мы, естественно, имеем добродетели, данные нам от Бога. Ибо когда Бог сотворил человека, Он всеял в него добродетели, как и сказал: Сотворим человека по об­разу Нашему [и] по подобию (Быт. 1:26). Сказано по образу, поскольку Бог сотворил душу бессмертной и самовласт­ной, а по подобию — относится к добродетели. Ибо Гос­подь говорит: Будите убо милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк. 6: 36) и в другом месте: Святи будите, яко Аз свят есмь (1 Пет. 1: 16). Также и апостол говорит: Бывайте же друг ко другу блази (Еф. 4: 32). И в псалме сказано: Благ Господь всяческим (Пс. 144: 9) и тому подоб­ное. Вот что значит по подобию. Следовательно, по есте­ству Бог дал нам добродетели. Страсти же не принадлежат нам по естеству, ибо они даже не имеют никакой сущнос­ти или состава, но как тьма по существу своему не имеет состава, а есть состояние воздуха, как говорит святой Василий, бывающее от оскудения света, так и страсти [не естественны нам]. Но душа, по сластолюбию уклонившись от добродетелей, водворяет в себе страсти и укрепляет их против себя. Поэтому нам и нужно, как сказано о поле, совершенно окончив очищение, тотчас посеять доброе семя, чтобы оно и принесло добрый плод.

Также засевающий своё поле, бросив семя, должен скрыть и углубить его в землю, ибо иначе прилетят птицы, похитят его и оно погибнет. А скрыв его, [сеятель] должен ожидать милости Божией, пока Бог пошлёт дождь, и семя взойдёт. Хотя бы земледелец и безмерно трудился над очи­щением, обрабатыванием и посевом, но если Бог не по­шлёт дождя на его сеяние, то весь труд его бывает напра­сен. Так и мы, если и сделаем что-либо доброе, должны покрыть это смиренномудрием и возложить на Бога не­мощь нашу, молясь Ему, чтобы он призрел на труд наш, ибо иначе он будет тщетен. Иногда опять и после дождя, когда семя уже взошло, если дождь не будет по временам орошать его, произрастение засыхает и погибает, ибо семе­ни нужен дождь и произрастению также по временам, пока оно укрепится, но и тогда нельзя не иметь забот. Иногда и после того, как оно вырастет и образуется колос, случается, что гусеницы, или град, или что-нибудь подобное истреб­ляют плод. Так бывает и с душой: когда кто потрудится очистить её от всех упомянутых нами страстей и постарается [приобрести] все добродетели, то он должен всегда прибе­гать к милости Божией и к покрову Божию, чтобы не быть ему оставленным и не погибнуть. Ибо как мы сказали о семени, что и после того, как оно взойдёт, вырастет и при­несёт плод, если по временам не будет орошать его дождь, оно засыхает и погибает, так бывает и с человеком: и по совершении столь многого, если Бог хотя на малое время отымет от него покров Свой и оставит его, то он погибает. А Бог оставляет человека тогда, когда он сделает что-либо против своего устроения. Например, если кто был благого­веен и уклонится в бесчинную жизнь, или был смирен и сделается наглым. И не столько Бог проводящего пороч­ную жизнь, когда он живёт бесчинно, или наглого, когда он гордится, сколько Он оставляет благоговейного, когда этот делает бесчиние, и смиренного, когда он возгордится. Это и значит грешить против своего устроения, и от этого происходит оставление. Потому святой Василий иначе су­дит грех благоговейного и иначе грешника.
Когда же кто сохранит себя и от этого, то должен заме­чать, чтобы, делая хоть малое добро, не делать сего со тщес­лавием, или из человекоугодия, или по какому-нибудь че­ловеческому побуждению, дабы это малое не погубило всего, что он сделал, как мы сказали о гусеницах, граде и тому подобном. Опять когда и на поле плод не потерпит ника­кого вреда, но сохранится до самой жатвы, даже и тогда земледелец не может быть без забот. Ибо случается, что и после того, как кто-либо пожнёт своё поле и окончит весь труд свой, приходит злой человек и по ненависти подкладывает огонь под этот плод и уничтожает весь плод и труд его. Поэтому пока земледелец не видит, что он хорошо очистил плод свой и всыпал его в житницу, он не может быть без заботы. Также и человек, когда он успеет избавить­ся от всего того, о чём мы сказали, даже и тогда не должен быть без заботы. Ибо случается, что после всего этого диавол находит случай обольстить его или самооправданием, или возношением, или вложив в него помыслы неверия или злой ереси, и не только погубляет все труды, но и удаляет его от Бога, и чего не мог достигнуть через дела, то производит через один помысел. Ибо бывает, что и один помысел может удалить человека от Бога, как скоро чело­век примет его и подчинится ему. Поэтому истинно жела­ющий спастись не должен быть беспечным до последнего издыхания. Итак, нужны многий труд, и попечение, и по­стоянная молитва к Богу, чтобы Он покрыл и спас нас Своей благодатью во славу святого имени Своего. Аминь.

О том, что должно переносить искушение с благодарностью и без смущения

Хорошо сказал авва Пимен, что преуспеяние монаха обнаруживается в искушениях. Ибо монах, который истин­но приступает работати Господеви, должен, как говорит Премудрый, уготовати душу свою во искушение (Сир. 2: 1), чтобы никогда не удивляться и не смущаться ничем, слу­чающимся с ним, веруя, что ничего не бывает без Про­мысла Божия. А в чём Божий Промысл, то вполне хо­рошо и служит к пользе души. Ибо всё, что делает с нами Бог, делает он для нашей пользы, любя и милуя нас. И мы должны, как сказал апостол, о всем благодарити (ср.: Еф. 5: 20, 1 Сол. 5: 18) благость Его и никогда не печа­литься, и не малодушествовать о случающемся с нами, но всё, что с нами бывает, принимать без смущения со смиренномудрием и с надеждой на Бога, веруя, как я сказал, что всё, что ни делает с нами Бог, Он делает по благости Своей, любя нас, и делает хорошо и что это не может быть иначе хорошо, как только таким образом. Бог да помилует нас.

Если кто имеет друга и уверен, что он любит его, то когда и потерпит от него что-нибудь, даже тяжёлое, дума­ет, что тот сделал это любя, и никогда не поверит о своём друге, что он хотел ему повредить. Тем более должны мы думать о Боге, Который создал нас и привёл нас из небытияв бытие, вочеловечился нас ради и умер за нас, что Он делает с нами всё по благости Своей, и любя нас. О друге иной может подумать: «Он это делает, любя и жалея меня, но у него нет столько благоразумия, чтобы он мог хорошо устроить касающееся до меня и поэтому случается, что он нехотя вредит мне». О Боге же мы не можем этого сказать, ибо Он есть источник премудрости, знает всё, что нам полезно, и сообразно с этим устрояет всё, касаю­щееся до нас, даже и самое маловажное. Опять о друге можно сказать, что хотя он любит и жалеет нас и [до­вольно] разумен, чтобы устроить относящееся к нам, но не в силах помочь нам в том, в чём он думает принести нам пользу. Но о Боге нельзя сказать и этого, ибо Ему всё возможно и для него нет ничего невозможного.

Итак, мы знаем о Боге, что Он любит и щадит Своё создание, что Он есть источник премудрости и знает, как устроить всё, касающееся до нас, и что Ему нет ничего невозможного, но всё служит воле Его. Мы должны также знать, что всё, что Он ни делает, делает для нашей пользы, и должны принимать это, согласно сказанному выше, с благодарностью, как от Благодетеля и благого Владыки, хотя бы то было и скорбное. Ибо всё бывает по праведно­му суду, и Бог, Который столько милостив, не презирает ни малейшей нашей скорби. Но часто случается, что иной недоумевает, говоря внутренне: «Если кто в искушениях согрешит от скорби, то как может он думать, что они слу­жат к его пользе?» Мы потому только согрешаем в иску­шениях, что мы нетерпеливы и не хотим перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас выше силы нашей, как сказал апостол: Верен же Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете (1 Кор. 10: 13). Но мы не имеем терпения, не хотим и перенести и немногого, не стараемся принять что-либо со смирением, и потому отягощаемся. И чем более стараемся избежать напастей, тем более мучимся от них, изнемогаем и не можем от них освободить­ся. Те, которые по какой-нибудь надобности плавают в море, если они знают искусство плавания, то, когда нахо­дит на них волна, они склоняются под неё, пока она прой­дёт, и таким образом безвредно продолжают своё плава­ние. Если же захотят сопротивляться волне, то она их отбрасывает и уносит на далёкое расстояние. И когда они опять продолжают плыть, находит на них другая волна, и если они ей противятся, то она также отталкивает и от­брасывает их прочь, и они только утомляются без всякой пользы. Если же, как я сказал, они склоняются под волну и опустятся под неё, то она проходит мимо без всякого для них вреда, и они продолжают плавать сколько хотят и делают своё дело.

Так бывает и при искушениях: если кто перенесёт ис­кушение с терпением и смирением, оно пройдёт без вреда для него; если же он будет малодушествовать, смущаться, обвинять каждого, то он только отягощает самого себя, навлекая на себя искушения, и не получает совершенно никакой пользы, но лишь вредит себе, тогда как искуше­ния приносят большую пользу тому, кто переносит их без смущения. Если даже и страсть тревожит нас, то мы не должны этим смущаться. Ибо смущаться [в то время], когда тревожит нас страсть, есть дело неразумия и гор­дости и происходит оттого, что мы не знаем своего ду­шевного устроения и избегаем труда, как сказали отцы. Потому мы и не преуспеваем, что не знаем меры нашей и не имеем терпения в начинаемых нами делах, но без тру­да хотим приобрести добродетель. Ибо чему удивляется страстный, когда его тревожит страсть? Зачем смущает­ся? Ты образовал её, имеешь её в себе и смущаешься? Принял залоги её и говоришь: «Зачем она тревожит меня?» Лучше терпи, подвизайся и моли Бога, ибо невозможно, чтобы тот, кто исполнял страсти, не имел от них скорбей. Сосуды их, как сказал авва Сисой, находятся внутри тебя. Отдай им залог их, они отойдут от тебя.

Сосудами он назвал причины страстей. Так как мы их возлюбили и привели в действие, то и невозможно нам не пленяться страстными помышлениями, принуждающи­ми нас, и против воли нашей исполнять страсти, потому что мы добровольно предали себя в руки их. Это значит сказанное пророком о Ефреме, который соодоле... сопер­ника своего, т.е. свою совесть, и попра суд (ср: Ос. 5: 11), обратился к Египту и насильственно взят был ассирияна­ми. Египтом отцы называют волю плотскую, преклоняю­щую нас к телесному покою и научающую обращать ум к плотским страстям. А ассириянами называют страстные помышления, которые возмущают и волнуют ум, и на­полняют его нечистыми идолами, и силой, против воли, увлекают его к совершению греха.

Итак, если кто добровольно предаёт себя плотскому наслаждению, то он и против воли принуждён бывает идти а в Ассирию и работать Навуходоносору. Зная это, пророк с соболезнованием говорит им: «Не входите в Еги­пет. Что вы делаете, несчастные? Смиритесь [хотя] мало, склоните рамена ваша, служите царю Вавилонскому, и сидите на земли отцев ваших» (ср.: Иер. 42: 19; 27: 12). Потом утешает их, говоря: Не убойтеся от лица царя Ва-вилонска... яко Бог с вами есть, еже избавляти вас... от руки его (Иер. 42:11). Далее предсказывает и скорбь, которая их постигнет, если они не покорятся Богу. Аще бо внидете, говорит он, во Египет... будете в непроходимая и подруч­ны, в клятву и во укоризну (Иер. 42: 18). Но они отвечали ему: Не сядем на земли сей... но в землю Египетску внидем, и не узрим рати, и гласа трубнаго не услышим, и о хлебех не взалчем (Иер. 42: 13, 14). Итак, они пошли и доброволь­но служили Фараону, а потом насильно уведены были в Ассирию и служили ассириянам уже неволею.

Вникните умом, что я говорю: прежде чем кто-либо станет действовать по страсти, хотя бы и восставали про­тив него помыслы, он всё ещё в своём городе, он свободен и имеет себе помощника в Боге. Итак, если он смирится перед Богом, понесёт иго скорби и искушения с благодар­ностью и немного поборется, то помощь Божия освободит его. Если же он будет убегать труда и предастся плотскому наслаждению (В греч.: упокоению.), тогда насильственно и принуждённо уве­дён будет в землю ассириян, и поневоле будет служить им.

Тогда уже пророк говорит им: «Молитесь за житие Навуходоносора, ибо в жизни его заключается ваше спа­сение» (ср.: Вар. 1: 11-12). Молиться о жизни Навуходо­носора значит, что человек не должен малодушествовать в печали, происшедшей от случившегося с ним искуше­ния, и не уклоняться от него, но переносить его со сми­рением, считая, что он должен был потерпеть это. Пусть он признает себя недостойным освободиться от тяготы, но более [достойным] того, чтобы искушение продолжа­лось и укрепилось против него. И сознаёт ли он в себе вину или в настоящее время не сознаёт, он должен веро­вать, что у Бога ничего не бывает без суда или неправед­но, как говорил один брат, скорбя и плача о том, что Бог взял от него искушение: «Господи, ужели я недостоин и мало поскорбеть?»

Повествуется также, что ученика великого старца по­стигла плотская брань и старец, видя труды его, сказал ему: «Хочешь ли, я помолюсь Богу, чтобы Он облегчил тебе сию брань?» Но ученик отвечал: «Хотя я и тру­жусь, отче, но вижу в себе плод от труда. Итак, лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение». Таковы суть истинно хотящие спастись: вот что значит носить со сми­ренномудрием иго искушения и молиться о жизни На­вуходоносора. Поэтому пророк и говорит: «В жизни его заключается ваше спасение». Сказанное братом «вижу в себе плод от труда» подобно изречению «в жизни его заключается ваше спасение», что подтверждает и ста­рец, сказав: «Теперь я познал, что ты преуспеваешь и превосходишь меня». Ибо когда человек будет подви­заться с усилием против греха и начнёт бороться и противу страстных помышлений, [возникающих] в душе, то он смиряется, сокрушается, подвизается и, очищаясь мало-помалу скорбями подвигов, приходит в своё есте­ственное [состояние].

Итак, как мы уже сказали, если искушаемый страстью смущается, [то это происходит] от неразумия и гордости, но он должен лучше со смирением познать свою веру и терпеливо пребывать в молитве, пока Бог сотворит с ним милость. Ибо если кто не подвергнется искушениям и не испытает скорби от страстей, тот и не подвизается о том, как бы от них очиститься. Об этом говорит и псалмопе­вец: Внегда прозябоша грешницы яко трава, и проникоша ecu делающии беззаконие, яко да потребятся в век века (Пс. 91: 8). Грешники, прозябающие яко трава, суть страс­тные помышления, ибо трава слаба и не имеет силы. Итак, когда прозябают в душе страстные помышления, тогда проникают, т.е. познаются, ecu делающие беззаконие, т.е. страсти, яко да потребятся в век века. Ибо когда страсти сделаются явными для подвизающихся, тогда они истреб­ляются ими. Вникните в последовательность речи: сперва прозябают страстные помышления, потом возникают стра­сти и тогда уже истребляются. Всё это относится к под­визающимся. Мы же, согрешающие самым делом и все­гда исполняющие страсти, даже не знаем, когда прозябают страстные помышления, когда возникают страсти, чтобы начать подвизаться против них, но мы подвержены долу, ещё находимся в Египте, [занятые] унизительным плинфотворением (Деланием кирпичей.) Фараоновым. Но кто поможет нам прийти, по крайней мере, к сознанию горького рабства нашего, что­бы мы смирились и стали искать помилования?

Когда сыны Израилевы были в Египте, в рабстве у Фараона, тогда они делали кирпичи, а делающие кирпичи всегда преклонены долу и смотрят в землю. Так и душа, если ей овладел диавол и она совершает грех на самом деле, то попирает свой разум и не мудрствует ни о чём духовном, но всегда мудрствует о земном и делает зем­ное. Потом [израильтяне] из кирпичей, ими сделанных, построили Фараону три крепкие города:Пифон, Рамессин и Он, или Илиополь, т.е. солнечный град. Это суть сластолюбие, славолюбие и сребролюбие, от которых про­исходит всякий грех.

Когда же Бог послал Моисея извести их из Египта и рабства Фараонова, то Фараон ещё более обременил их работой и говорил им: Праздны есте, сего ради глаголете: да идем, пожрем Богу нашему (Исх. 5: 17). Также и диа­вол, когда видит, что Бог умилосердился над душой, го­тов её помиловать и облегчить её от бремени страстей словом Своим или через кого-либо из рабов Своих, тогда диавол более отягощает её страстями и сильнее борет её.

Но отцы, зная это, укрепляют человека своим учением и не допускают его предаваться боязни. Один говорит: «Ты пал? Восстань и, если опять пал, опять восстань» И про­чее. Другой также говорит: «Крепость желающих стяжать добродетели состоит в том, чтобы не малодушествовать, если падут, и не приходить в отчаяние, но опять бороть­ся». Одним словом, каждый из них различным образом (один так, другой иначе) подают руку подвизающимся и оскорбляемым от врага. Ибо и они приняли это от Божест­венного Писания, которое говорит: Еда падаяй не востает или отвращаяйся не обратится? (Иер. 8: 4). Возвратитеся ко Мне, сынове возвращающиеся, и исцелю сокрушения ваша, глаголет Господь (Иер. 3: 22).

Когда же рука Божия отяготела над Фараоном и над слугами его и он решился отпустить сынов Израилевых, то сказал Моисею: Идите, послужите Господу Богу ваше­му: токмо овцы и волы оставите (Исх. 10: 24), чем озна­чаются умственные помышления, которыми фараон хо­тел обладать, надеясь через них опять привлечь к себе сынов Израилевых. Моисей отвечал ему: Ни, но и ты нам даси всесожжения и жертвы, яже сотворим Господу Богу нашему: и скот наш пойдет с нами, не оставим и копыта (Исх. 10: 25-26). Когда же Моисей извёл сынов Израилевых из земли Египетской и провёл их через Черм-ное море, то Бог, хотя привести их туда, где было семь­десят финиковых деревьеви двенадцать источников воды, сперва привёл их в Мерру, где народ скорбел, не находя что пить, ибо та вода была горька, и уже через Мерру привёл их на место семидесяти финиковых деревьев и двенадцати источников воды. Так и душа, когда переста­нет исполнять грехи на самом деле и перейдёт мыслен­ное море, сперва должна потрудиться в подвигах и мно­гих скорбях и так, через скорби, войти в святой покой, ибо многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие (Деян. 14: 22).
Скорби привлекают к душе милость Божию, подобно тому, как ветры наносят дождь. И как продолжительный дождь, действуя на нежное растение, производит в нём гниение и портит плод его, а ветры постепенно осушают и укрепляют оное, так бывает и с душой: нерадение, бес­печность и покой расслабляют и рассеивают её; искуше­ния же, напротив, скрепляют и соединяют с Богом, как говорит пророк: Господи, в скорби помянухом Тя (Ис. 33: 2). Поэтому-то, как мы сказали, нам не должно ни смущать­ся, ни унывать в искушениях, но надобно терпеть, и бла­годарить в скорбях, и всегда молиться Богу со смирени­ем, чтобы Он сотворил милость с немощью нашей и покрыл нас от всякого искушения во славу Его. Ибо Ему подобает слава, честь и поклонение вовеки. Аминь.

О созидании и совершении душевного дома добродетелей

Писание упоминает о повивальных бабках, которые оставляли в живых детей Израильских мужеского пола, что понеже бояхуся бабы Бога, сотвориша себе жилища (Исх. 1: 21). О чувственных ли жилищах говорится здесь? И какой имеет смысл созидать себе домы по страху Бо­жию? Мы [делаем] противное: нас учат оставлять ради страха Божия иногда и те дома, которые имеем. Писание говорит [здесь] не о чувственных жилищах, но о доме душевном, который создаёт себе человек соблюдением за­поведей Божиих. Писание научает нас тому, что страх Божий побуждает душу к хранению заповедей и посред­ством заповедей созидается дом душевный. Будем и мы, братья, внимательны к самим себе, убоимся и мы Бога и созиждем себе домы, чтобы найти защиту во время зимы, во время дождей, молний и громов, потому что великое бедствие терпит зимой неимеющий дома. Как же созда­ётся дом душевный? Из постройки чувственного дома можем в точности научиться этому делу. Ибо кто хочет построить такой дом, тот должен отовсюду укрепить его и с четырёх сторон возводить стену, а не об одной толь­ко стороне заботиться, другие же оставить в небреже­нии, потому что иначе он не получит никакой пользы, но понапрасну утратит всё: намерение, и издержки, и труд.

Так бывает и относительно души, ибо человек, желаю­щий создать душевный дом, не должен нерадеть ни об одной стороне своего здания, но ровно и согласно возво­дить оное. Это-то значит сказанное аввою Иоанном: «Я хо­чу, чтобы человек каждый день приобретал понемногу от всякой добродетели», а не так, как делают некоторые, которые держась одной добродетели и пребывая в ней, только её одну и исполняют, а о прочих не заботятся. Может быть, что они по навыку имеют эту добродетель или по естественному свойству, потому и не тревожит их противоположная страсть, а сверх того они незаметно увлекаются другими страстями и бывают тревожимы ими, но не заботятся о них, а, напротив, думают, что обладают чем-то великим.

Таковые подобны человеку, который строит одну толь­ко стену, и возводит её сколь возможно выше, и, взирая лишь на высоту этой стены, думает, что он совершил не­что великое, а не знает того, что если хотя однажды поду­ет ветер, то он повалит её, ибо она стоит одна и не имеет связи с другими стенами. Притом же никто не может себе устроить защиты из одной стены, потому что со всех других сторон она открыта. Но поступать так неразумно. А напротив, желающий построить себе дом и сделать себе защиту должен строить его со всех четырёх сторон и ут­верждать отовсюду. И объясню вам, каким это образом.

Сперва должно быть положено основание, то есть вера, ибо без веры, как говорит апостол, невозможно угодити Богу (Евр. И: 6), и потом на этом основании человек должен строить здание равномерно: случилось ли послу­шание, он должен положить один камень послушания; встретилось ли огорчение от брата, должен положить один камень долготерпения, представился ли случай к воз­держанию, должен положить один камень воздержания.

Так от всякой добродетели, для которой представляется случай, должно полагать в здание по одному камню и таким образом возводить оное со всех сторон, [полагая] то камень сострадания, то камень отсечения своей воли, то камень кротости и т.п. И при всём том должно позабо­титься о терпении и мужестве, ибо они суть краеуголь­ные камни, ими связывается здание и соединяется стена со стеной, почему они не наклоняются и не отделяются одна от другой. Без терпения и мужества никто не может совершить ни одной добродетели. Ибо если кто не имеет мужества в душе, тот не будет иметь и терпения, а у кого нет терпения, тот решительно ничего не может совершить. Поэтому и сказано: В терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21: 19).

Строящий должен также на каждый камень класть из­весть. Ибо если он положит камень на камень без извес­ти, то камни выпадут и дом обрушится. Известь есть сми­рение, потому что она берётся из земли и находится у всех под ногами. А всякая добродетель, совершаемая без смирения, не есть добродетель. Об этом сказано в Отеч-нике: «Как корабль нельзя построить без гвоздей, так и спастись нельзя без смиренномудрия». Итак, каждый дол­жен всё, что он ни делает доброго, делать со смирением, чтобы смирением сохранить сделанное.

Дом должен иметь и так называемые связи, которые суть рассуждение: оно утверждает строение, соединяет камень с камнем и связывает стены, а вместе с тем прида­ёт дому и большую красоту. Кровля же есть любовь, ко­торая составляет совершенство добродетелей так же, как и кровля — верх дома. Потом, после кровли, перила кру­гом её. Что же значат перила кругом кровли? В Законе написано об этом: Если построите дом и сделаете на нём кровлю, то сделайте около кровли перила, чтобы дети ваши не падали с кровли (ср.: Втор. 22: 8). Перила* — суть сми­рение, потому что оно ограждает и охраняет все доброде­тели. И как каждая добродетель должна быть соединена со смирением подобно тому, как мы сказали, что над каж­дым камнем полагается известь, так и для совершенства добродетели нужно смирение. Ибо и святые, преуспевая, естественно приходят в смирение, как я всегда говорю вам, что чем более кто приближается к Богу, тем более видит себя грешным.

Что же суть дети, о которых сказал Закон, чтобы они не падали с кровли? Дети суть помышления, бывающие в душе, которые должно хранить смирением же, чтобы они не упали с кровли здания.

Вот дом окончен, имеет связи, имеет кровлю, о кото­рой мы сказали, что она есть совершенство добродетелей, вот и окружающие её перила (Такие перила устраиваются на Востоке, где крыши делаются вроде террасы.), — одним словом, дом го­тов. Но не нужно ли ему ещё что-нибудь? Да, мы не упо­мянули ещё об одном. Что же это такое? Чтобы зодчий был искусен, ибо если он неискусен, то он покривит не­много стену, и дом когда-нибудь обрушится. Искусен тот, кто разумно совершает [добродетели]. Ибо случается, что иной и подъемлет труд добродетели, но, оттого что нера­зумно совершает труд этот, он сам губит его или постоян­но портит дело и не может окончить его, но строит и разрушает, кладёт один камень и снимает его, иногда же полагает один и снимает два. Например, вот пришёл один брат и сказал тебе слово, оскорбляющее или огорчающее тебя. Если ты смолчишь и поклонишься ему, то ты поло­жил один камень. Потом ты идёшь и говоришь другому брату: «Такой-то мне досадил и сказал мне то-то и то-то, а я не только смолчал, но и поклонился ему». Вот ты один камень положил, и два камня снял. Опять иной поклонит­ся, желая тем заслужить похвалу, и [в нём] оказывается смирение, смешанное с тщеславием — это значит поло­жить камень и снять его. А кто разумно делает поклон, тот твёрдо уверен, что он согрешил, и вполне убеждён, что он сам виноват — вот что значит разумно делать по­клон. Другой хранит молчание, но неразумно, ибо он ду­мает, что совершает добродетель, между тем как вовсе не совершает её. А разумно молчащий думает, что он недо­стоин говорить, как сказали отцы, и это есть разумное молчание. Опять иной не считает себя [лучше других] и думает, что он делает нечто великое и что он смиряется, но не знает, что он ничего не имеет, потому что неразумно действует, а кто разумно не считает себя [лучше других], тот думает, что он ничто и что он недостоин быть в числе людей, как говорил о себе и авва Моисей: «Чернокожий! Ты не человек, зачем же ты являешься между людьми?» Опять иной служит больному, но служит для того, чтобы иметь награду. Это также неразумно. И поэтому если с ним случится что-либо скорбное, то это легко уда­ляет его от этого доброго дела, и он не достигает конца его, потому что делает оное неразумно. А разумно служа­щий служит для того, чтобы приобрести милостивое серд­це, чтобы приобрести чувство сострадания. Ибо кто име­ет такую цель, тот, что бы ни случилось с ним, скорбь ли извне или сам больной помалодушествует против него, — он без смущения переносит всё это, взирая на свою цель и зная, что более больной благотворит ему, нежели он больному. Поверьте, что кто разумно служит больным, тот освобождается и от страстей, и от браней. Я знаю брата, который терпел брань от нечистых помыслов и осво­бодился от неё тем, что разумно служил больному, стра­давшему водяной болезнью. И Евагрий говорит о некоем великом старце, что он одного из братьев, смущаемого ночными мечтаниями, освободил от таковых мечтаний, повелев ему поститься и служить больным. И вопрошае­мый об этом говорил, что эти страсти ничем так не пога­шаются, как состраданием.

Также если кто постится или по тщеславию, или ду­мая в себе, что он совершает добродетель, такой постится неразумно и потому начинает после укорять брата своего, почитая себя чем-то великим, и оказывается, что он не только положил один камень и снял два, но и находится в опасности разрушить всю стену через осуждение ближ­него. А кто разумно постится, тот не думает, что он совер­шает добродетель, и не хочет, чтобы его хвалили как по­стника, но думает, что через воздержание приобретёт целомудрие, а посредством этого придёт в смирение, как говорят отцы: «Путь к смирению суть труды телесные, совершаемые разумно». И, одним словом, каждую добро­детель человек должен совершать так разумно, чтобы ус­воить её себе и обратить в навык. И [таковой] оказывается, как мы сказали, искусным художником, зодчим, могущим прочно строить свой дом.

Итак, желающий с помощью Божией достигнуть тако­го благого устроения не должен говорить, что добродете­ли велики и он не может достигнуть их, ибо кто так гово­рит, тот или не уповает на помощь Божию, или ленится посвятить себя чему-либо доброму. Назовите, какую хо­тите, добродетель — мы рассмотрим её, и вы увидите, что от нас зависит исполнить её, если хотим. Так, Писа­ние говорит: Возлюбити ближняго своего яко сам себе (Лев. 19: 18; Мф. 5: 43). Не обращай внимания на то, как далеко ты отстоишь от этой добродетели, чтобы не начать ужа­саться и говорить: «Как могу я возлюбить ближнего, как самого себя? Могу ли заботиться о его скорбях, как о своих собственных, и особенно о сокрытых в сердце его, которых не вижу и не знаю, подобно своим?» Не увлекайся такими размышлениями и не думай, чтобы добродетель превышала твои силы и была неудобоисполнима, но по­ложи только начало с верой в Бога, покажи Ему твоё про­изволение и старание и увидишь помощь, которую Он подаст тебе для совершения добродетели.

Представь себе две лестницы: одна возводит вверх, на небо, другая низводит в ад, а ты стоишь на земле посреди обеих лестниц. Не думай же и не говори: «Как могу я возлететь от земли и очутиться вдруг на высоте неба, т.е. наверху лестницы». Это невозможно, да и Бог не требует этого от тебя. Но берегись, по крайней мере, чтобы не сойти вниз. Не делай зла ближнему, не огорчай его, не клевещи, не злословь, не уничижай, не укоряй — и таким образом начнёшь после мало-помалу и добро делать брату своему, утешая его словами, сострадая ему или давая ему то, в чём он нуждается. И так, поднимаясь с одной ступени на другую, достигнешь с помощью Божией и верха лестни­цы. Ибо мало-помалу, помогая ближнему, ты дойдёшь до того, что станешь желать и пользы его, как своей собст­венной, и его успеха, как своего собственного. Это и зна­чит возлюбить ближнего своего, как самого себя.

Если будем искать, то найдём, и если будем просить Бога, то Он просветит нас. Ибо в Святом Евангелии ска­зано: Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцы-те, и отверзется вам (Мф. 7: 7). Сказано просите для того, чтобы мы призывали Его в молитве, а ищите зна­чит, чтобы мы испытывали, каким образом приходит са­мая добродетель, что её приносит, что мы должны делать для приобретения её. Так всегда «испытывать» — зна­чит ищите и обрящете. А толцыте значит «исполнять заповеди», ибо каждый, кто толкает, толкает руками, а руки означают деятельность.

Итак, мы должны не только просить, но искать и дейст­вовать, стараясь, как сказал апостол, быть готовыми на всякое благое дело (ср.: 2 Кор. 9: 8; 2 Тим. 3: 17). Что значит быть готовым? Когда кто хочет построить корабль, то он сперва готовит всё нужное для корабля, даже до малей­ших гвоздей, смолы и пакли. Также если женщина хочет ткать полотно, то она сперва готовит всё до малой нитки. Это и называется быть готовым, т.е. иметь в готовности всё нужное для дела. Будем и мы таким образом уготова­ны на всякое благое дело, имея полную готовность разум­но исполнять волю Божию, как Он хочет и как Ему угодно. Что значит сказанное апостолом: Воля Божия благая и угодная и совершенная (Рим. 12: 2)? Всё бывающее бывает или по благоволению Божию, или попустительно, как сказано у пророка: Аз Господь Бог, устроивый свет и сотворивый тму (Ис. 45: 7). И еще: Или будет зло во граде, еже Господь не сотвори (Ам. 3: 6). Злом здесь названо всё, что отягощает нас, т.е. всё скорбное, бывающее к нака­занию нашему за порочность нашу, как то: голод, мор, землетрясение, бездождие, болезни, брани — всё это бы­вает не по благоволению Божию, но попустительно, ког­да Бог попускает этому находить на нас для нашей пользы. Но Бог не хочет, чтобы мы этого желали и этому содей­ствовали. Например, как я сказал, бывает попустительная воля Божия на то, чтобы город был разорён, но Бог не хочет, чтобы — поскольку есть Его воля на разорение города — сами положили огонь и подожгли его, или чтобы мы взяли топоры и стали разрушать его. Также Бог по­пускает, чтобы кто-нибудь находился в печали или болез­ни, но хотя воля Божия и такова, чтобы он печалился, но Бог не хочет, чтобы и мы опечаливали его или чтобы сказали: «Так как есть воля Божия на то, чтобы он был болен, то не будем жалеть его». Этого Бог не хочет; не хочет, чтобы мы служили такой Его воле. Он желает, напротив, видеть нас столь благими, чтобы мы не хотели того, что Он делает попустительно.

Но чего Он хочет? Хочет, чтобы мы желали воли Его благой, бывающей, как я сказал, по благоволению, то есть всего того, что делается по Его заповеди: чтобы любить друг друга, быть сострадательными, творить милостыню и тому подобное — вот воля Божия благам. Что же значит и благоугодная? Не всякий, делающий что-либо благое дела­ет его благоугодно Богу. И скажу вам, как [это бывает]. Случается, что кто-нибудь находит сироту убогую и краси­вую собой. Она нравится ему по красоте своей, и он берёт её и воспитывает, как сироту убогую, но вместе, как и краси­вую собой. Вот это и воля Божия, благая, но не благоугодная. А благоугодная та, когда кто делает милостыню не по какому-нибудь побуждению человеческому, но ради само­го добра, из одного сострадания — это благоугодно Богу. Совершенная же [воля Божия] есть та, когда кто творит милостыню не со скупостью, не с леностью, не с понужде­нием, но со всей силой и всем произволением, подавая так, как будто бы принимал сам, и так благодетельствуя, как будто бы сам принимал благодеяния — тогда исполня­ется совершенная воля Божия. Так исполняет человек волю Божию, как говорит апостол, благую, и благоугодную, и со­вершенную. Это значит разумно исполнять её.

Но должно знать и самое благо милостыни, самую бла­годать её: она столь велика, что может прощать и грехи, как говорит пророк: Избавление мужа души свое ему бо­гатство (Притч. 13: 8). И опять в другом месте говорит: Грехи твоя милостынями искупи (Дан. 4: 24). И Сам Гос­подь сказал: Будите убо милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк. 6: 36). Не сказал: «Поститесь, как и Отец ваш Небесный постится». Не сказал: «Будьте нестя­жательны, как Отец ваш Небесный нестяжателен». Но что говорит? Будите убо милосерди, якоже и Отец ваш мило­серд есть, ибо сия добродетель особенно подражает Богу и уподобляет Ему человека. И так всегда должно, как мы сказали, взирать на эту цель и разумно делать добро, ибо и в цели милостыни есть великое различие. Иной подаёт милостыню для того, чтобы благословилось поле его, и Бог благословляет его поле, и он достигает своей цели. Другой подаёт милостыню для того, чтобы спасся его ко­рабль. И Бог спасает корабль его. Иной подаёт её за детей своих, и Бог спасает и хранит детей его. Другой подаёт её для того, чтобы прославиться, и Бог прославляет его. Ибо Бог не отвергает никого, но каждому подаёт то, чего он желает, если только это не вредит душе его. Но все эти уже получили награду свою, и Бог ничего не должен им, потому что они ничего не искали себе у него и цель, кото­рая была у них в виду, не имела отношения к их душевной пользе. Ты сделал это для того, чтобы благословилось поле твоё, и Бог благословил твоё поле; ты сделал это за детей своих, и Бог сохранил детей твоих. Ты сделал это, чтобы прославиться, и Бог прославил тебя. Итак, что же должен тебе Бог? Он отдал тебе плату, за которую ты делал.

Иной подаёт милостыню для того, чтобы избавиться от будущего мучения. Этот подаёт её для [пользы] души своей, этот подаёт ради Бога, однако же, и он не таков, как хочет Бог, ибо он ещё находится в состоянии раба, а раб не добровольно исполняет волю господина своего,

но боясь быть наказанным. Также и сей подаёт милосты­ню для того, чтобы избавиться от мучения, и Бог избав­ляет его от оного. Другой подаёт милостыню для того, чтобы получить награду. Сей выше первого, но и этот не таков, как хочет Бог, ибо он ещё не находится в состоя­нии сына, но как наёмник исполняет волю господина сво­его, чтобы получить от него плату и прибыль. Так же и сей подаёт [милостыню] для того, чтобы приобрести и получить награду от Бога. Ибо тремя образами, как гово­рит Василий Великий, можем мы делать доброе, как я и прежде упоминал вам: или делаем доброе, боясь мучений, и тогда мы находимся в степени раба; или для того, что­бы получить награду, и тогда мы находимся в степени наёмника; или делаем доброе ради самого добра, и тогда находимся на степени сына, ибо сын исполняет волю отца не из страха и не потому, что хочет получить от него награду, но желая угодить ему, почтить и успокоить его. Так и мы должны подавать милостыню ради самого доб­ра, сострадая друг другу, как своим членам, и так угож­дать другим, как бы мы сами принимали от них услуги, подавать так, как будто бы мы сами получаем. И вот это-то есть разумная милостыня. Так приходим мы в степень сына, как мы выше сказали.

Никто не может сказать: «Я нищ, и мне не из чего подавать милостыню», ибо если ты не можешь дать столько, сколько оные богачи, влагавшие дары свои в со­кровищницу, то дай две лепты, подобно той убогой вдо­вице, и Бог примет это от тебя лучше, чем дары оных богатых (Мк. 12: 42; Лк. 21: 2). Если и того не имеешь, имеешь силу и можешь служением оказать милость не­мощному брату. Не можешь и того? Можешь словом уте­шить брата своего. Итак, окажи ему милосердие словом и услышь сказанное: Слово паче даяния блага (Сир. 18: 17).

Если же и словом не можешь помочь ему, то можешь, когда огорчится на тебя брат твой, оказать ему милость и потерпеть ему во время его смущения, видя его искушае­мым от общего врага. И вместо того чтобы сказать ему одно слово и тем более смутить его, [ты можешь] про­молчать — этим окажешь ему милость, избавляя душу его от врага. Можешь также, когда согрешит перед тобой брат твой, помиловать его и простить ему грех его, чтобы и ты получил прощение от Бога. Ибо сказано: Отпущайте, и отпустят вам (Лк. 6: 37). И так ты окажешь ми­лость душе брата своего, прощая его, в чём он согрешил против тебя, ибо Бог дал нам власть, если хотим, про­щать друг другу согрешения, между нами случающиеся. И таким образом, не имея, чем оказать милосердие к телу, милуешь душу его. А какая милость более той, чтобы помиловать душу? И как душа драгоценнее тела, так и милость, оказанная душе, больше оказанной телу.

И потому никто не может сказать: «Я не могу оказать милости», ибо каждый по силе своей и по душевному устроению может оказывать милость. Пусть только каж­дый постарается то доброе, которое он делает, делать ра­зумно, как мы упоминали выше, относительно каждой добродетели. Ибо мы сказали, что кто оные совершает разумно, тот искусный художник, прочно созидающий дом свой. Об этом и Евангелие говорит, что мудрый созидает храмину свою на камне (ср.: Мф. 7: 24), и никакое проти­водействие не может поколебать её.
Бог Человеколюбец да подаст нам слышать и испол­нять то, что мы слышим, чтобы слова эти не послужили нам на осуждение в день суда. Ибо Ему подобает слава вовеки. Аминь.

О Святой Четыредесятнице

В Законе написано, что Бог повелел сынам Израилевым каждый год давать десятину из всего, что они приоб­ретали, и, делая так, они имели благословение во всех делах своих. Зная это, святые апостолы установили и предали на помощь нам и как благодеяние душам нашим ещё нечто большее и высочайшее, — чтобы мы отделяли десятину от самых дней жизни нашей и посвящали её Богу, дабы и мы таким образом получили благословение на все дела наши и ежегодно очищали грехи, сделанные нами в течение целого года. Рассудив так, они освятили нам из трехсот шестидесяти пяти дней года эти семь не­дель Святой Четыредесятницы. Таким образом отделили они эти семь недель. Но со временем отцы заблагорассу­дили прибавить к ним и ещё одну неделю: во-первых, для того, чтобы желающие вступить в подвиг поста в течение этой недели приучались и как бы приготовлялись к оно­му; во-вторых, для того, чтобы почтить число дней поста Четыредесятницы, которую постился Господь наш Иисус Христос. Ибо, отняв от восьми недель субботы и воскре­сенья, получаем сорок дней, а пост Святой Субботы по­читается особенным, потому что она есть священнейшая и единственная постная из всех суббот года. А семь не­дель без суббот и воскресных дней составляют тридцать пять дней. Потом приложив пост Святой Великой Субботы и половину Светлой и светоносной ночи, получаем трид­цать шесть дней с половиной, что и составляет во всей точности десятую часть трёхсот шестидесяти пяти дней года. Ибо десятая доля трёхсот есть тридцать, десятая доля шестидесяти есть шесть, а десятую долю пяти со­ставляет половина светлого дня. Вот, как мы сказали, тридцать шесть дней с половиной. Вот, так сказать, деся­тина всего лета, которую, как я сказал, освятили нам свя­тые апостолы для покаяния и очищения грехов всего года.

Итак, блажен, братья, кто хорошо и как должно со­хранит себя в эти святые дни. Ибо хотя и случится ему, как человеку, согрешить по немощи или по нерадению, но вот Бог дал эти святые дни для того, чтобы, если кто постарается со вниманием и смиренномудрием позабо­титься о себе и покаяться во грехах своих, он очистится от грехов, которые сделал в продолжение всего года. Тогда душа его освободится от тяготы, и таким образом он очи­щенным достигнет святого дня Воскресения, и неосуждённо причастится Святых Таин, сделавшись через пока­яние в этот святой пост новым человеком. Таковой в радости и веселье духовном при помощи Божией будет праздновать всю Святую Пятидесятницу, ибо Пятидесят­ница, как говорят отцы, есть покой и воскресение души. Это и означается тем, что мы всю Святую Пятидесятни­цу не преклоняем коленей.

Итак, каждый желающий в эти дни очиститься от грехов, сделанных им в течение целого года, прежде все­го должен удерживаться от множества яств, ибо безмерие пищи, как говорят отцы, рождает для человека вся­кое зло. Потом он должен также остерегаться, чтобы не нарушать поста без великой нужды, чтобы не искать вкус­ной пищи и чтобы не отягощать себя множеством пищи или пития. Ибо есть два вида чревоугодия. Первый, когда человек ищет приятности пищи и не всегда хочет есть много, но желает вкусного. И случается, что такой, ког­да вкушает яства, которые ему нравятся, до того побеж­дается их приятным вкусом, что удерживает снедь во рту, долго жуёт её и по причине приятного вкуса не решается проглотить её. Это называется по-гречески ле­таргия — гортанобесие. Иного опять борет многоядение, и он не желает хороших снедей, и не заботится о вкусе их, но хороши ли они или нет, он хочет только есть и не разбирает, каковы они. Он заботится только о том, чтобы наполнить чрево своё. Это называется гастримаргия, т.е. чревобесие.

Скажу вам и происхождение этих названий. Маргенин (μαργαινειν)— бесноваться, говорится еллинскими учёными о беснующемся, а маргос (μαργος) называется беснующийся. Итак, когда у кого-нибудь бывает сей не­дуг, т.е. беснование о наполнении чрева, тогда это назы­вается гастримаргия, от слов μαργαινειν — беситься и γαστηρ — чрево, т.е. беснование о чреве. Когда же бесно­вание бывает только об услаждении гортани, то это назы­вается лемаргия от слов λαιμος, — гортань и μαργαινειν — беситься. Итак, кто желает очиститься от грехов своих, тот должен с большим вниманием остерегаться и избе­гать сих [видов чревоугодия]. Ибо ими удовлетворяется не потребность тела, но страсть. И если кто предаётся им, то это вменяется ему в грех. Как в законном браке и блудодеянии действие бывает одно и то же, но цель со­ставляет различие дела. Ибо один совокупляется для рож­дения детей, а другой для удовлетворения своего сладос­трастия. То же можно найти и в отношении пищи: есть по потребности и есть для услаждения вкуса — дело оди­наковое, а грех заключается в намерении. Есть по потреб­ности значит, когда кто-нибудь определит себе, сколько принимать пищи в день, и если видит, что это опреде­лённое им количество пищи отяготило его и нужно оное несколько уменьшить, то он и уменьшает его. Или если оно не отяготило его, но и недостаточно для тела, так что надобно прибавить немного, он прибавляет несколько. И таким образом, хорошо испытав свою потребность, сле­дует потом определённой [мере] и вкушает пищу не для услаждения [вкуса], но желая поддержать силу своего тела. Однако и то немногое, употребляемое кем-либо в пищу, должно принимать с молитвой и осуждать себя в помысле своём, как недостойного никакой пищи и уте­шения. Не должно также обращать внимания на то, что другие по какой-либо случающейся потребности или нуж­де бывают успокоены, чтобы и самому не пожелать по­коя. И вообще не должно думать, что успокоение [тела] легко для души.

Однажды, когда я был ещё в общежитии, пошёл я посетить одного из старцев (ибо там было много великих старцев) и нашёл, что служащий ему брат вместе с ним вкушал пищу. Увидев это, я сказал ему наедине: «Разве ты не знаешь, брат, что эти старцы, которые, как ты ви­дишь, вкушают пищу и делают себе по необходимости некоторое снисхождение, подобны людям, кои приобре­ли хранилище и, долго работая, клали [заработанное] в то хранилище, пока не наполнили оное. Когда же напол­нили и запечатали его, то опять стали работать себе на расход и собрали ещё по тысяче золотых [монет], чтобы иметь, откуда брать во время нужды и сохранить то, что положено в хранилище. Так и эти старцы, долго работая, собрали себе сокровища в юности своей и, запечатав оные, выработали ещё немного, чтобы иметь это во время ста­рости или немощи и брать из сего, а собранное прежде хранить сокровенным. А мы не приобрели ещё и самого хранилища. Из чего же станем мы тратить?» Потому мы и должны, как я сказал, принимая пищу по телесной по­требности, осуждать самих себя, и почитать себя недо­стойными всякого утешения и даже самой монашеской жизни, и не без воздержания принимать [пищу] — та­ким образом она не послужит нам в осуждение. Это ска­зали мы о воздержании чрева.

Но мы не в пище только должны соблюдать меру, но удерживаться от всякого другого греха, чтобы, как постим­ся чревом, поститься нам и языком, удерживаясь от кле­веты, от лжи, от празднословия, от уничижения, от гнева и — одним словом, от всякого греха, совершаемого язы­ком. Также [должно] поститься и глазами, т.е. не смот­реть на суетные [вещи], не давать глазам свободы, ни на кого не смотреть бесстыдно и без страха. Также и руки, и ноги должно удерживать от всякого злого дела. Постясь таким образом, как говорит Василий Великий, постом бла­гоприятным, удаляясь от всякого греха, совершаемого всеми нашими чувствами, мы достигаем святого дня Вос­кресения, сделавшись, как мы сказали, новыми, чистыми и достойными причащения Святых Таин. Но сперва изыдем в сретение Господу нашему Иисусу Христу, грядуще­му пострадать, и с маслиничными и пальмовыми ветвями примем Его, сидящего на жребяти ослем и входящего в Святой Град Иерусалим.
Для чего [Господь] воссел на жребя? Он воссел на жребя для того, чтобы душу нашу, уподобившуюся, как говорит пророк, скотам бессловесным и несмысленным, яко Слово Божие, обратить и покорить Своему Божест­ву. Что означает, что Его сретают с пальмовыми и мас­личными ветвями? Когда кто пойдёт на брань со врагом своим и возвратится победителем, то все подданные встречают его, как победителя, с пальмовыми ветвями, ибо пальмовые ветви суть символ победы. Также когда кто терпит обиды от другого и хочет обратиться к челове­ку, который может защитить его, то он приносит ему вет­ви масличные, взывая и умоляя о помиловании и подая­нии помощи, ибо масличные ветви суть символ милости. Поэтому и мы встречаем Владыку нашего Христа с паль­мовыми ветвями как победителя, ибо Он победил нашего врага, а с ветвями масличными, прося от Него милости, умоляя, чтобы как Он победил за нас, так и мы победили через Него. Да явимся носящими [знамения] победы не только ради той победы, которую Он одержал за нас, но и ради той, которую мы одержали через Него молитвами всех святых. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и по­клонение вовеки. Аминь.

Поучение шестнадцатое

К некоторым келиотам ( Под именем келиотов разумеются здесь монахи, живущие не в обще­житии, а в отдельно построенных келиях, хотя и не всегда в строгом отшель­ничестве.), вопросившим преподобного авву Дорофея о посещении братии

Отцы говорят, что в духовной жизни пребывать в ке­лии есть половина и посещать старцев также половина. Это изречение значит, что и в келии, и вне келии нам равно нужно внимание и нужно знать, для чего должны мы безмолвствовать у себя [в келии], и для чего должны ходить к отцам и братьям. Ибо кто не упускает из виду этой цели, тот и старается поступать так, как учат отцы. А именно: когда он пребывает в келии, он молится, по­учается [в Святом Писании], занимается немного рукоде­лием и по силе своей печётся о помыслах своих. Когда же идёт куда-нибудь, он замечает [за собой] и рассматри­вает своё устроение: получает ли он пользу от встречи с братьями или нет, и может ли без вреда возвратиться в свою келию. И если видит, что он в чём-либо потерпел вред, то познаёт из этого свою немощь, видит, что ещё ничего не приобрёл от безмолвия, и, смирившись, возвра­щается в свою келию, каясь, плача и молясь Богу о немо­щи своей, и таким образом снова пребывает [в келии] и внимает себе.

Потом опять идёт к людям и наблюдает за собой, по­беждается ли он тем, чем побеждался прежде, или дру­гим чем-либо. Итак, снова возвращается в келию свою и делает опять то же самое: плачет, кается и молит Бога о своей немощи. Ибо келия высит, а люди искушают. Посе­му хорошо сказали отцы, что пребывать в келии есть по­ловина, а посещать старцев — другая половина. Так и вы, братья, когда ходите друг у другу, должны знать, для чего вы выходите из келии, и не выходить куда-либо нерассудно без цели, ибо кто без цели предпринимает путь, тот, по словам отцов, напрасно будет трудиться.

Итак, каждый, делающий что-нибудь, должен непремен­но иметь цель и знать, для чего он это делает. Какую же цель должны мы иметь [в виду], когда посещаем друг друга? Во-первых, мы должны посещать друг друга по любви, ибо сказано: «Видев брата твоего, ты видел Господа Бога твое­го». Во-вторых, для того чтобы услышать слово Божие, по­тому что во множестве [братии] всегда больше поведается слово Божие, ибо часто чего не знает один, то знает другой, и первый, спрашивая его, также узнаёт это. Наконец, для того чтобы узнать, как я сказал прежде, своё душевное устро­ение. Например, если кто идёт, как иногда случается, вку­шать пищу с другими, то он должен замечать за собой и смотреть, как скоро будет предложена хорошая пища, которая ему нравится, может ли он удержаться и не взять от неё. Старается ли он также не обидеть брата своего и не взять больше его или когда предложено будет что-нибудь [разре­занное] на части, то не старается ли он взять большую часть, а другому оставить меньшую. Ибо случается, что иной не стыдится даже протянуть руку и положить меньшую часть брату, а большую взять себе. Какая может быть разница меж­ду большей частью и меньшей? Велика ли она? И за такую маловажную вещь иной обижает брата своего и согрешает. Он должен также замечать, может ли он удержаться от многих снедей и, находя их, не предаваться многоядению, как это случается. Замечать также, удерживается ли он от дерзости и не огорчается ли, когда видит, что другого брата предпочитают ему и более его успокаива­ют. Если видит, что кто-нибудь слишком свободно обра­щается с другими, или много говорит, или делает что-либо неприличное, то не замечает ли он за ним и не осуждает ли его; или он не заботится об этом и не обра­щает на это внимания, но более смотрит на благоговей­ных и усердных. И старается ли он поступать так, как говорят об авве Антонии, который когда приходил к кому-нибудь, то замечал только то, что имел каждый хорошего, заимствовал это от него и усваивал себе. От одного за­имствовал кротость, от другого — смирение, от иного — безмолвие и таким образом совмещал в себе добродетели каждого из них.

Так должны поступать и мы и для этого посещать [других], а когда возвращаемся в келии наши, должны испытывать себя и узнавать, от чего мы получили пользу или от чего вред. И за то, в чём мы были сохранены, [должны] возблагодарить Бога, сохранившего нас от вре­да. А в чём согрешили, покаемся, будем плакать и рыдать об устроении души нашей. Ибо каждый получает вред или пользу от своего [душевного] устроения, и никто дру­гой не может повредить ему. Но если мы и получаем вред, то вред сей происходит, как я сказал, от устроения души нашей, ибо мы можем от всякого дела, как я всегда говорю вам, если захотим, получить пользу и вред. И скажу вам пример, дабы вы узнали, что это действительно так.

Положим, что кому-нибудь случилось стоять ночью на некотором месте (не говорю, чтобы то был монах, но кто-нибудь из городских жителей). И [вот] мимо него идут три человека. Один думает о нём, что он ждёт кого-ни­будь, дабы пойти и соделать блуд. Другой думает, что он вор. А третий думает, что он позвал из ближнего дому некоего друга своего и дожидается, чтобы вместе с ним пойти куда-нибудь в церковь помолиться. Вот трое видели одного и того же человека на одном и том же месте, одна­ко не составили о нём эти трое одного и того же помысла, но один подумал одно, другой — другое, третий — ещё иное, и очевидно, что каждый сообразно со своим устрое­нием. Ибо как тела черножёлчные и худосочные каждую пищу, которую принимают, претворяют в худые соки, хотя бы пища была и полезная, но причина сего заключается не в пище, а в худосочии, как я сказал, самого тела, которое по необходимости так действует и изменяет пищу сооб­разно со своей недоброкачественностью, так и душа, име­ющая худой навык, получает вред от каждой вещи, и хотя бы вещь эта была полезная, душа получает вред.
Представь себе сосуд с мёдом. Если кто-нибудь вольёт в него немного полыни, то не испортит ли эта малость всего мёда в сосуде и не сделает ли всего мёда горьким? Так поступаем и мы: примешиваем немного собственной нашей горечи и уничтожаем доброе ближнего, смотря на оное сообразно с нашим душевным устроением и извращая оное по нашему собственному злонравию. А имеющий доб­рый нрав подобен тому, кто имеет тело добросочное. Если он ест что-нибудь даже вредное, то оно сообразно с распо­ложением его тела, обращается для него в хорошие соки. И дурная пища эта не вредит ему, потому что, как я сказал, тело его добросочно и сообразно со своей доброкачествен­ностью перерабатывает пищу. И как мы сказали о первом, тот сообразно с дурным расположением своим и хорошую пищу претворяет в дурные соки, так и этот по хорошему качеству своего тела и дурную пищу претворяет в хорошие соки. Скажу вам пример для того, чтобы вы поняли это. Вепрь имеет тело весьма добросочное, а пищу его составля­ют шелуха, Финиковые кости, жёлуди и тина. И, однако ж, как тело его добросочно, то оно и такую пищу превращает в хорошие соки. Так и мы, если имеем добрый нрав и нахо­димся в хорошем [душевном] устроении, то можем, как я сказал прежде, от каждой вещи получить пользу, хотя вещь эта не совсем была полезна. И хорошо говорит премудрый: Видяй право, помилован будет (Притч. 28: 13), и в другом месте: Вся противна суть мужеви безумну (Притч. 14: 7). Слышал я о некоем брате, что когда он приходил к кому-либо из братьев и видел келию его невыметенной и неприбранной, то говорил в себе: «Блажен этот брат, что отложил заботу обо всём земном и так весь свой ум устре­мил горе, что не находит времени и келию свою привести в порядок». Также, если приходил к другому и видел ке­лию его убранной, выметенной и чистой, то опять гово­рил себе: «Как чиста душа этого брата, так и келия его чиста, и состояние келии согласно с состоянием души его». И никогда он не говорил ни о ком: «Этот брат нера­див», или «Этот тщеславен», но по своему доброму устро­ению получал пользу от каждого. Благий Бог да подаст нам благое устроение, чтобы и мы могли получать пользу от каждого и никогда не замечать пороков ближнего. Если же мы по собственной нашей греховности и замечаем или предполагаем их, то тотчас обратим помысел наш в доб­рые мысли. Ибо если человек не будет замечать пороков ближнего, то с помощью Божией рождается в нём бла­гость, которою благоугождается Бог. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение вовеки. Аминь.

К наставникам в монастырях и к ученикам, как должно наставлять братию и как повиноваться наставникам

Если ты настоятель братии, пекись о них с сокрушён­ным сердцем и снисходительным милосердием, наставляя и обучая их добродетелям делом и словом, а более делом, потому что примеры действеннее слов. Если можешь, будь им примером и в телесных [трудах]; если же ты немощен, то в добром устроении душевном и в исчисленных апосто­лом плодах духа: в любви, радости, мире, долготерпении, благости, милосердии, вере, кротости и воздержании от всех страстей (Гал. 5: 22-23). За случающиеся же проступки не слишком негодуй, но без смущения показывай вред, про­исходящий от проступка. Если нужно сделать выговор, то обращай внимание на лицо и выбирай удобное время. Не взыскивай строго за малые проступки, как будто сам ты совершенно праведен, и не часто обличай, ибо это тя­гостно и привычка к обличениям приводит в бесчувствие и небрежение. Не приказывай властительски, но со смире­нием, как бы советуя брату, ибо такое слово бывает удобоприемлемо и сильнее убеждает и успокаивает ближнего.

Во время же смущения, когда брат тебе сопротивляет­ся, удержи язык твой, чтобы отнюдь ничего не сказать с гневом, и не позволяй сердцу твоему возвыситься над ним, но вспомни, что он брат твой и член о Христе, и образ Божий, искушаемый от общего врага нашего. Сжаль­ся над ним, чтобы диавол, уязвив его раздражительнос­тью, не пленил его и не умертвил злопамятностью, и что­бы от нашего невнимания не погибла душа, за которую Христос умер. Вспомни, что и ты побеждаешься страстью гнева и, судя по своей собственной немощи, имей состра­дание к брату твоему, благодари, что нашёл случай про­стить другого, чтобы и тебе получить от Бога прощение в больших и более многочисленных [согрешениях]. Ибо сказано: Отпущайте, и отпустят вам (Лк. 6: 37).

Не думаешь ли ты, что брат твой получает вред от твоего долготерпения? Но апостол заповедует побеждать благим злое, а не злым благое (ср.: Рим. 12: 21). И отцы говорят: «Если ты, делая выговор другому, увлекаешься гневом, то ты исполнишь лишь свою собственную страсть», а никакой разумный человек не разрушит своего дома для того, чтобы построить дом ближнего. Когда же сму­щение будет продолжаться, то понудь своё сердце и по­молись, говоря так: «Боже милосердый и человеколюби­вый! По неизречённой Твоей благости сотворивший нас из ничего для наслаждения Твоими благами и кровью Единородного Сына Твоего, Спасителя нашего, призвав­ший нас, отступивших от Твоих заповедей! Приди и ныне, помоги немощи нашей, и как Ты некогда запретил вол­нующемуся морю, так и ныне запрети возмущению сер­дец наших, чтобы ты в один час не лишился нас обоих, чад Своих, умерщвлённых грехом, и дабы не сказал нам: Кая польза в крови моей, внегда сходити ми во истление (Пс. 29: 10), и: Аминь глаголю вам, не вем вас (Мф. 25: 12), потому что светильники наши погасли от недостатка елея». И после этой молитвы, когда сердце твоё укротится, тог­да уже можешь разумно и со смирением сердца, по апос­тольской заповеди, обличать, угрожать, увещевать и с состраданием врачевать и исправлять [брата], как немощ­ный член (Гал. 6: 12; 2 Тим. 4: 2). Ибо тогда и брат, уразу­мев своё ожесточение, примет наставление твоё с верой, и ты своим [собственным] миром умиротворишь и его сердце. Итак, ничто да не разлучит тебя от святой запове­ди Христовой: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11: 29), ибо прежде всего должно заботиться о мирном устроении так, чтобы даже под спра­ведливыми предлогами или ради заповеди, отнюдь не смущать сердца в той уверенности, что мы все заповеди стараемся исполнять именно ради любви и чистоты сер­дечной. Наставляя таким образом брата, услышишь и ты этот глас: Аще изведеши честное от недостойного, яко уста Моя будеши (Иер. 15: 19).

Если же ты бываешь в послушании, то никогда не верь своему сердцу, ибо оно ослепляется пристрастиями ветхого человека. Ни в чём не следуй своему суждению и сам ничего не назначай себе без вопрошения и совета. Не думай и не предполагай, что ты лучше и праведнее твоего наставника, и не исследуй дел его, иначе ты часто можешь обмануться и впасть в искушение. Ибо это есть обольщение лукавого, который желает воспрепятствовать совершенному по вере послушанию и лишить нас твёрдо­го спасения, от него происходящего. Поступая так, ты будешь повиноваться спокойно и безопасно, не заблужда­ясь идти путём отцов наших. Понуждай себя и отсекай свою волю во всём, и благодатью Христовой, через обуче­ние, войдёшь в навык отсечения [своей воли] и потом будешь делать это без понуждения и скорби. И окажется, что всё будет происходить так, как ты хочешь. Не желай, чтобы всё делалось так, как ты хочешь, но желай, чтобы оно было так, как будет, и таким образом будешь мирен со всеми. Впрочем это [относится] к тому, в чём нет пре­ступления заповеди Божией или отеческой. Подвизайся во всём укорять самого себя и разумно исполняй [запо­ведь] считать себя за ничто. И веруй, что всё случающе­еся с нами, до самого малейшего, бывает по Промыслу Божию, и тогда ты без смущения будешь переносить всё, находящее на тебя.
Веруй, что бесчестия и укоризны суть лекарства, врачу­ющие гордость души твоей, и молись об укоряющих тебя как об истинных врачах [души твоей], будучи уверен, что тот, кто ненавидит бесчестие, ненавидит смирение, и кто избегает огорчающих его, тот убегает кротости. Не желай знать пороков ближнего твоего и не принимай на него подозрений, внушаемых тебе врагом. Если же они и воз­никают в тебе по греховности нашей, то старайся обра­щать их в добрые помышления. Благодари за всё и стяжи благость и святую любовь. Прежде всего будем все хра­нить совесть нашу во всём: в отношении к Богу, ближ­нему и к вещам. И прежде, нежели скажем или сделаем что-нибудь, испытаем, согласно ли это с волею Божией. И тогда, помолившись, скажем или сделаем это и поверг­нем немощь нашу перед Богом, и благость Его поможет нам во всём, ибо Ему подобает всякая слава, честь и по­клонение вовеки. Аминь.

К брату, проходяшему келарскую службу

Если не хочешь впадать в раздражительность и злопа­мятность, то отнюдь не имей пристрастия к вещам и не заботься о них чересчур. Но и не пренебрегай ими, как маловажными и ничтожными, но когда кто просит их у тебя, давай. Если же он случайно или по небрежению разобьёт или потеряет что, не скорби. [Впрочем], ты дол­жен так поступить не по нерадению о монастырских ве­щах, ибо ты обязан всей силой и со всяким старанием заботиться о них, но из желания охранять себя от смуще­ния и споров, постоянно являя перед Богом посильное твоё старание. Достигнуть же этого ты можешь только тогда, когда будешь распоряжаться [монастырскими ве­щами] не как своими собственными, но как вещами, при­несёнными Богу и только вверенными твоему попечению. Ибо первое располагает нас к тому, чтобы не иметь при­страстия [к вещам], а второе к тому, чтобы не пренебре­гать ими. Если же ты не имеешь в виду этой цели, то будь уверен, что не перестанешь подвергаться смущению и смущать себя и других.



Вопрос. Мысль моя радуется этим словам и желает, чтобы это было так. Но почему же я оказываюсь не гото­вым во время надобности?

Ответ. Потому что не всегда ты в этом поучаешься. Если хочешь иметь эти мысли в [нужное] время, то поучайся в них всегда, постоянно следуй им и веруй Богу, что ты преуспеешь. Молитву растворяй поучением в Божествен­ном Писании. Больным угождай, главное, для того, что­бы через это приобрести милосердие, как я часто гово­рил. Притом же когда и ты заболеешь, то Бог воздвигнет человека, который послужит тебе. Ибо Он сказал: В нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7: 2). Если же постара­ешься исполнить дело по силе твоей и по совести, то ты должен знать и удостоверить себя, что ты ещё не уразу­мел истинного пути. А потому и обязан без смущения и без скорби, но с радостью принимать, когда услышишь, что ты согрешил в том, что, по твоему мнению, сделал ты по совести. Ибо суждением тех, которые разумнее тебя, всё недостаточное исправляется, а хорошо исполняемое становится твёрже. Постарайся преуспеть, чтобы, когда случится скорбь или телесная, или духовная, ты мог бы перенести её без печали. Без отягощения и с терпением. Когда услышишь, будто ты сделал то, чего ты не делал, то не удивляйся этому и не огорчайся, но тотчас со сми­рением поклонись сказавшему тебе это, говоря ему: «Про­сти меня и помолись о мне», и потом молчи, как запове­дали отцы. А когда он тебя спросит, правда ли это или нет, тогда поклонись со смирением и скажи поистине, как было дело, а сказав, опять поклонись со смирением, говоря: «Прости меня и помолись за меня».

Вопрос. Что мне делать? Я не всегда бываю в одном и том же расположении при встрече с братьями.

Ответ. Ты ещё не можешь быть в одном и том же расположении при встрече с братьями. Однако старайся не соблазниться в чём-либо, никого не судить, не порицать, не замечать за словами, делами или движениями брата, которые не приносят тебе пользы, но лучше старайся из всего извлекать себе назидание. Не желай тщеславно выказать себя ни в слове, ни в деле. Приобрети умерен­ность в пище и в словах твоих даже до малости. Знай, что кто бывает борим каким-нибудь страстным помыс­лом или скорбит от оного и не исповедует его, тот сам укрепляет его против себя, т.е. подаёт помыслу силу бо­лее бороть и мучить его. Если же он станет бороться и сопротивляться помыслу своему и сделает противное, то, как мы часто говорили, страсть ослабевает и не имеет сил бороть его и наносить ему печали. И таким образом мало-помалу, подвизаясь и получая помощь от Бога, он преодолеет и саму страсть. Бог да покроет нас молитва­ми всех святых. Аминь.

Вопрос. Почему сказал авва Пимен, что бояться Бога, молиться Богу и делать добро ближнему суть три глав­ные добродетели?
Ответ. О том, чтобы бояться Бога, старец сказал пото­му, что страх Божий предшествует всякой добродетели, ибо начало премудрости страх Господень (Пс. 110: 10), и без страха Божия никто не может совершить ни добро­детели, ни чего-либо благого. Ибо страхом Господним уклоняется всяк от зла (Притч. 16: 6). А что [должно] молиться Богу, он сказал потому, что человек [сам собой] не может ни приобрести добродетели, ни сделать что-либо благое, как я уже заметил, хотя бы он стал стараться об этом по страху Божию. Но ничто не совершается без по­мощи Божией. Итак, непременно нужны и наше стара­ние, и помощь Божия. Поэтому человек всегда должен молиться Богу и просить Его помочь ему и споспешест­вовать ему во всяком деле. А благотворить ближнему есть дело любви. Так как боящийся Господа и молящийся Богу приносит пользу только себе одному, а всякая доброде­тель усовершается любовью к ближнему, потому старец и сказал, что [должно] делать добро ближнему. Итак, кто боится Бога и молится ему, тот должен при­носить пользу и ближнему и делать ему добро. Ибо это, как я сказал, есть любовь, которая составляет совершенство добродетелей, как говорит святой апостол (Рим. 13: 10). Богу нашему слава во веки веков. Аминь.

Различные краткие изречения

Авва Дорофей говорил, что полагающемуся на свой разум или на своё суждение невозможно повиноваться или последовать доброму делу ближнего.

Говорил также: Будучи страстными, мы отнюдь не дол­жны веровать своему сердцу, ибо кривое правило и пря­мое кривит.

Говорил также: Кто не презрит всех вещей, славы и телесного покоя, а вместе с тем и самооправдания, тот не может ни отсечь своих пожеланий, ни избавиться от гне­ва и скорби, ни успокоить ближнего.

Говорил также: Не великое дело не судить того или сострадать тому, кто находится в скорби и покоряется тебе. Но велико — не судить того, кто тебе противоре­чит, не мстить ему по страсти, не соглашаться с осуждаю­щим его и радоваться вместе с предпочтённым тебе.

Ещё сказал: Не требуй любви от ближнего, ибо требу­ющий её смущается, если [её] не встретит. Но лучше ты сам покажи любовь к ближнему: и успокоишься, и таким образом приведёшь и ближнего к любви.

Ещё сказал: Кто совершит дело, угодное Богу, того непременно постигнет искушение, ибо всякому доброму делу или предшествует, или последует искушение, да и то, что делается ради Бога, не может быть твёрдым, если не будет испытано искушением.

Ещё сказал: Ничто так тесно не соединяет людей меж­ду собой, как то, когда они сорадуются [друг другу] в одном и том же и имеют одинаковый образ мыслей.

Ещё сказал: Не презирать даяния ближнего есть [дело] смиренномудрия. И должно принимать оное [даяние] с благодарностью, хотя бы оно и было мало и незна­чительно.

Ещё сказал: Если мне встретится какое-либо дело, то мне приятнее поступить по совету ближнего, хотя бы слу­чилось испортить оное по его совету, нежели и хорошо исполнить дело, последовав своей воле.

Ещё сказал: Во всяком деле хорошо самому заботить­ся о том немногом, в чём нуждаешься, ибо не полезно по всему быть успокоенным.

Ещё сказал: При всяком случавшемся со мной деле, я никогда не желал ограждать себя человеческой мудростью, но что бы то ни было, я всегда делаю по силе моей и всё предоставляю Богу.

Ещё сказал: Кто не имеет своей воли, тот всегда ис­полняет своё [желание]. Поскольку таковой не имеет сво­его желания, то что бы ни случилось [с ним], он всем бывает доволен, и так оказывается, что он всегда ис­полняет свои желания. Ибо он не хочет, чтобы дела исполнялись так, как он желает, но хочет, чтобы они были как будут.

Ещё сказал: Неприлично кому-либо исправлять брата в то самое время, когда он согрешает против тебя. Да и в другое время не должно делать этого для того, чтобы мстить за себя.

Говорил также: Любовь по Богу сильнее естественной любви.

Говорил также: Не делай зла даже и в шутку. Ибо случается, что иной сначала шутя делает злое, а после и нехотя им увлекается.

Говорил также: Не должно желать избавиться от стра­сти для. того, чтобы избежать происходящей от неё скор­би, но по совершенной ненависти к ней, как сказано: Со­вершенною ненавистник) возненавидех я: во враги быша ми (Пс. 138: 22).

Говорил также: Невозможно кому-либо разгневаться на ближнего, если сердце его сперва не вознесётся над ним, если он не уничижит его и не сочтёт себя высшим его.
Говорил также: Признаком того, что кто-либо добро­вольно исполняет страсть, служит его смущение в то вре­мя, когда его обличают или исправляют в ней. А без сму­щения переносить обличение, т.е. вразумление, есть признак того, что кто-либо был побеждён страстью или исполнил её по неведению. Богу же нашему подобает слава во веки веков. Аминь.

Поучение двадцатое

Изъяснение некоторых изречений святого Григория, которые поются с тропарями на Святую Пасху

Приятно мне говорить вам хотя несколько о песнопе­ниях, которые мы поём, чтобы вы наслаждались не [од­ними] звуками, но и самый ум ваш равномерно воспламе­нялся силой слов. Итак, что мы пели ныне?

«Воскресения день! Да принесём самих себя [в жерт­ву]». Древле сыны Израилевы в праздники или торжества приносили Богу дары по Закону, т.е. жертвы, всесожже­ния, начатки и т.п. Потому святой Григорий учит и нас, подобно им, праздновать Господу и возбуждает нас, гово­ря: «Воскресения день», вместо «день святого праздника! День Божественного торжества! День Пасхи Христовой!»

Что же значит «Пасха Христова»? Пасху совершили сыны Израилевы, когда выходили из Египта. Ныне же Пасху, к празднованию которой побуждает нас святой Гри­горий, совершает душа, исходящая из мысленного Егип­та, т.е. греха. Ибо, когда душа переходит от греха к добро­детели, тогда совершает она Фасех Господу, как сказал Евагрий. Пасха Господня есть переход от зла [к добру]. Итак, ныне Пасха Господня, день светлого праздника, день Воскресения Христа, распявшего грех, за нас умершего и воскресшего. Принесём же и мы Господу дары, жертвы, всесожжения не бессловесных животных, которых Хрис­тос не хочет, ибо жертвы и приношения бессловесных не восхотел ecu, и о всесожжении тельцов и овнов не благово­лил (Пс. 39: 7), и Исаия говорит: Что Ми множество жертв ваших, глаголет Господь (Ис. 1:11). Но так как Агнец Божий заклан был за нас, по словам апостола, сказавшего: Пасха наша за ны пожрен бысть Христос (1 Кор. 5: 7), да возмет грех мира, и клятва о нас бысть (Тал. 3: 13), как написано: Проклят... всяк висяй на древе (Втор. 21: 23), да искупит нас от клятвы законным, и да всыновление восприимем (Гал. 3: 13; 4: 5), то и мы должны принести Ему некий благоугодный дар.

Какой же дар или какую жертву должны мы принести Христу в день Воскресения, чтобы это было Ему благоугодно, поскольку Он не хочет жертвы бессловесных живот­ных? Тот же святой научает нас опять и сему, ибо сказав: «Воскресения день», он прибавляет: «Да принесём самих себя». Так и апостол говорит: Представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служе­ние ваше (Рим. 12:1). А как должны мы принести тела свои Богу в жертву живую и святую? Не исполняя более воли плоти и помыслов [наших] (Еф. 2: 3), но поступая по духу, и похотей плотских не исполняя (Гал. 5: 16). Ибо это зна­чит: умерщвлять уды наша, яже на земли (Кол. 3: 5). Это и называется жертвой живой, святой и угодной Богу. Поче­му же это называется жертвой живой? Потому что бессловес­ное [животное], приводимое на жертву, когда закалается, умирает, а святые, принося себя в жертву Богу, живые закалаются ежедневно, как говорит Давид: Тебе ради умерщвляеми есмы весь день, вменихомся яко овцы заколения (Пс. 43: 23). Вот что значат слова святого Григория:«принесём самих себя», т.е. принесём в жертву самих себя, будем умерщвлять себя весь день, как и все святые [умерщ­вляли себя] ради Христа Бога нашего, умершего за нас. Как же они умерщвляли себя? — Не любя мира, ни яже в мире (1 Ин. 2: 15), как сказано в соборных посланиях, но отвергшись похоти плотской и похоти очей, и гордости жи­тейской (1 Ин. 2:16), т.е. сластолюбия, сребролюбия и тщес­лавия и, взяв крест, последовали Христу и распяли мир себе и себя миру (Гал. 6: 14). Об этом-то распятии [говорит] апостол: А иже Христовы суть, плоть распята со страстьми и похотьми (Гал. 5:24). Вот как умерщвляли себя святые. Как же они приносили себя в жертву? — Живя не для себя, но поработив себя заповедям Божиим и оставив свои пожелания ради заповеди и любви к Богу и ближне­му, как сказал святой Пётр: Се, мы оставихом вся и вслед Тебе идохом (Мф. 19: 27). Что он оставил? Разве у него были деньги или имения, золото или серебро? У него была сеть, да и та ветхая, как сказал святой Иоанн Злато­уст. Но он оставил, как упомянуто, всё, то есть все свои пожелания, всякое пристрастие к миру этому. Так что если бы он имел имения или богатство, то он, очевидно, презрел бы и их и, взяв крест, последовал бы Христу, по сказанному: Живу не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2: 20). Вот как святые приносили себя в жертву! Они умерщвляли в себе, как мы сказали, всякое пристрастие и собственную волю и жили для одного Христа и Его заповедей. Так и мы принесём в жертву самих себя, как учит святой Григорий, ибо нас хощет [Бог], мы — «стя­жание самое драгоценное перед Богом». Поистине чело­век драгоценнее всех видимых тварей, ибо Создатель при­вёл их [в бытие] словом [Своим], сказав: Да будет сие, и быстъ, и опять: да прорастит земля то и то, и бысть; да изведут воды и т.п. (Быт. 1: 3, 11, 20).

Человека же Бог создал своими руками и украсил его, а всё другое устроил для служения ему и успокоения его, поставленного царём над всем сим, и даровал ему в на­слаждение сладость рая. А что ещё удивительнее, когда человек лишился всего этого через грех свой, Бог опять призвал его кровью Единородного Сына Своего. Чело­век есть стяжание самое драгоценное, как сказал святой, и не только самое драгоценное, но и самое свойственное Богу, ибо Он сказал: Сотворим человека по образу Наше­му и по подобию. И еще: Сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его... и вдуну в лице его дыхание жизни (Быт. 1: 26-27; 2: 7). И Сам Господь наш, придя к нам, воспринял образ человека, тело и душу человеческие, и — одним словом, по всему, кроме греха, сделался челове­ком, так сказать, усвоив Себе этим человека и сделав его Своим. Итак, хорошо и прилично сказал святой, что «че­ловек есть стяжание самое драгоценное». Потом, говоря ещё яснее, прибавляет: «Воздадим Образу сотворенное по образу». Как же это? — Научимся этому от апостола, который говорит: Очистим себе от всякая скверны плоти и духа (2 Кор. 7: 1). Соделаем образ наш чистым, каким мы и приняли его, омоем его от скверны греха, чтобы обнаружилась красота его, происходящая от добродете­лей. Об этой-то красоте молился и Давид, говоря: Гос­поди, волею Твоею подаждъ доброте моей силу (Пс. 29: 8). Итак, очистим в себе образ [Божий]. Ибо Бог требует его от нас таким, каким даровал его: не имеющим ни пятна, ни порока, ни чего-либо такового (Еф. 5: 27). Возда­дим Образу сотворенное по образу, познаем своё досто­инство. Познаем, каких великих благ мы сподобились. Вспомним, по чьему образу мы сотворены, не забудем великих благ, дарованных нам от Бога единственно по благости Его, а не по нашему достоинству. Уразумеем, что мы сотворены по образу создавшего нас Бога. «По­чтим Первообраз». Не будем оскорблять образа Божия, по которому мы созданы. Кто, желая написать изображе­ние царя, осмелится употребить на оное дурную краску? Не обесчестит ли он этим царя и не подвергнется ли наказанию? Напротив, он употребляет для этого дорогие и блестящие краски, достойные царского изображения, иногда же прилагает и самое золото к изображению царя и старается все одежды царские, если возможно, пред­ставить на изображении так, чтобы видя изображение, объемлющее все отличительные черты царя, думали, что смотрят на самого царя, на самый подлинник, ибо изоб­ражение величественно и изящно. Так и мы, созданные по образу Божию, не будем бесчестить своего Первооб­раза, но сделаем образ свой чистым и славным, достой­ным Первообраза. Ибо если обесчестивший изображение царя, видимого и подобострастного нам, бывает наказан, то что должны потерпеть мы, пренебрегающие в себе Бо­жественный образ и возвращающие, как сказал святой, образ нечистым?

«Итак, почтим Первообраз, уразумеем силу таинства и то, за кого Христос умер». Сила таинства смерти Хри­стовой такова: поскольку мы грехом утратили в себе об­раз [Божий] и потому через падение и грехи сделались мёртвыми, как говорит апостол (Еф. 2: 1), то и Бог, сотво­ривший нас по образу Своему, умилосердившись над Своим созданием и Своим образом, нас ради сделался человеком и подъял смерть за всех, чтобы нас, умерщв­лённых возвести к жизни, которую мы потеряли за своё преслушание. Ибо Он возшёл на Святой Крест и распял грех, за который мы изгнаны были из рая, и пленил плен, как сказано в Писании (Пс. 67: 19, Еф. 4: 8). Что значит пленил плен? — То, что по преступлении Адамовом враг пленил нас и держал в своей власти, так что души чело­веческие, исходившие тогда из тела, отходили в ад, ибо рай был заключён. Когда же Христос взошёл на высоту Святого и Животворящего Креста, то Он Своей кровью избавил нас из плена, которым пленил нас враг за пре­ступление, т.е. опять исхитил нас из руки врага и, так сказать, обратно пленил нас, победив и низложив пле­нившего нас, потому и говорится [в Писании], что Он пленил плен. Такова сила таинства, для того умер за нас Христос, чтобы, как сказал святой, «нас, умерщвлённых, возвести к жизни».
Итак, мы избавились от ада человеколюбием Христо­вым, и от нас зависит идти в рай, ибо враг уже не насилу­ет нас, как прежде, и не содержит нас в рабстве. Только позаботимся [о себе], братья, и сохраним себя от дей­ствительного греха. Ибо я и прежде много раз говорил вам, что всякий грех, исполненный на деле, опять порабо­щает нас врагу, поскольку мы сами добровольно низлага­ем себя и порабощаем [ему]. Не стыд ли это и не великое ли бедствие, если мы после того, как Христос избавил нас от ада Своей кровью, и после того, как мы всё это слышим, опять пойдём и ввергнем себя в ад? Не достой­ны ли мы в таком случае ещё сильнейшего и жесточай­шего мучения? Человеколюбец Бог да помилует нас и подаст нам внимание, чтобы мы [могли] разуметь [всё сие] и помогать самим себе, дабы обрести нам хотя ма­лую милость.

Толкование [некоторых] изречений святого Григория о святых мучениках

Хорошо, братья, петь слова святых богоносцев, пото­му что они всегда и везде стараются научить нас всему, ведущему к просвещению душ наших. Из этих самых слов, воспеваемых [в празднества], должны мы всегда позна­вать и самое значение совершаемого воспоминания — Господский ли то праздник, или святых мучеников, или отцов, или — одним словом, какой бы то ни было святой или достопамятный день. Итак, мы должны петь со вни­манием и вникать умом в значение слов святых [отцов]. Чтобы пели не только уста, как сказано в Отечнике, но чтобы и сердце наше пело вместе с ними. Из первого песнопения мы узнали по силе нашей нечто о Святой Пасхе. Посмотрим ещё, чему хочет научить нас святой Григорий относительно святых мучеников. В песнопении о них, которое заимствовано из его слов и которое мы поём сегодня, сказано: «Жертвы одушевлённыя, всесожже­ния словесныя» и прочее. Что значит «Жертвы одушев­лённыя»? Жертвенным называется всё, освящённое на жертву Богу, как например, овца, вол и тому подобное. Почему же святые мученики называются жертвами оду­шевлёнными? Потому что овца, приводимая на жертву, сперва закалывается и умирает, а потом уже раздробляет­ся, рассекается и приносится Богу. Святые же мученики, ещё будучи в живых, были рассекаемы на части, строгае­мы, томимы, терпели рассечения на члены. Иногда же мучители отсекали у них руки, ноги и языки и выкалыва­ли глаза, и до того они бывали строганы по рёбрам, что видна была и сама внутренность их. И всё то, о чём я говорил, святые терпели ещё будучи живы, ещё имея в себе души, потому они и называются жертвами одушев­лёнными. Почему же ещё [называются] «всесожжениями словесными»? Потому что иное жертва, и иное — всесо­жжение. Иногда приносят [в жертву] не всю овцу, но только начатки её, как сказано в Законе: правое плечо, селезёнку и обе почки, и тому подобное (Исх. 29: 22). При­носившие это, т.е. начатки, называли это жертвами, отче­го такое приношение и называется вообще жертвой. Все­сожжением называется то, когда всю овцу или всего вола или какое-либо иное приношение сжигают без остатка, как сказано в том же Законе: голову с ногами и с внут­ренностями, иногда же и желудок, и помёт, — одним словом, всё до конца сжигают — и это называется все­сожжением. Так сыны Израилевы по закону приносили жертвы и всесожжения. Жертвы же эти и всесожжения были прообразованиями душ, желающих спастись и при­нести себя [в жертву] Богу. Скажу вам и об этом немно­гое из того, что сказали отцы, чтобы когда читаете это, вы возвышались мыслью вашей и питали душу вашу. Под мышцей (или плечом) они разумеют деятельность, вместо которой принимаются и руки, как я неоднократно говорил вам, ибо мышца составляет силу руки. Итак, [из­раильтяне] приносили [в жертву] силу правой руки, т.е. благих дел, ибо правая рука принимается для [означе­ния] благого. Ибо все прочие части [животного], о коих мы упоминали, как то: селезенка и две почки, и жир с них, бёдра и жир на бёдрах, сердце и грудь, и прочее тому подобное — также суть прообразы (символы). Ибо сия... вся, как говорил апостол, образы прилучахуся онем: писа­на же быша в научение наше (1 Кор. 10: 11). А как это, — я вам изъясню.

Душа, как говорит святой Григорий, состоит из трёх частей: вожделевательной, раздражительной и разумной. Итак, они приносили [в жертву] селезёнку, а чрево отцы принимают как [седалище] вожделений, селезёнка же есть край чрева. Значит, они прообразовательно приносили край вожделевательной части, т.е. начаток её, лучшую и важнейшую часть её. А это означает, что ничего [не долж­но] любить более Бога и из всего вожделенного ничего не предпочитать стремлению к Богу. Ибо мы сказали, что Ему приносили самое лучшее. Почки же, жир их, бёдра означают равномерно то же самое, ибо говорят, что там седалище вожделений. Всё это суть прообразы вожделевательной части. Прообраз же (символ) раздра­жительной части есть сердце, ибо говорят, что здесь се­далище раздражительности, на что указывает и святой Василий, говоря: «Раздражительность есть жар крови около сердца». А грудь есть символ разумной части, ибо для [означения] её принимается грудь. Поэтому и гово­рится, что когда Моисей облекал Аарона в первосвященническую одежду, то по повелению Божию возлагал на грудь его наперсник, называемый логион (разумевательное) (Лев. 8: 8). Итак, всё это, как мы сказали, суть симво­лы души, которая с помощью Божией очищает себя по­средством [благой] деятельности и возвращается в своё естественное состояние. Ибо Евагрий говорит: «Разум­ная душа тогда действует по естеству, когда вожделевательная часть её желает добродетели, раздражительная подвизается о ней, а разумная предаётся созерцанию со­творённого».

Когда приводили овцу или вола, или что-нибудь по­добное на жертву, сыны Израилевы вынимали это (т.е. селезёнку, почки и прочее) из приносимого и полагали на жертвенник перед Господом, — и это называется жерт­вой. Но когда приносили жертвенное [животное] всё до конца и сжигали его так, как оно было, целое и совершен­ное, то это называется, как мы выше сказали, всесож­жение. Оно есть символ совершенных, тех, которые гово­рят: Се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом (Мф. 19: 27). В эту-то меру [духовного возраста] повелевал Господь прийти оному [юноше], который сказал Ему: Сия вся со­хранил от юности моея (Мк. 10: 20). Ибо в ответ [на это] Господь сказал ему: Единаго ecu не докончал. Чего же? — И прииди и ходи вслед Мене, взем крест (Мк. 10: 21, Мф. 19: 20-21). Так святые мученики всецело принесли себя [в жертву] Богу и не только самих себя, но и то, что было их и что было у них. Ибо иное, как говорит святой Васи­лий, мы сами, иное — наше, и иное — что у нас. Мы — это ум и душа, наше — это тело, а у нас — имущество и прочие вещи. Итак, святые приносили себя [в жертву] Богу всем сердцем, всей душой и всей крепостью, испол­няя слово Писания: Возлюбити Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею (Мф. 22: 37). Ибо они пренебрегли не только детьми, жё­нами, славой, имуществом и всем прочим богатством, но и самыми телами своими. Поэтому-то они и называются всесожжениями. Разумными же потому, что человек есть животное разумное.

«Заколения совершенныя Богу» и потом «Бога знающия и Богом знаемыя овцы». Как они знают Бога? — Как Сам Господь показал и научил, сказав: Овцы Моягласа Моего слушают и знаю Моя, и знают. Мя Моя (Ин. 10: 27, 14). Почему сказал Он: Овцы Моя гласа Моего слушают? Вместо [того, чтобы сказать]: «Слова Моего слушают и заповеди Мои соблюдают, а потому и знают Меня». Ибо соблюдением заповедей святые приближа­ются к Богу, и поколику они приближаются к Нему, потолику знают Его и бывают Им знаемы. Но Бог знает всё: и сокровенное, и глубокое, и не сущее. Почему же святой Григорий говорит о святых «знаемые Богом»? — Потому что они, как я сказал, через соблюдение запове­дей приближаются к Нему, знают Его и бывают Им знае­мы. Ибо насколько кто-нибудь отвращается и удаляется от другого, настолько говорится о нём, что он его не зна­ет, и им незнаем. Так же и о приближающемся к другому говорится, что он знает и его знают. Поэтому-то и гово­рится о Боге, что Он не знает грешных, ибо они удаляют­ся от Него. Как и Сам Господь таковым говорит: Аминь глаголю вам, не вем вас (Мф. 25: 12). Итак, святые, как я часто говорил, чем более приобретают добродетелей че­рез [соблюдение] заповедей, тем более усвоивают себя Богу, и, чем более усвоиваются Ему, тем более они позна­ют Его и Он знает их.

«Ограда их неприступна для волков». Оградой назы­вается то, кругом ограждённое место, в которое пастырь собирает овец и стережёт, чтобы не расхитили их волки или не украли разбойники. Если же ограда с какой-либо стороны сгнила, то в неё легко бывает войти и легко на­пасть [на овец] волкам и разбойникам. Ограда же святых со всех сторон утверждена и охраняется, как сказал Гос­подь: Идеже татие не подкапывают (Мф. 6: 20), и ничто вредное не может им причинить вреда. Так помолимся, братья, чтобы и нам сподобиться быть пасомыми вместе с ними или, по крайней мере, водвориться на месте оного блаженного наслаждения и покоя их. Ибо хотя мы не достигли состояния святых и недостойны славы их, но можем не лишиться рая, если будем внимательны и пону­дим себя немного. Святой Климент говорит: «Хотя бы кто и не был увенчан, но он должен стараться быть неда­леко от увенчанных».
Ибо как в палатах царских находятся великие и слав­ные чины, например сенаторы, патриции, военачальники, градоначальники, члены тайного совета, и все они весьма почётные сановники, так в тех же палатах есть и некото­рые другие чины, служащие из малого жалованья. Одна­ко и они называются слугами царскими и находятся внутри палат, хотя не пользуются славой оных великих [чинов], несмотря на то, находятся внутри [палат]. Случается же, что иногда и они, преуспевая, мало-помалу получают ве­ликие и славные чины и саны. Так и мы постараемся избежать деятельного греха, чтобы, по крайней мере, изба­виться нам от ада, и [тогда] получим возможность, по человеколюбию Божию, улучить и самый вход в рай мо­литвами всех святых. Аминь.

Послание поучительное к брату, вопросившему его о бесчувствии и охлаждении любви

При бесчувствии души, брат, полезно частое чтение Божественного Писания и умилительных слов богоносных отцов, памятование о Страшном Суде Божием, об исходе души из тела и об имеющих её встретить страш­ных силах, с [соучастием] которых она делала зло в этой маловременной и бедственной жизни. Также [полезно] вспоминать о том, что мы должны будем предстать пе­ред страшным и праведным судилищем Христовым, и не только в делах, но и в словах, и в помышлениях дать ответ перед Богом, перед всеми Ангелами его, и вообще перед всем созданием. Вспоминай также часто тот при­говор, который произнесёт страшный и праведный Су­дия стоящим ошуюю Его: Идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф. 25: 41). Хорошо также вспоминать и великие скорби человечес­кие, дабы хотя невольно таким образом смягчалась жес­токая и бесчувственная душа и пришла в сознание своей греховности. А в братолюбии изнемогаешь ты оттого, что принимаешь помыслы подозрения на ближнего и веришь своему сердцу. Это случается с тобой также и потому, что ты не хочешь ничего потерпеть против твоей воли. Итак, прежде всего должен ты с помощью Божией от­нюдь не веровать своим мнениям и всей силой старать­ся смирить себя перед братьями твоими. И от всей души отсекать перед ними свою волю. Если кто-нибудь из них тебе досадит или как-нибудь опечалит тебя, то ты, по слову отцов, помолись о нём, как об оказавшем тебе ве­ликую пользу и о врачующем сластолюбие твоё. Через это раздражительность твоя будет уменьшаться, ибо, по словам святых отцов, любовь есть узда раздражитель­ности. Прежде же всего моли Бога дать тебе внимание и разум, дабы ты мог знать, в чём состоит воля Божия благая и угодная и совершенная (Рим. 12: 2), а также и силу быть готовым ко всякому благому делу. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение во веки ве­ков. Аминь.

К брату, угнетаемому искушением

Прежде всего, брат мой, [надобно сказать], что мы не знаем [путей] Промысла Божия и потому должны предо­ставлять Ему устроять всё, касающееся нас, а тем более должно поступать так теперь. Ибо если ты захочешь по человеческим мыслям судить о случающемся, вместо того чтобы возлагать всю печаль свою на Бога, то такие по­мыслы лишь утрудят тебя. Итак, когда восстанут на тебя противные помыслы и начнут утеснять тебя, ты должен взывать к Богу: «Господи! Как ты хочешь и как Ты зна­ешь, устрой это дело». Ибо Промысл Божий делает мно­го сверх нашего соображения и надежды. И иногда пред­полагаемое нами на опыте бывает иначе — одним словом: во время искушения нужно иметь долготерпение и молить­ся, а не желать, как я сказал, и не полагать, что можно че­ловеческими помыслами преодолеть помыслы бесовские. Зная это, авва Пимен сказал, что изречение, повелеваю­щее не заботиться о завтрашнем дне (Мф. 6: 34), относится к человеку, находящемуся в искушении.

Итак, сын мой, веруя, что это истинно, оставь всякий собственный помысел, хотя бы он был и разумный, и имей надежду на Бога, которая может сделать несравненно бо­лее того, чего мы просим или о чём помышляем (Еф. 3: 20). Я мог бы отвечать на всё, что ты сказал, но не хочу про­тиворечить ни тебе, ни даже себе самому, только желаю показать [тебе] путь к надежде на Бога, ибо сей путь есть безопаснейший и самый твёрдый. Господь с тобой.

К тому же брату

Вспомни, сын мой, Того, Который сказал, что многи­ми скорбъми подобает нам внити во Царствие Божие (Деян. 14: 22), и не определил, сколькими и какими имен­но, но сказал неопределённо многими скорбъми. Итак, с благодарением и разумно переноси находящее на тебя: если имеешь грехи, то как сладкое, если же не имеешь их, то как очищающее тебя от страстей или ходатайствую­щее [тебе] Царство Небесное. Человеколюбивый и мило­сердый Бог, запретивший ветру и морю и сотворивший тишину великую (Мф. 8: 26), да запретит и твоему иску­шению, сын мой, и да даст тебе широту сердца, чтобы ты мог разуметь коварство вражие. Аминь.

К брату, впадшему в трудную болезнь и различные преткновения

Прошу тебя, сын мой, терпи и благодари за преткно­вения, случающиеся в болезни, по слову сказавшего: Все елико аще нанесено ти будет, приими за благо (Сир. 2: 4), чтобы намерение Промысла исполнилось на тебе, сын мой, так как Ему благоугодно. Итак, будь мужествен, укрепляйся о Господе и [уповай] на Его попечение о тебе. Бог с тобой.

К брату, находившемуся в искушении

Мир тебе о Христе, брат! Принудь сердце твоё верить, что непременно сам ты подал повод к искушению, хотя теперь, в настоящем случае, ты и не находишь оного. Уничижай себя, терпи, молись — и я уповаю на милосер­дие благого Владыки Христа, что Он удалит искушение. Апостол сказал: Мир Христов превосходяй всяк ум да со­блюдет сердца ваша (Флп. 4: 7).

К тому же

Не удивляйся, сын мой, если, находясь на пути, веду­щем горе, ты впадёшь в терние и тину. Случатся опять и гладкие места, ибо находящиеся в подвиге иногда пада­ют, а иногда [сами] низлагают [противников]. Великий Иов сказал: Не искушение ли житие человеку на земли? (Иов. 7: 1). И некто другой из святых сказал: «Муж, не испытанный искушениями, неискусен». Ибо мы бываем искушаемы для обучения в вере, для того чтобы мы были испытаны и научились бороться. Господь сказал: В тер­пении вашем стяжите души ваша (Лк. 21: 19). Итак, на­дежда на благой конец да поможет нам во всём случаю­щемся. И святой апостол, поучая нас терпению, говорит: Верен же Бог, иже не оставит вас икуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести (1 Кор. 10: 13). И Господь наш — Сама Истина — да утешит тебя, говоря: В мире скорбни буде­те: но дерзайте, яко Аз победих мир (Ин. 16: 33). Этому поучайся, в этом пребывай и вспоминай Господа и бла­гость Его, сын мой! Он поможет тебе во всём, ибо Он милостив и знает немощь нашу. Он вновь да запретит волнам и сотворит тишину в душе твоей молитвами свя­тых Его. Аминь.

К тому же

Как за телами следуют тени, так и за исполнением заповедей — искушения, ибо никто, сказал Великий Ан­тоний, не войдёт в Царство Небесное без искушений. Итак, не удивляйся, сын мой, что заботясь о спасении своём, ты встречаешь искушения и скорби. Но терпи без смущения и молись, благодаря, что ты за исполнение заповеди спо­добляешься быть в искушении для. обучения и испыта­ния души твоей. Благий Бог да подаст тебе во время ис­кушения внимание и терпение.

К тому же

Мы — создание и дело благого и человеколюбивого Бога, сказавшего: Живу Аз глаголет... Господь, не хощу смерти грешника, но еже обратитися... и живу быти ему (Иез. 33: 11). Также: Не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф. 9: 13). Итак, если это ис­тинно и если мы так веруем, то возверзи на Господа пе­чаль твою и Той тя препитает (Пс. 54: 23), т.е. спасёт, ибо Он печётся о нас. Он да утешит и твоё сердце, сын мой, молитвами святых. Аминь.

К тому же

Хорошо рассудил авва Пимен, что изречение, повеле­вающее не заботиться о завтрашнем дне (Мф. 6: 34), ска­зано к человеку, находящемуся в искушении, и изрече­ние: Возверзи на Господа печаль твою (Пс. 54:23) относится сюда же. Итак, оставь, сын мой, человеческие помышле­ния и имей надежду на Бога, которая делает гораздо бо­лее того, что мы предполагаем, и успокоит тебя надежда на Бога. Господь да поможет тебе, сын мой, молитвами святых. Мы должны сопротивляться таковым помыслам, ибо не дерзаем сказать, что проживём и завтрашний день.

К некоторому очень больному брату, имевшему различные худые помышления о том, кто заботился о его нужде

Во имя Иисуса Христа, брат мой, не будем ничего иметь против ближнего, ибо мы должны препобеждать и покрывать это любовью. Никто не говорит ближнему сво­ему: «Зачем ты не любишь меня?», но сам, делая достой­ное любви, привлекает и ближнего к любви. А касательно потребности телесной [скажу], что если кто достоин ус­покоения, то и сарацинское сердце Бог вразумит оказать ему милость по его нужде. Если же он недостоин, или ему не полезно при обучении его быть утешенным, то, хотя бы он сотворил новое небо и новую землю, не най­дёт покоя. А сказанное тобой, что ты отягощаешь братию, очевидно, есть самооправдание. Ибо никто, помогая ближ­нему, желающему спасения, исполнять заповедь Божию, не говорит ему: «Я отягощаю тебя». Кто ненавидит огор­чающих его, тот ненавидит кротость. И кто бегает от ос­корбляющих его, тот бегает покоя о Христе. Человеколю­бивый Бог да покроет нас, сын мой, своей благодатью, молитвами всех святых. Аминь.

Вопрос 1. К святому старцу Иоанну Пророку: У меня есть имущество, и хочу одну часть из него пожертвовать в общежитие, а другую раздать нищим. Скажи мне, отец мой, должен ли я раздать это через авву?

Ответ: Брат, на первые вопросы отвечал я тебе как человеку, ещё требовавшему молока. Теперь же, когда ты говоришь о совершенном отречении от мира, то слушай внимательно. По слову Писания: Разшири уста твоя, и исполню я (Пс. 80: 11). Брат! Не у меня, худейшего, долж­но тебе учиться, что делать. Но послушай лучше, что на­писано в Деяниях апостольских о продававших имения свои и полагавших цену к ногам апостолов: Даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше (Деян. 4: 35). Не сами они раздавали, но через апостолов. Сами же делались сво­бодными от забот, имений и тщеславия. Так и ты поступи, если желаешь прийти в эту меру: наслаждаться спокой­ствием, отказаться от всех забот и безмятежно жить для Бога. Брат! Твоё имущество весьма незначительно в срав­нении с тем, какое иные отдавали авве Исаии. Ему прино­сили десятки тысяч, говоря: «Распорядись ими, как зна­ешь», а не говорили, куда и как их отдать. Сделав таким образом то, что ведёт к совершенству, они жили уже без попечений. Если будет воля Божия на то, чтобы и ты достиг сего радостного состояния, то ты должен быть благодарен тому, кто понесёт твоё бремя. Как бы только сеятель зла не посеял в тебе той мысли, что принявший твоё имущество должен быть тебе благодарен. Бог да устро­ит для тебя полезное к спасению души.

Вопрос 2. Тот же брат вопросил великого старца: Должен ли он через своего авву раздать имущество и как раздать его и кому?

Ответ: Господь да благословит тебя, сын мой! Ты хо­чешь освободиться от забот и вместе не хочешь, удержи­ваясь собственной волей. Ты только скажи, сколько же­лаешь назначить в общежитие и сколько для бедных и не заботься более. Ибо послушание состоит в том, чтобы не иметь своей воли. Что драгоценнее души твоей, о кото­рой Господь сказал, что она дороже всего мира (Мф. 16:26)? Если же ты и её передал Богу и духовным отцам твоим, то зачем же сомневаешься вверить им маловажное? Смот­ри, как тайно ведёт с тобою брань тщеславие и неверие! Если поступаешь так, то ты и души своей не вверил им истинно. Как же ожидаешь получить через них милость? Желая Бога ради быть свободным от всего, оставь все попечения, и я возьму на себя попечения твои вместе с тем, кого ты назначишь. Только ты будь чужд забот ради Бога и прости меня по любви.

Вопрос 3. Того же к тому же великому старцу: Скажи мне, отец мой, как достигнуть отсечения своей воли и того, чтобы сказать: Се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом (Мф. 19: 27). Я оставил для своего пропитания небольшое поместье, потому что я немощен.

Ответ: Отсечение своей воли есть кровопролитие, и для достижения сего человек должен потрудиться до смер­ти и отвергать свою волю. Слова же се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом относятся к совершенству. [Здесь ра­зумеются] не только поместья и малые имения, но и по­мыслы, и желания. Ты не достиг ещё такого совершен­ства. Когда же приблизишься к нему, услышишь, что тебе должно делать. Теперь же одно говорю тебе: «Оставь все попечения о вещах». Поместьем же тем владей пока для пропитания себя. Господь Иисус Христос да приведёт тебя в неизречённую радость, ибо Он есть Свет вечный. Аминь.

Вопрос 4. Тот же брат вопросил того же великого старца: Я сильно борим блудною страстью. Опасаюсь, чтобы не впасть в отчаяние, и по немощи тела моего не могу воз­держиваться. Помолись о мне Господа ради и скажи мне, отец мой, что мне делать?

Ответ: Брат! Диавол из зависти воздвигнул на тебя брань, береги глаза свои и не питайся досыта. Вина упот­ребляй немного по немощи тела, о которой говоришь. Приобрети же смирение, расторгающее все сети вражия. И я, ничтожный, сделаю по силе моей, моля Бога, чтобы Он избавил тебя от всякого искушения и сохранил от всякого зла. Не уступай врагу, брат, и не предавайся от­чаянию, ибо это великая радость диаволу. Молись непре­станно, говоря: «Господи Иисусе Христе, избави меня от страстей постыдных», и Бог помилует тебя, и получишь силу молитвами святых. Аминь.

Вопрос 5. Тот же брат, будучи борим той же блудной страстью, просил того же великого старца помолиться о нём и сказать ему, как распознать, своею ли похотью искушается человек или врагом.

Ответ: Брат! Без труда и сердечного сокрушения ни­кто не может избавиться от страстей и угодить Богу. Когда человек искушается своей похотью, можно узнать из того, что он не радит о себе и позволяет сердцу своему размыш­лять о сделанном им прежде. И тогда человек сам собою навлекает на себя страсть через свою похоть. Ум его, мало-помалу ослепляемый страстью, начинает незаметно для него самого обращать внимание на того, к кому чувствует влечение или говорит с ним, и находит причины для того, чтобы с ним беседовать или посидеть, и всеми средства­ми старается исполнить своё желание. Если позволить мысли обращаться в сем, то умножится брань до паде­ния, хотя и не телом, но духом, в согласии с помыслами, и оказывается, что такой человек [сам] зажигает огонь в своём веществе. Трезвенный же и благоразумный чело­век, желающий спастись, когда видит, от чего терпит вред, тщательно хранит себя от злых воспоминаний, не увлека­ется страстными мыслями, удаляется от встречи и бесе­ды с теми, к которым чувствует влечение, и от всякого повода к греху, боясь, чтобы самому не возжечь в себе огня. Вот брань, происходящая от своей похоти или про­извола [человека].

А та, которая бывает от диавола, происходит так: сердце желающего спастись боится, чтобы не принять в себя се­мени [вражеского]. И в этом случае человек трезво хра­нит себя от злых воспоминаний, чтобы не увлечься стра­стными помыслами, и от встречи, беседы и всякого повода к свиданию. Если нужда есть к нему (лицу увлекающему) по делу, то лучше оставить дело, чтобы не погибла душа. Бодрствуй, брат, ты смертен и недолговечен. Не желай же за малое время [услаждения] потерять жизнь вечную. Какую пользу приносит зловоние и нечистота греха? Толь­ко стыд, поношение и соблазн. Воздержание же доставля­ет победу, венец и похвалу. Укрощай коня своего уздою видения, чтобы он, смотря туда и сюда, не разжигался похотью на женщин и мужчин и не свергнул бы тебя, всадника своего, на землю. Молись Богу, чтобы Он отвра­тил очи твои, еже не видети суеты (Пс. 118: 37). И когда приобретёшь мужественное сердце, брани оставят тебя. Очищай себя, как вино очищает раны, и не позволяй на­копляться в тебе зловонию и нечистоте. Приобрети плач, чтобы он удалил от тебя свободу в обращении, которая губит души усвоивших её. Не бросай орудия, без которо­го нельзя возделать плодоносную землю. Орудие это, соделанное Великим Богом, есть смирение: оно искореняет все плевелы с поля Владыки и подаёт благодать обитаю­щим на нём. Смирение не падает, но воздвигает от паде­ния тех, которые имеют его. Возлюби всем сердцем плач, ибо и он соучастник благого сего делания. Потрудись во всем отсекать свою волю, ибо это вменяется человеку в жертву. Сие-то и значит: Тебе ради умерщвляемся весь день, вменихомся яко овцы заколения (Пс. 43: 23). Не рас­слабляй себя беседами, ибо они не допускают тебя преус­певать о Боге. Усиленно обуздывай органы чувств твоих: зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания — и преуспеешь благодатию Христовой. Без мучений [никто] не бывает мучеником, как и Господь сказал: В терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21:19), и апостол говорит: В терпении мнозе, в скорбех (2 Кор. 6: 4) и прочее. Смотри, не показы­вай халдеям сокровищ дома твоего (4 Цар. 20: 12-18), иначе возьмут они тебя в плен и уведут к Навуходоносору, царю Вавилонскому (4 Цар. 24: 13).

Вразумляясь всегда ответом моим, попирай страсти, чтобы они не попрали тебя и насильственно не сделали тебе зла. Убегай от них, как серна от тенет (Притч. 6: 5), чтобы они не закололи тебя, как ягненка. Не бойся их, они не имеют силы: Господь наш Иисус Христос рассла­бил их и сделал бессильными. Не предавайся сну: хотя они и полумертвы, но не спят. Не будь нерадив, ибо они не не радят. Хотя немного простри и ты руку Отцам тво­им, желающим извлечь тебя из зловонной тины. Вспоми­най, что много бо может молитва праведного поспешествуема (Иак. 5: 16). Не суди, не уничижай и не соблазняй никого. Не приписывай никому того, чего не знаешь о нём достоверно, ибо это погибель душевная. Себе внимай и ожидай приближающейся смерти. Говори себе слово блаженного Арсения: «Арсений, зачем ты вышел [из мира]?» Научайся тому, чего пришёл ты здесь искать. Теки к Иисусу, чтобы и достигнуть Его. Если хочешь спастись, теки скоро, чтобы войти и тебе в добрую дру­жину святых старцев. Если хочешь преуспеть, трудись. Пожелай быть прославленным со святыми в неизречён­ной славе, а не быть с постыдными демонами в неизре­чённом мучении. Возжелай быть в Царствии Небесном, а не в геенне огненной. Возжелай услышать: Приидите, благословеннии Отца Моего (Мф. 25: 34), и добре, рабе благий и верный (Мф. 25: 23) и прочее, а не услышать: Идите от Мене, проклятии; лукавый рабе и ленивый (Мф. 25: 41, 26). Господу слава вовеки. Аминь.

Вопрос 6. Того же к тому же великому старцу: Имея много грехов, я хочу покаяться, но по немощи телесной не могу подвизаться подобно отцам. Прошу тебя, скажи мне, как мне положить начало? Назначь мне что-либо и объясни, что значит сказанное тобою в предыдущем ответе: «Не показывай вавилонянам сокровищ дома твоего, иначе они возьмут тебя в плен и уведут в Вавилон».

Ответ: Брат! Есть нищие, которых ублажает Господь, потому что они отвергли всё своё имение, т.е. все свои страсти и обнажились от них ради имени Его; такие поис­тине нищи, и им принадлежит блаженство. Есть и другие нищие, не приобретшие ничего доброго, которым Господь угрожает, говоря: Идите от Мене, проклятии (Мф. 25: 41). Кто имеет такие стяжания и отягощается ими, пусть от­вергнет их, да пребудет без попечения. Итак, если жела­ешь положить начало покаяния, посмотри, что сделала блуд­ница: слезами своими омыла она ноги Владыки (Лк. 7: 38). Плач омывает всякого от грехов, но человек достигает пла­ча трудом, посредством многого поучения в Писании, тер­пения, размышления о Страшном Суде и стыде вечном и через самоотвержение, как Господь сказал: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. 16: 24). Отвергнуться же себя и взять крест свой — значит отсекать свою волю во всём и почи­тать себя за ничто. Так как ты сказал, что немощен телом и не можешь ничего делать, то делай по силе своей, вкушая хлеба и пития несколько менее надлежащего. Ибо Бог при­нял две лепты вдовицы и порадовался о них более, нежели о всём прочем. Обучи себя не обращаться с другими свобод­но, и ты спасёшься. Храни прежние ответы мои и этот последний как зеницу ока. Что же касается слов моих: «Не показывай сокровищ твоих вавилонянам», я говорил это о бесах, которым ты покажешь их, если будешь говорить людям, что тебе написан оный ответ. Бесы, видя это, раз­дражатся на тебя и будут тебя бороть тщеславием, а прос­тых слушателей соблазнять, и ты понесёшь осуждение за то и за другое. Тем же, которые могут слышать и сохра­нять [слова мои], они принесут радость и пользу. Всё, что ни делаешь доброго, старайся скрывать, ибо это тебе по­лезно. Господь да вразумит тебя молитвами святых. Аминь.

Вопрос 7. К тому же великому старцу: Помолись о мне, отец мой, меня очень смущают помыслы блуда, уныния и боязни. И помысел говорит мне, чтобы я беседовал с братом, к которому чувствую влечение, когда его вижу, дабы молчанием моим не подать ему повода к подозре­ниям. Ощущаю также, что бесы как бы давят меня, и впадаю в боязнь.

Ответ: Брат! Ты не обучен ещё браням с врагом, пото­му и приходят к тебе помыслы боязни, уныния и блуда. Противостань им твёрдым сердцем, ибо борцы, если не подвизаются, не бывают увенчаны, и воины, если не пока­жут царю своего искусства в бранях, не удостаиваются почестей. Вспомни, каков был Давид. Не поёшь ли ты: Искуси мя, Господи, и испытай мя, раззжи утробы моя и сердце мое (Пс. 25: 2). И ещё: Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое: аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю (Пс. 26: 3). Также о боязни: Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною ecu (Пс. 22: 4). Об унынии же: Аще дух владеющаго взыдет на тя, места твоего не остави (Еккл. 10: 4). Разве ты не хо­чешь быть искусным? Но муж, не испытанный искушения ми, неискусен. Брани делают человека искусным. Делание инока состоит в том, чтобы терпеть брани и противиться им с мужеством сердца. Но как ты не знаешь хитростей врага, то он и приносит тебе помыслы боязни и расслаб­ляет твоё сердце. Ты должен знать, что Бог не попустит на тебя брани и искушения выше силы твоей. Тому на­учает тебя и апостол, говоря: Верен же Бог, иже не ос­тавит вас искуситися паче, еже можете (1 Кор. 10: 13). Брат! И я в юности моей многократно и сильно бывал искушаем бесом блуда и трудился, подвизаясь против та­ких помыслов, противореча им и не соглашаясь с ними, но представляя себе перед глазами вечные муки. Пять лет поступал я так ежедневно, и Бог облегчил меня от этих помыслов. Брань эту упраздняет непрестанная молитва с плачем. А то, что бесы давят тебя, происходит от зависти их: если бы могли, они выгнали бы тебя и из келии твоей. Но Бог не попускает им владеть тобой, да они и не имеют на то власти. Бог вскоре мог бы облегчить тебя, но ты не стал бы тогда противиться другой страсти. Да не рассла­бят тебя бесы, чтобы обращать внимание на брата [кото­рым завлекаешься] или беседовать с ним. Но если тебе и случится нечаянно с ним сойтись против твоего желания, удержи взор твой со страхом и благопристойностью и не слушай внимательно его голоса. Если же брат тот по неве­дению сам заговорит с тобой или сядет возле тебя, то искусно уклонись от него, впрочем не вдруг, но с благо­пристойностью. Скажи помыслу своему: «Вспомни Страш­ный Суд Божий и стыд, который постигнет тогда увлека­ющихся этими постыдными страстями». Понуждай помысел свой и получишь помощь молитвами святых, и Бог помилует тебя. Не будь дитя умом, но злобою младен-ствуй (1 Кор. 14: 20). Умом же, брат, будь совершенен. Внимай себе, как тебе встретить Бога. Аминь.

Вопрос 8. Тот же брат просил того же великого старца: Помолись о мне, отец мой, ибо я окаянен по всему и имею нужду в великом человеколюбии. Возникающие во мне помыслы говорят: «Иди в чужую сторону и там спасёшь­ся». По молитвам вашим, да не попустит Бог овладеть мною этим помыслам.

Ответ: Брат! Да будет проклят посеявший в сердце твоём такие помыслы, чтобы выйти из сего места ради преступления заповедей. Это диавол. Он предлагает тебе это под видом правды для того, чтобы, поругавшись над тобой, сделать тебя предметом соблазна для многих, дабы ты и за них понёс осуждение. Впрочем, ты подвергаешься этому за своё нерадение и тщеславие. Ты говоришь: «Если уйду в чужую сторону, там буду переносить бесчестие». Почему же теперь, лишь только услышишь, что брат твой сказал нечто на тебя, сердце твоё смущается и ты не хо­чешь, чтобы кто-нибудь знал о твоём согрешении? К нера­дению и тщеславию присоединяют свои козни и демоны, чтобы погубить твою душу. Будь уверен о Господе, что если бы не помощь Божия и не молитвы находящихся здесь истинных рабов Божиих, ты не мог бы и год пробыть в монастыре. Но как слепой ничего не видит, так и ты не видишь благодеяния, которое оказал тебе Бог и продолжа­ет оказывать по молитвам святых и блаженного Авраамия, сказавшего тебе и брату твоему: «Ежели вы останетесь в этом месте, то будете иметь меня ходатаем».

Брат! Внимай себе тщательно, подвизайся против по­мыслов, чтобы не впасть в нерадение и тщеславие. Не де­лать ничего по своей воле и не принимать возникающих в тебе помыслов самооправдания, в противном случае ты подвергнешься сильному падению. Знай же достоверно, что куда бы ты ни пошёл, хотя бы прошёл всю землю из конца в конец, нигде не получишь такой пользы, как на этом месте. Что для корабля якорь, то будет для тебя молитва здешних отцов. Приобрети твёрдость, и она уда­лит от тебя свободу в обращении с ближними, причину всех зол в человеке. Оставь все [внешние] попечения и тогда будешь свободно служить Богу. Сделайся мёртвым для всякого человека: в этом-то и состоит странничество. Почитай себя за ничто, и мысль твоя не будет смущаться. Не думай, чтобы ты сделал что-нибудь доброе и награда твоя сохранится в целости. Сверх всего помни, что ты не­долго пробудешь в теле, и старайся, чтобы с дерзновением мог ты сказать в оный час: Уготовихся и не смутихся(Пс. 118: 60). Брат! Нельзя жить без труда, и никто не венчается без подвига. Понуждай себя подвизаться о своём спасении и поможет тебе Бог, иже всем человеком хощет спастися, и в разум истины приити (1 Тим. 2: 4). Он да помилует тебя, сын мой, чтобы ты мог с усердием при­ступить к благоугождению Ему. Ибо Его есть милость и сила, и слава во веки веков. Аминь.

Вопрос 9. Того же к тому же великому старцу: Отец мой! Что значит сказанное тобой, что я не мог бы и года одного пробыть в монастыре? И помолись о мне Господа ради, потому что во время сна нападает на меня демон и давит меня, и я имею нужду в твоём человеколюбии.

Ответ: Я сказал тебе, что если бы не молитвы отцов, то ты не мог бы и одного года пробыть в монастыре, разумея это о монашестве. Потому что не все, живущие в монастырях, монахи, но тот монах, кто исполняет дело монашеское. Господь сказал: Не всяк глаголяй Ми: Госпо­ди, Господи, внидет в Царствие Небесное: но творяй волю Отца Моего, иже есть на небесех (Мф. 7: 21). Брат! Зачем ты, находясь в беде, позволяешь врагу издеваться над тобой? Ты вопрошаешь и не стараешься исполнять ска­занного тебе, опять вопрошаешь и тщеславно передаёшь это другим из человекоугодия, и сам препятствуешь себе преуспеть вскоре; а потому и подвергаешься искушениям во сне и демон нападет на тебя и давит тебя. Бог же попускает это для того, чтобы ты вразумился и укорял себя, как следует иноку. А ты не понимаешь этого, брат. Время нам дано для того, чтобы испытывать наши страс­ти, плакать и рыдать. Если же ты, пребывая в келии, рас­сеиваешься мыслями, укоряй себя во всём и повергни немощь твою перед Богом. Он поможет тебе и укрепит тебя преуспеть о Нём. Аминь.

Вопрос 10. Того же к другому старцу и прошение о мо­литве: Господа ради, помолись о мне, чтобы мне изба­виться от постыдных страстей и от тщеславия. Ибо они оскверняют меня во всяком деле, о котором думаю, что делаю доброе. Также прошу тебя сказать мне, с каким намерением должно совершать память святых и как из­вергнуть из себя внутреннее зло.

Ответ Иоанна: Если хочешь избавиться от постыдных страстей, не обращайся ни с кем свободно, особенно же с теми, к которым сердце твоё склоняется по страсти по-хотной: через то освободишься и от тщеславия. Ибо к тщеславию примешивается человекоугодие, к человеко-угодию — свободное обращение , а свободное обраще­ние есть матерь всех страстей. Кто совершает память свя­тых без тщеславия, полагая что делает это по Божиему указанию, а не по своемыслию, тот делается сопричаст­ником святых и получает награду от Владыки их. Попе­чение же о спасении души и любовь к Богу помогают всякому извергнуть из себя внутреннее зло и чисто пока­яться. Выслушай меня, сын мой, и по видимому заклю­чай и о невидимом. Когда ты бываешь несколько нездо­ров телом, то воздерживаешься от вредного тебе. Почему же не стараешься воздержаться, когда ты болен душой? Много нужно нам трудов и потов, как апостол говорит: Умерщвляю тело мое и порабощаю (1 Кор. 9: 27). Сделай по силе твоей, и Бог поможет тебе молитвами отцов тво­их. Ибо жаждет видеть наше спасение Тот, Кто клялся Самим Собой, что не хощет смерти грешника, но еже обратитися... и живу быти ему (Иез. 33: 11). Великая сила восходит из места, где молитвы истинных рабов Божиих приносятся Богу за всех нас. Верую, что не посрамит их Господь. Присоедини к ним и свои две лепты, и ты обра­дуешь Господа, как и вдовица Евангельская. Привяжи об­ременённую ладью твою к кораблю отцов твоих, и они управят тебя к Иисусу, могущему даровать тебе смире­ние и силу, разум, венец и веселие. Аминь.

Вопрос 11. Того же к великому старцу: Я молод и нера­зумен, а служение моё превышает мои силы, и потому прошу тебя, отец мой, испроси мне у Бога разум, чтобы я мог раздавать вещи, сообразно с требованием, сказать слово вовремя и помолчать вовремя, чтобы среди сомнений призывал Бога и твои молитвы и получал помощь, и что­бы не впасть мне в заблуждение.

Ответ Варсонофия: Весьма радуюсь, когда кто просит чего, руководствуясь страхом Божиим. Такой смело да надеется, что прошение его исполнится. Но послушай, брат, если ты просишь семени для своего поля, то удобри преж­де поле к принятию семени. Ибо о хорошей и возделанной земле сказано, что она принесла плод сторицею (Лк. 8: 8). Я сделаю по силе моей, что могу ради заповеди Божией, но сознаю свою немощь, что не могу даровать тебе проси­мого по своему недостоинству. Впрочем, если ты веруешь, то получишь по вере твоей не только это, но и всё, в чём имеешь нужду. Весть бо Отец ваш, ихже требуете, преж­де прошения вашего (Мф. 6: 8). Итак, не сомневайся, и я верую, что Бог сотворит по прошению твоему не меня ради, но ради твоей веры. Прежде всего смирись перед Богом, ибо смиренным даёт Он благодать (1 Пет. 5: 5), о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава вовеки. Аминь.

Вопрос 12. Тот же брат вопрошал другого старца, как ему действовать по силе этого старческого ответа.

Ответ: Если ты хочешь научиться как тебе действовать по силе этого ответа старца, то так надобно поступать: когда хочешь говорить с кем-либо или сделать что-ни­будь, призывай имя старца и Бог положит тебе на сердце, что должно сделать, или что сказать. Но [делай это] со смирением, чтобы не лишиться сей благодати.

Вопрос 13. Того же к великому старцу: Отец мой! Ты оказал милость мне, немощному, и дал мне совет, когда что-либо делаю или говорю, — призывать имя Божие и твои молитвы, и сказал, что через то буду иметь успех. Я по­нуждаю себя делать и говорить сообразно с волей Божи­ей. Но случается, что иногда и забываю [призывать имя Божие и твои молитвы] по нерадению моему. И потому прошу тебя испроси мне у Бога трезвение и не попусти мне блуждать по своей воле. Ещё прошу тебя сказать мне, как мне поступать в том случае, когда, призвав при каком-либо деле имя Божие и твои молитвы, я всё ещё сомневаюсь, сделать ли дело или нет. Также, если меня спросят о чём-либо, и прежде, нежели я успею призвать Бога или соображу, что сказать, спросивший немедленно потребует ответа. Как мне поступить при таком нечаянном вопросе? Прошу тебя помолиться и о том, чтобы я мог владеть своими глазами, ибо они очень развлекаются.

Ответ: Если кто получит от отцов заповедь, совет или ответ о чём-либо, и по забвению или нерадению забудет, то, познав, что он согрешил, пусть покается, и Бог простит его. Брат! Почему же ты написал об одном только трезвении? Я молю Бога, да подаст Он тебе всякое благое даро­вание и да пребудет оно с тобой вовек. Если случится тебе делать что-нибудь и призовёшь Бога и молитвы святых, но всё ещё сомневаешься, исполни это дело: оно согласно с волей Божией, ибо ты при начале его призвал Бога. Что касается того, как отвечать на внезапный во­прос, то ничего нет быстрее ума. Возведи его к Богу, и Он подает тебе, что отвечать без смущения. Смирение охраняет глаза от развлечения и всего человека от всяко­го зла. Я прошу тебе ещё больших дарований (о которых говорил тебе), но под условием, если ты будешь действо­вать по силе твоей. Внимай себе, и не только святые, но и сам Бог подаст тебе руку [помощи] и окажет тебе милость.

Вопрос 14. Того же к великому старцу прошение: Мило­серднейший отец мой! Ты видишь слепоту души моей, и потому опять прошу тебя, испроси мне просвещение серд­ца, чтобы я мог различить правый помысел от тайно-вредного. Ибо боюсь, как бы не поверил [иногда] послед­нему. Много раз случалось, что когда я давал вещь, мне казалось, что делаю это не по страсти, но, испытывая по­мысел свой, приятно ли ему (помыслу) будет, если через другого дам брату эту вещь так, чтобы брат не знал, что я ему дал её, находил я что это неприятно было даже мое­му помыслу. Случается также, что я, кажется, не по стра­сти начинаю что-либо делать или говорить. Но в то вре­мя, как выдаю вещь или говорю, помысел мой услаждается этим. Итак, что делать мне, окаянному? И другим обра­зом оскорбляет меня то же действие, или лучше сказать, славолюбивое моё сердце. Случается, что, когда некото­рые говорят мне о каком-либо деле, прежде, нежели они кончат речь свою, помысел мой соглашается с ними и соуслаждается, как разумеющий то. Прошу тебя, отец мой, испроси мне силу молчать, ибо удивляюсь, как услаж­даюсь тем, что, как сам знаю, бесполезно и лишает чело­века всяческого блага.

Ответ Варсонофия: Без болезни сердечной никто не получает дарования различать помыслы. Я молю Бога даровать тебе его, но пусть и твоё сердце поболезнует не­много, и Бог подаст тебе это дарование. Подобно этому разумей и о прочем. Когда Бог по молитвам святых и за болезнование твоего сердца даст тебе это дарование, то всегда уже будешь в состоянии различать помыслы Ду­хом Его. Когда видишь, что представляется случай выка­зать своё знание, молчи, как ты и слышал уже от истинно­го моего о Боге сына, которого должен ты слушать касательно всякого твоего помысла, ибо он говорит тебе не от себя, но произносит то, что Бог даёт ему для пользы каждого. Бог да сохранит тебя и да подаст тебе силу во всяком случае молчать благоразумно и благодать, чтобы познавать тебе, когда должно говорить без страсти. Ибо сердце твоё ещё не знает совершенно, что многоглагола­ния оскверняют человека, иначе оно не попускало бы тебе услаждаться ими.

Вопрос 15. Того же к великому старцу: Великое мило­сердие твоё ко мне, грешному, опять даёт мне смелость беспокоить тебя. Вразуми меня, отец мой, как должно тру­диться сердце моё, чтобы достигнуть дара рассуждения. Напиши мне, господин мой, и о непрестанной о Боге па­мяти, если удостоишь меня этого поучения, и утверди меня в нём, ибо помысел мой боится, что не в силах буду сохранять этого, потому и прошу тебя, Владыко, скажи, действительно ли полезно мне это дело. Я верую, что когда слово исходит из уст твоих, оно даёт силу моему сердцу.

Ответ Варсонофия: Сердечный труд твой должен состо­ять в том, чтобы непрестанно молиться Богу, да не попустит Он тебе заблуждаться или последовать собственным сво­им желаниям — через это достигнешь ты рассуждения.

О непрестанной же памяти, т.е. поучении, положи начало и не бойся — Бог укрепит и утвердит тебя. Но сей с на­деждою (1 Кор. 9: 10), чтобы и пожать, если не ослабеешь (Гал. 5: 6). Благословен Бог, благословляющий тебя поло­жить начало. Он подаст тебе силу и сохранит по мере твоей.

Вопрос 16. Того же к тому же: Многократно случалось мне прежде чувствовать малую теплоту в течение немно­гих дней, но потом она опять проходила. И теперь в тече­ние одного часа с усердием сохраняю память о Боге, а другого — с принуждением себя. И устрашает меня мысль, что малая теплота сия по-прежнему будет продолжаться лишь несколько дней, потом оставит меня, и душа моя погибнет совершенно. Потому и прошу тебя, благий отец мой, не оставь меня, но объясни мне, что удаляет от меня эту память и теплоту. Испроси мне и сохранение чувств, ибо я много пленяюсь через них и особенно тогда, когда сердце моё ищет повода ко греху, но и само собой, без моего желания, источает оно воспоминания страстные, или безумные, или безвременные помыслы. Потому про­шу тебя, отец мой, сильный о Господе, даруй мне, рабу твоему, трезвение, дабы познавал входящее в моё сердце, и [скажи], как поступать мне, чтобы оно не удалило меня от твоего благословения. Объясни мне ещё и это: если сделаю что-нибудь или скажу и с помощью Божией буду сохранён от греха, то по избавлении от него должен ли я благодарить Бога? И приводит ли это в любовь Божию? Или вовсе не принимать мысли, что избежал греха, но испытывать согрешения свои в случившемся деле и на словах и просить в них прощения?

Ответ Варсонофия: Потрудись сердечным болезнова-нием приобрести теплоту и молитву, и Бог даст тебе иметь их всегда. Забвение изгоняет их, само же оно рождается от нерадения. О хранении чувств: всякое дарование по­лучается через болезнование сердца. Дарование же трез-вения не позволяет помыслам входить и если они и вой­дут, то не допускает их сделать вред. Бог да подаст тебе трезвение и бодрствование. Заповедано: О всем благода­рите (1 Сол. 5: 18), тем более за то, о чём ты мне объяс­нил. Испытывать же согрешение и просить прощения весьма полезно.

Вопрос 17. Того же к тому же великому старцу прошение: Прошу тебя, отец мой святой, испроси мне у Бога силу, ибо то, что я заповедаю себе, будучи один, не исполняю, когда схожусь с братией, и боюсь, чтобы мне не привык­нуть, согрешая, только раскаиваться, а не исправляться, не пребыть во грехах. И не умереть так. Знаю, что скорби страстей полезны мне, они сокрушат, может быть, жесто­кость души моей, и не смею, безумный, желать покоя от них, но о том прошу через ваше ходатайство, отец мой, чтобы не часто побеждаться, если это мне полезно, и не скорбеть об этом сердцем.

Ответ: Никто никому не может сказать: «Я буду о тебе заботиться, а ты будь спокоен», ибо окажется виновным. Но тот, которого поддерживают, должен привнести несколь­ко собственного старания делать должное по силе своей, внимательно сохраняя заповеди отцов своих. И если падёт однажды, то пусть опять постарается управить себя. Я верую Богу, что такому человеку не обратится это [случайное по­вторение падений] в навык, и не овладеет им нерадение, но Бог вскоре приведёт его в устроение усердных [делателей] и не возьмёт души его дотоле, пока не приведёт его в меру высокую, в мужа совершенна (Еф. 4:13). Итак, не ослабевай, но доколе имеешь время, делай, смиряйся, будь послушен, повинуйся, и поможет тебе Бог, дающий благодать сми­ренным, а гордым противящийся (1 Пет. 5: 5). Непрестанно говори: «Иисусе, помоги мне», и поможет. Бог да избавит душу твою, сын мой, от страстей постыдных.

Вопрос 18. Того же к великому старцу: Кланяюсь тебе, милосердый отец мой и врач немоществующей души моей. Увы мне! Что показал ты мне, к чему привлёк меня? И где я нахожусь, как бы связанный худым моим навы­ком? Если и освобожусь немного, опять возвращаюсь [к то­му же], потому что даю и принимаю [разные вещи]. Если бы я не стыдился благости Божией и твоего милосердия [ибо знаю, из какого трудного положения привёл он меня к ногам вашим], то мог бы прийти в отчаяние. Когда мо­литвы ваши охраняют меня, я пребываю в мире, когда же бываю немного оставлен, чтобы обнаружилось моё соб­ственное произволение, тотчас побеждаюсь. С утра уеди­няюсь в келии, но, когда случится надобность, должен бываю выйти из неё и по окончании дела уже не в силах бываю возвратиться в неё, но [враг] представляет мне предлог за предлогом относительно дел, которые и без меня могут быть исполнены, пока не уязвит меня. Таким образом возвращаюсь я в келию уже поздно, с большой неприятностью, омрачённый и унылый, не зная, что мне делать. И потому, святой отец мой, вот я перед твоим сердцем, видящим всё — поступи со мной по милосердию твоему, как хочешь и как знаешь, [впрочем] я не знаю, что и сказать тебе, но прости меня Бога ради.

Ответ: Брат! Не должно тебе отчаиваться вследствие того, что ты написал мне. Кормчий, когда корабль его бьют волны, не отчаивается в своём спасении, но управляет кораблём, пока не приведёт его в пристань. Так и ты, видя, что увлёкся и рассеялся в деле, воззови себя к на­чалу пути, говоря с пророком: И рех, ныне начах (Пс. 76: 11) и прочее. Рассматривай встречающиеся дела: могут ли они быть исполнены братьями или тобой, и не укло­нишься с пути. Попечение ради Бога есть духовное де­лание, исполняемое и совершаемое во спасение души. Старайся только по силе своей для ничтожных дел не выходить из келии, ибо это демонская хитрость. Будь разумно внимателен к себе и Бог поможет тебе молитва­ми святых. Аминь.

Вопрос 19. Того же к тому же великому старцу: Проше­ние, чтобы он понёс грехи его.

Ответ: Брат! Хотя ты просишь о деле, превышающем мои силы, но покажу тебе меру любви, которая понужда­ет себя и на то, что выше сил. По приверженности к тебе, я беру на себя и понесу твоё бремя только с тем, чтобы и ты взял на себя — хранить мои слова и заповеди, ибо они спасительны, и ты поживёшь непостыдно.

Вопрос 20. Того же к тому же великому старцу: О запо­ведях, которые он дал ему, и прошение о том, чтобы быть в состоянии сохранить их.

Ответ: Тот, кто укрепил отцов наших, да укрепит и твою любовь, брат, и да даст тебе разум духовный, чтобы ты мог во всех делах своих поступать разумно. Воздержи­вай язык свой от празднословия, чрево от сластолюбия и не раздражай ближнего. Не будь дерзок, почитай себя за ничто, храни любовь ко всем и имей всегда Бога в уме своём, поминая когда явлюся лицу Божию (Пс. 41: 3). Сохра­няй это, и земля твоя принесёт сторичный плод Богу, Которому слава вовеки. Аминь.

Вопрос 21. Того же к тому же великому старцу: Отец мой, что значит вменять себя ни во что?

Ответ: Брат! Вменять себя ни во что значит ни с кем не сравнивать себя и не говорить о [своём] добром деле: «И я это сделал».

Вопрос 22. Прошение того же к тому же: Касательно нарушения данных ему заповедей, о помощи в покаянии, и как должно каяться; и если случится преступить [запо­ведь], уничтожается ли через то завет?

Ответ: Во имя Божие, да исполнится по прошению твоему то, о чём ты просил. Берегись же высокоумия, что­бы не потерять всего. Когда нарушишь заповедь, спеши к покаянию и, хотя имеешь перевязь для своей раны, не предавайся нерадению, чтобы не сделалось с тобой хуже прежнего. Пока ты держишься за меня, завет мой с тобой пребывает нерушимым, в противном случае, как помилу­ет тебя Бог, чтобы слышать и исполнять о Христе. Аминь.

Вопрос 23. Того же к тому же великому старцу: Прошение молитвы, чтобы и в будущем веке не лишиться его покрова.

Ответ: Сын мой! Если бы ты разумел сказанное тебе мной, то мог бы показать, что я уже дал тебе залог спа­сения души твоей. Я не желаю обольстить тебя или отлу­чить от спасающихся, истинных чад моих, и покрова Бо­жия, но и сам ты постарайся не отлучаться от той жизни. Апостол никого не отлучил, а сказал: Аще ли неверный отлучается, да разлучится (1 Кор. 7: 15). Но да не испол­нится этого на тебе. Я упомянул об этом только к утверж­дению твоему, чтобы ты внимал себе, стараясь не отпасть от этого ожидания и надежды. Возмогай же о Господе, Который сказал ученикам Своим, что они примут силу с высоты (Лк. 24: 49).

Вопрос 24. Того же к другому старцу: Если кто считает себя ниже всякой твари, а действия его не соответствуют этому, как об эгом думать?

Ответ: Если действие не согласно с сознанием, то и оно не есть истинно, но поругание демонское.

Вопрос 25: Отец мой! Нет ещё того, чтобы я считал себя ниже всякой твари, но когда испытываю свою со­весть, нахожу себя заслуживающим того, чтобы считать себя ниже всякой твари. Неужели и это поругание от демонов?

Ответ: Брат! Теперь [только] вступил ты на правую сте­зю. Вот самая истина. Бог да приведёт тебя в ту меру, что­бы считать себя ниже всякой твари. Здравствуй о Господе.